Самолеты летят к партизанам (Записки начальника штаба) - Александр Верхозин

При свете костра Запыленов увидел в руке Яхонтова лист бумаги.

— Будете смотреть и вспоминать, как вас партизаны встречали, — продолжал Яхонтов, — это же рисунок, карандашный рисунок. Смотрите, что на нем написано.

Степан Семенович прочел: «Экипажу капитана Запыленова от партизан 208-го отряда. Усакинский лес. 15–16 марта 1943 года».

— Знаете, — снова заговорил Яхонтов, — у нас в отряде находится художник, татарин, из Казани. Фамилия его Байбеков. Он и печати делает для пропусков в фашистские гарнизоны, и портреты партизан рисует. Одним словом, художник, мастер на все руки. И фашистов бьет как мастер-художник. Покажите его рисунок Гризодубовой. Ей приятно будет знать, как любят ее летчиков партизаны.

Так Степан Запыленов стал обладателем единственного в своем роде рисунка, на котором был изображен момент посадки самолета на партизанском аэродроме. Подарок он передал в штаб полка. Посмотрев рисунок, мы попросили Станкеева сделать фоторепродукцию: ведь рисунок карандашом может со временем потерять свой первоначальный вид или порваться. С тех пор прошло много времени, оригинал где-то затерялся, а фото сохранилось у меня в альбоме.

Пока мы рассматривали рисунок партизана, я забыл спросить Запыленова, что рассказал ему Яхонтов о таинственном столе. Спохватился, когда Степан Семенович написал боевое донесение и уехал с экипажем в гарнизон.

В самолете Запыленова прилетели по служебным делам два партизана. Машины из Москвы не было, и они в ожидании попутной сидели в коридоре командного пункта полка. Ночь прошла хорошо. Оставшиеся в воздухе самолеты, возвращаясь, перелетели линию фронта и через час должны были сесть на своем аэродроме. Увидев дремавших партизан, я пригласил их в комнату. После короткого знакомства рассказал им обстановку на фронтах, они поделились новостями, что делается в тылу врага. Не помню почему зашел разговор о таинственном столе. Оказалось, никакого секрета из этого партизаны не делали, и они наперебой рассказали мне следующую историю.

В белорусской деревне жил знаменитый умелец-краснодеревщик Орлов. В его руках срубленное дерево начинало вторую жизнь, превращаясь в изумительные по красоте предметы. Перед войной мастер решил сделать письменный стол из всех видов деревьев, растущих в Белоруссии, и послать его в Москву на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Стол был почти готов. На крышке его Орлов инкрустировал из кусочков самого дорогого дерева надпись: «Великому русскому народу от белорусского народа в знак вечной, нерушимой братской дружбы».

Война прервала работу умельца. Вскоре в деревню ворвались фашистские охранники и каким-то образом нашли в сарае заваленный обрезками досок и стружкой уникальный стол. Гитлеровцы заставили Орлова сделать на крышке стола оскорбительную для советского человека надпись: «Великому фюреру от белорусского народа в знак благодарности за освобождение».

Мастер не захотел умирать вдруг. Он решил перехитрить врага. «Работа сложная, потребует много времени, а время — лучший советчик», — думал Орлов. Фашисты умельца из дома не выпускали, держали его работу в секрете. Но в деревне секреты долго не живут. Патриоты связались с партизанским отрядом. В удобный момент партизаны окружили деревню, уничтожили охранников, а Орлова и его стол доставили на аэродром в Усакинский лес.

— Зачем же ваше командование радировало, что стол размокает? — спросил я партизан.

— Вот чего не знаем, так не знаем. О содержании телеграмм командиры нам не докладывают. А о столе в Москве знали, но долго не присылали самолет. Вот начальство, наверное, и пошло на хитрость… А стол, что ему сделается? Он у нас хранился в теплой землянке.

В небе рожденный

В третий раз кличевские партизаны встретили летчиков еще с большим восторгом. Пользуясь отсутствием своего командира, они решили угостить Запыленова партизанским спиртом, но крайне удивились, когда он отказался выпить. Многие находились в ложном плену понятий о летчиках, будто они перед полетом пьют спирт. Чтобы не огорчать хозяев, Запыленов согласился взять в подарок бутылку партизанского напитка с собой в Москву.

Когда укутанные в теплые одеяла раненые партизаны были размещены в самолете, экипаж поднялся в воздух.

В 2 часа 15 минут, темной мартовской ночью, на высоте 3 тысяч метров подлетели к линии фронта. Ударили зенитки противника. И вдруг сквозь гул моторов и треск рвущихся снарядов летчики услышали крик женщины:

— Помогите!

Никто не знал, что среди раненых была женщина. Она не была ранена, она рожала…

Степан Семенович рассказывал потом, что, когда ему доложили о случившемся, он почувствовал себя в таком затруднении, какого не испытывал ни в одном из сотен боевых вылетов в глубокий тыл врага. Что делать при таких обстоятельствах? В самолете кроме экипажа было 19 тяжелораненых мужчин, а двадцатым пассажиром оказалась женщина, которая нуждалась в помощи врача или обыкновенной женщины. Термометр показывал 20 градусов мороза. Ребенку и матери требовалось тепло. Это первое, что всем стало ясно. Немедленно были собраны все теплые вещи, какие нашлись в самолете и на летчиках, чтобы сохранить жизнь новорожденного. Но требовалась и другая помощь, какую оказывает в таких случаях акушерка.

Есть такие люди, про которых говорят: золотые руки, за что бы они ни взялись, все получается. Обладателем таких рук в экипаже оказался борттехник Аркаша Тайхман. Он отличался находчивостью в любых сложных обстоятельствах, будь это в воздухе или на земле. Не растерялся Аркаша и в этом случае. Он быстро достал острый нож и сделал простую операцию: перерезал пуповину. В самолетной аптечке нашелся бинт, йод и спирт. Для всех случаев жизни был приспособлен и бортрадист старший техник-лейтенант Грачев. Помогая Тайхману в акушерских делах, он первым рассмотрел, что родился мальчик, и объявил об этом всему экипажу.

Запыленов приказал радисту немедленно донести на землю, что в самолете родился ребенок, требуется организовать особую встречу.

Находясь на командном пункте аэродрома, мы сначала не поняли, о чем идет речь в радиограмме. Несколько раз переспрашивали Грачева, и он вынужден был нарушить правила связи. В коде, с помощью которого шифровалась радиосвязь самолета с землей, не была, конечно, предусмотрена фраза «родился ребенок». Радисту пришлось передать об этом на землю открытым текстом.

Размеренный ход работы командного пункта был нарушен. Опять Маша — золотые ушки стала центром внимания.

— Маша ошиблась, — заявил лейтенант Соболев, адъютант Гризодубовой, — приняла, наверное, радиограмму санитарной автомашины.

— Санитарных машин с радиостанциями пока нет, — авторитетно заявил начальник связи Женя Князев.

— Нет, так будут, — настаивал адъютант.

— Когда будут, посмотрим, а радиограмму о рождении ребенка Маша приняла от Запыленова.

Молчавший все время инженер Милованов вдруг громко сказал:

— Что вы спорите? Нашли чему удивляться! То ли еще будет! Разобьем гитлеровцев — на Луну будем летать. Представьте — с лунной обсерватории полетит сотрудница в декретный отпуск на землю, а по дороге наступят роды, что тут удивительного?! Докладывайте, «командующий», Валентине Степановне. Она лучше знает: может женщина рожать в самолете или только на земле.

Мы спохватились. Действительно, о донесении Запыленова нужно же доложить командиру.

Гризодубова срочно вызвала врача Ивана Яковлевича Безденежного, энергичного, знающего свое дело специалиста, и приказала ему подготовить все, чтобы снять с самолета мать с ребенком и доставить их в ближайший родильный дом без риска простудить обоих. Много прошло через полкового врача раненых партизан, которых он встречал и направлял в подмосковные госпитали, но встречать рожденного в небе ему не приходилось.

Необычная весть быстро облетела аэродром. Все, кто был свободен, пошли к разгрузочной площадке.

Вскоре послышался гул моторов. Самолет прошел над аэродромом. Степан Семенович проявил все свое летное мастерство, чтобы избежать грубого толчка при посадке. Наконец корабль остановился, летчик выключил моторы. Подъехала санитарная машина с носилками, нагретыми одеялами и подушками. Доктор подготовился самым лучшим образом. Гризодубова, офицеры штаба, летчики, прилетевшие с боевого задания, — все стояли в ожидании. Дверь самолета, как бы испытывая терпение встречающих, долго не открывалась. Наконец послышался характерный лязг дверного замка, и она тихо подалась внутрь фюзеляжа. Первым показался бортрадист Грачев.

— Товарищи! — крикнул он громко. — У нас в самолете родился Петька!

— Почему Петька?

— Мы его так окрестили. Петр первый. Первый человек, рожденный в небе над линией фронта.