Заезд на выживание - Дик Фрэнсис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Известие о том, что я уже не являюсь единственным барристером на процессе, распространилось и достигло ушей тех, кого я не знал. Обладатели этих ушей были определенно заинтересованы в исходе процесса.
Через несколько часов сообщение о том, что сэр Джеймс, королевский адвокат, назначен вести защиту, было опубликовано в Интернете на судебном сайте. И у меня зазвонил мобильник.
— Я ведь велел тебе взять дело Митчелла, — раздался знакомый зловещий шепоток. — Почему тебя нет в списке барристеров от защиты?
Я пытался объяснить, что в таких серьезных делах роль эта отводится королевскому адвокату, а я таковым не являюсь. И еще сказал, что назначен помощником сэра Джеймса.
— Ты должен обеспечить проигрыш защиты, — прошептал он.
— Но почему? — спросил я его.
— Делай, что говорят, — ответил он и отключился.
И, как и прежде, номер определить не удалось.
Почему они, кем бы эти «они» там ни были, так хотят упечь Митчелла за решетку? Чтоб выгородить истинного убийцу или по какой-то другой причине? Имеет ли к этому отношение сам Митчелл? Может, он все-таки совершил преступление и они хотят, чтоб он получил по заслугам? Но откуда они могут знать, что убийца он? Разве только если в тот момент находились с ним рядом.
И все же я до сих пор был уверен, что Стива подставили. Все улики, собранные и представленные стороной обвинения, говорят против него и смогут убедить жюри присяжных. Хотя если брать каждую в отдельности, ее можно отнести к разряду косвенных. Не было никаких сомнений в том, что вилы, орудие убийства, принадлежат Стиву Митчеллу. Но ведь я собственными глазами видел, что вилы находятся у него в незапертом сарае, а стало быть, любой мог войти, взять вилы и вонзить их затем в грудь Барлоу. Кровь и волосы жертвы были найдены на резиновых сапогах Митчелла, а также в его машине, но сапоги хранились в том же сарае, что и вилы, и Митчелл клялся и божился, что всегда оставлял свою машину открытой на площадке перед домом и в точности так же поступил в день убийства. Словом, главная линия защиты строилась на том, что Митчелла подставили, обвинили в преступлении, которое совершил кто-то другой, пока неизвестный. И что преступление это было умышленным и подготовлено очень тщательно, чтобы все подумали на нашего клиента.
Обвинению не удалось доподлинно установить, что текстовое сообщение с угрозой «прийти и разобраться с тобой как следует, подлый ублюдок» было действительно отправлено Митчеллом Барлоу. И это несмотря на то, что оно было подписано Митчеллом. Полиция установила лишь, что подобный текст мог быть отправлен с любого компьютера, кем угодно и откуда угодно.
Корешки от чеков по ставкам действительно принадлежали Митчеллу, этот дурак даже умудрился поставить на них свою подпись. Стив отрицал, что они принадлежат ему, но я прекрасно понимал: он лжет. И как-то раз даже объяснил ему, что лучше на эту тему не врать, поскольку ему придется иметь дело с куда более серьезными обвинениями и уликами. Но он настолько привык отрицать факт незаконных ставок, что продолжал гнуть свое.
И если добавить к этому целое море физических улик, а также четко задокументированный конфликт между жертвой и ответчиком, отсутствие даже намека на алиби, полную неспособность стороны защиты показать, кому и почему понадобилось подставлять Митчелла, то лично у меня никаких сомнений не возникало: едва войдя в совещательную комнату, жюри единогласно вынесет обвинительный вердикт.
Во время очередного свидания в тюрьме я пытался объяснить Стиву, что, если у него имеется алиби, лучше заявить о нем до начала процесса. Потому как, если он вдруг сделает это в суде, мало чем себе поможет. Сторона обвинения не преминет указать присяжным на то, что, раз прежде об алиби не упоминалось, здесь явно что-то нечисто. Но и тут Стив проявил редкостное упорство, продолжая твердить, что в тот несчастный понедельник весь день просидел дома один и читал книжку.
— А знаешь, Стив, — заметил ему я, — не верю я тебе, и все тут. И если в тот день ты был с кем-то… возможно, с тем, с кем не должен был быть, то лучше скажи мне об этом прямо сейчас. Потому как на суде или после него будет поздно.
— Я же говорю, был один, — ответил он. — И это правда. Что ты хочешь? Чтоб я лгал?
Я еще подумал тогда: вряд ли стоит говорить ему, что он лгал мне и прежде. Ну, к примеру, о том, что порвал отношения с Милли Барлоу.
— Неужели не понимаешь, в какое вляпался дерьмо? — крикнул я и даже грохнул кулаком по серому металлическому столику. — Тебе светит большой срок. А тюрьма — это тебе не игрушки.
— Не могу, — после долгой паузы пробормотал он.
— Можешь! — гаркнул я в ответ. — И никто бы на твоем месте не стал молчать, зная, что его могут обвинить в убийстве, которого он не совершал!
— Все не так просто, — тихо сказал он, по-прежнему не поднимая на меня глаз.
— Она замужем? — спросил я, догадываясь о причине такого упрямства.
— Да, — с вызовом ответил он. — И когда я был с ней, кто мог знать, что в это самое время убивают этого урода Барлоу? И заскочила она ко мне буквально на минутку, просто перепихнуться по-быстрому, и было это во время обеденного перерыва, когда отменили скачки в Ладлоу. К чему мне втягивать ее во все это, раз по времени нормального алиби все равно не получится?
Согласно отчету о вскрытии, Барлоу умер где-то между двумя и четырьмя часами дня. Тело его было обнаружено в шесть вечера полицейским из участка в Ньюбери, в дежурную часть поступил анонимный звонок о нападении на коттедж «Жимолость». Звонивший использовал местную телефонную линию, не стал обращаться в Службу спасения по 999, а потому запись разговора не велась и исходящий номер зарегистрирован не был.
Этот факт был, что называется, в нашу пользу, и, как я особо отметил в запросе со стороны защиты, Митчелл вряд ли стал бы звонить в полицию, если б убил Барлоу. К тому же линия обвинения строилась на том, что убийца действовал в одиночку. Конечно, на фоне целой горы улик, которыми располагало обвинение, факт этот выглядел незначительным, но я планировал использовать его на полную катушку во время процесса.
— Тот факт, что ты не был один все это время, от часу до шести, нам на пользу. Он посеет сомнение в умах присяжных, — сказал ему я. — А мы в таком положении, что даже мелочами пренебрегать не можем.
— Она ушла где-то в два тридцать — это самое позднее, — сказал он. — Так что толку? Этот чертов дом Барлоу всего в десяти минутах езды от меня. И я вполне мог добраться до него до трех, вот вам и алиби, мать его за ногу! — Он на секунду умолк. — Нет, не хочу вмешивать ее во все это дерьмо.
— Просто скажи мне, кто она, — продолжал настаивать я. — А уж потом я сам спрошу ее, согласна ли она сделать заявление в полицию.
— Нет, — ответил он. И после этого не произнес ни слова на эту тему.
Я также спросил его о Милли Барлоу и о том, почему во время первой нашей встречи он умолчал о ее смерти.
— Не думал, что это важно, — коротко ответил Стив.
— Ну, конечно же, важно! — снова закричал я. — Ты рассказываешь мне абсолютно все, а уж дальше я сам решаю, что важно, а что нет.
Он уставился на меня большими грустными глазами — ну, в точности щенок, которому задали хорошую трепку.
— Тут я облажался, верно?
— Да, — кивнул я. — Еще как облажался.
— Но я этого не делал. Я никого не убивал. Ты же знаешь, — тихо пробормотал он.
— Может, ты в тот день напился? — спросил я. — Или дури какой накурился?
— Ничего такого не было! — неожиданно резко возразил он. — Да, мы пили с ней красное вино, но не больше бутылки на двоих. Вот почему я потом остался. Не хотел садиться за руль. А то бы еще штрафанули за вождение в нетрезвом виде.
Бог ты мой, подумал я. Если б его оштрафовали за вождение в нетрезвом виде, мы бы теперь имели железное алиби.
— Так Барлоу винил тебя за самоубийство сестры? — спросил я его.
— Да всю дорогу, черт бы его побрал, — ответил он. — Твердил, как заведенный. Обзывал меня поганым убийцей. Я говорил ему — заткнись, иначе самого пришью. — Тут Стив осекся и опасливо заглянул мне в глаза. — Но я ничего подобного не делал, клянусь, ничего! — И тут он обхватил голову руками и зарыдал.
— Да будет тебе, Стив, — пытался утешить я его. — Знаю, ты этого не делал.
Он снова поднял на меня глаза.
— Откуда знаешь? Почему так уверен?
— Просто уверен и все, — ответил я.
— Тогда попробуй убедить в этом чертово жюри.
Возможно, мне действительно следует это сделать, размышлял я, сидя за письменным столом. Возможно, следует сказать присяжным, что во время подготовки к процессу мне угрожали, требовали проиграть это дело. Да, именно! Я должен рассказать сэру Джеймсу, что на меня напали, слали письма с угрозами, звонили по телефону и запугивали. Тогда вместо того, чтоб выступать на суде барристером, я стану свидетелем зашиты и смогу рассказать присяжным о бейсбольных битах и Джулиане Тренте. Но поможет ли это Стиву? Наверное, все же нет. А судья вправе вообще запретить давать показания, поскольку угрозы в адрес защиты требуют доказательств и отдельного расследования. Да и на само дело такие признания вряд ли сильно повлияют, вне зависимости от того, что я там думаю. Они поспособствуют лишь в том случае, если сторона защиты сумеет использовать их в поддержку версии, что Стива подставили. Но поверит ли в это жюри, под давлением всех выдвинутых обвинением улик против ответчика?