Альпинист. Книга 1 - Тим Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В город въехали в восемь утра. На остановке попрощались друг с другом и двинули по домам. И только Володька направился в ДСО, чтобы отчитаться и сдать необходимые документы.
Дома меня ждала мать. Она, не смотря на утро воскресенья, уже не спала.
— Ты рано сегодня, — выходя из кухни, где что-то аппетитно жарилось.
— Успели все сделать, — ответил я, не сильно желая продолжать разговор.
Хотелось только одного — принять душ и хоть немного поспать. Мать что-то пробурчала в ответ и ушла на кухню. Я же скинул рюкзак и прямиком направился в душ.
Когда я помылся, на кухне на столе уже стояли румяные пирожки с капустой и картошкой.
— Давай, садись есть, — позвала мать, наливая в стакан чая и размешивая сахар. — Какие планы на день?
Я пожал плечами. На самом деле планов не было, я хотел просто спать.
— Я сегодня на день рождения иду к тете Наде. Ты не желаешь со мной?
Я состроил кислую мину.
— Не чужой ведь человек, — упрекнула мать. — Надо бы сходить, поздравить.
— Я только с похода.
— Ну и ничего страшного! Отдохнешь и пойдем. Не сейчас же день рождения, а вечером.
— Ну мам…
— Не мамкай. Кстати, у тебя самого через два дня день рождения. Не думал, как праздновать будешь?
— День рождения?
— Ну да, забыл, что ли?
— Ага, забыл, — кивнул я, откусывая пирожок.
Боги, ну и вкуснотища! А со сладким чаем… м-м-м!
— Ладно, — смягчилась мать. — Совсем уже ты с этим своим клубом забегался, забыл про свой праздник. Вон, загорел весь, голодный как волк. Не хочешь идти на день рождения к тете Наде — не ходи. Отдыхай.
Мама хитро подмигнула.
— Кстати, а у тети Нади Лариса будет, племянница ее. Помнишь ее? Ну такая, худенькая. С каштановыми волосами. Выросла девка. Восемнадцать уже ей. Краси-ивая!
— Ну мам…
— Ну чего ты? У самого уже усы под носом растут, а все носишься по горам своим скалам. На танцы что ли сходил бы.
Мать вдруг задумалась.
— Хотя, может, оно и к лучшему так. Не охомутает стерва никакая. Подольше со мной будешь, помощь хоть по дому. А то уведет вертихвостка под венец — и все. Забудешь в миг о мамке, как отец твой.
Я хотел подхватить тему с отцом, узнать, что с ним случилось и где он вообще, но мать переменилась в лице, встала из-за стола, бросила:
— Поешь — помой посуду. А я пойду прилягу. Ночь не спала, за тебя все переживала — сердце недоброе чувствовало.
Я поел пирожков, запил чаем и пошел в свою комнату. Едва лег на кровать, как тут же и уснул, проспав почти до самого вечера.
Проснувшись, я подумал, что придется теперь всю ночь чем-то себя занять. Позвонила мать, сказал, что останется у тети Нади с ночевкой, попутно посетовав, что я не согласился пойти с ней, ведь Лариса стала такая красавица. Я что-то буркнул в ответ, положил трубку. Потом пошел на кухню. Налил себе холодного чаю и в три глотка выпил.
Усталость вновь навалилась на меня, и я пошел в зал. Открыл балкон, запуская в комнату свежий вечерний воздух, да прямо на диване и уснул, в полной тишине.
Утренний подъем был ранним и бодрым — крепкий долгий сон придал сил.
Я вскипятил воду в чайнике, к своей радости нашел на полке жестяную банку кофе. Попутно вспоминая из своей юности, являлся ли кофе диковинкой, заварил себе напиток. На ломоть серого ноздреватого хлеба намазал домашнего варенья и с превеликим удовольствием все это умял.
Позавтракав, я оделся, оставил матери короткую записку и двинул на работу.
В гастрономе было тихо, завскладом словно бы и не уходила оттуда, продолжая стоять на своем привычном месте и отщелкивая кости на счетах.
— Андрюша, доброе утро! Опаздываешь.
Я глянул на часы. Убедился, что не опаздываю. Попытался возразить тетке, но вновь погрузилась в свои расчеты.
Я двинул в подсобку. Там уже сидел Петрович. Судя по помятому лицу и красным глазам выходные он провел весьма бурно.
— Отдыхай, — бросил он, кивнул на кипятильник и кружку с водой.
Это значило, что можно спокойно пару часов посидеть — машина с товаром должна приехать не раньше десяти.
Я включил кипятильник, заварил прямо в стакан заварки. Не забыл и про своего коллегу. Ему сыпанул заварки больше — Петрович уважал крепкий чай.
Начали не спеша пить, думая каждый о своем. Я вспомнил наши приключения на выходных. Принялся анализировать — а все ли правильно сделал? Может быть, нужно было поступить иначе? Пойти в милицию? Попытаться все рассказать, как есть? Можно было бы убедить людей в форме о том, что стрельба Володи была только с целью самообороны. Сомнительно конечно, что это получилось, но все же.
Но тогда пришлось бы говорить и про Артема. И ему точно вылезла бы статья. Уголовный кодекс РСФСР, статья 144. А если подвести сюда крупный размер похищенного и организованную группу (смешно, но кто будет разбираться, нас было там четверо — я, Володька, Генка и Артем, а это уже самая настоящая группа, даже банда) то десятка с конфискацией могла светить неиллюзорно.
Конечно, сейчас, сидя в подсобке, попивая чаек, можно легко рассуждать о том, как нужно было поступить правильно. Но тогда в голову бил адреналин, всего трясло. Однако, как мне кажется, мы все сделали правильно. Рана у здоровяка не смертельная, били дробью, отойдет, если помощь оказать. Будет хромать, но на минуточку — они хотели проломить мне голову молотком! Еще мягко отделался.
От этих серых мыслей я переметнулся к другому. Вспомнил лес, голубое небо, гору на горизонте.
Вновь потянуло в горы, неведомо как, хотя я ни разу там и не был. Они словно звали меня беззвучно, фантомно. А я не мог им ответить. Только и думал о том, как же там, наверху? И буквально кожей ощущал ветер и прохладу.
И свободу, чистую, кристальную, которая царит на самой вышине. Словно наркотик. И даже на Каменке можно получить эту дозу, но которую я так и не получил.
— Чего это ты такой хмурной сегодня, ек-макарек? — спросил Петрович, доставая из кармана штанов пачку «Беломорканала».
— Все нормально, — отмахнулся я.
— Нет, не нормально, ек-макарек, — продолжал настаивать Петрович. — Меня не проведешь, я насквозь всех вижу. И тебя вижу.
Я некоторое время мялся — делиться с малознакомым человеком не хотелось, но Петрович настаивал.
— Говори, ек-макарек, чего уж там.
— В горы не удалось попасть, — ответил я.
Петрович на удивление не стал расспрашивать и уточнять, а лишь многозначительно протянул:
— М-да, это беда.
И закурил. Сизый дым тут же окутал тесную подсобку.
— Без гор — тяжко, — добавил Петрович и в голосе просквозило задумчивостью и тоской, будто сказал он про что-то глубоко личное, давно и безвозвратно потерянное.
— Вы тоже ходите в горы? — догадался я.
— Да куда мне, старому, ек-макарек! — усмехнулся старик, но усмешка получилась натужной.
— Ходили? — осторожно уточнил я.
— Ходил, — тяжело вздохнул Петрович. — Когда-то, давным-давно. Кажется, еще в прошлой жизни.
Старик усмехнулся. Спросил:
— А ты в какую секцию ходишь?
— «Снежный барс».
— Дубинин значит у вас тренер.
— Верно. А вы откуда его знаете?
— Откуда я его знаю, ек-макарек? — улыбнулся Петрович. — Я всех там знаю!
И вдруг резко стал серьёзным, задумчивым. Повисла долгая пауза, нарушать которую расспросами я не хотел. Захочет, сам расскажет.
Петрович докурил, достал еще одну папиросу. Закурил.
— Ходил он со мной в горы, тренер ваш. Правда тогда совсем молоденький был, моложе тебя. Отчаянный парнишка, ек-макарек! Бесстрашный.
— Почему же вы перестали ходить в горы? — все же насмелился и спросил я.
Петрович долго не отвечал. Потом встал, подошел к окну, запустил руку за батарею. Достал оттуда початую бутылку водки, отхлебнул, вновь спрятал. Закурил.
— Потому что горы запретили.
— Как это — горы запретили?
— Малой ты еще, парнишка, чтобы понимать, — ответил Петрович, как мне показалось с излишним холодом.
Но выпитое вскоре дало о себе знать, глаза старика оттаяли, стали масляными.
— Горы, ек-макарек, это тебе не просто так рельефное, туды ее, образование. Они живые. Нас еще в помине не было, а они уже стояли. Обезьяна только палку в руки, ек-макарек, схватила и банан свой первый сбила с ветки, а они уже существовали. Понимаешь? Они видели все, как мы из воды выходили, как мы из козявки вот такой в человека превратились. В хомо сапиенсов. Что для гор человеческая жизнь? Пшик.
