Лоренс Оливье - Джон Коттрелл

Во всяком случае, благодаря “Частной жизни” театр повернулся к Оливье своей роскошной и чарующей стороной и впервые дал вкусить настоящий сенсационный успех. Вест-эндская премьера, совпадавшая с открытием нового ”Феникс-тиэтр", стала событием года, сверкающим великосветским приемом, где избранное общество в диадемах и смокингах платило сумасшедшие деньги за приправленные шампанским коктейли, которые пенилась от изысканности и остроумия элиты. Однако в море пылких рецензий Оливье и его партнерше Адриенне Аллен было отведено, как они и предвидели, самое скромное место. Коуард, обративший на это внимание, впоследствии писал: “Адриенна, сделавшая Сибил чуть утомительной, великолепно передавала ее индивидуальность — может быть, наделила ее индивидуальностью даже в большей мере, чем предполагала роль. Ларри вложил в своего Виктора столько решимости и личного обаяния, что сделал эту деревянную фигуру вполне правдоподобной. Я нередко чувствовал угрызения совести, наблюдая, с каким благородством они работают над явно второстепенными ролями”.

Каждый вечер, а по четвергам и субботам и утром, Оливье играл Виктора, а днем изображал еше одного сухаря — главного героя в экранизации комедии Эдгара Миддлтона “Жена Потифара”, снискавшей репутацию сексуальной драмы. В ней действовала аристократка (Нора Суинберн), которая, устав от прозаического мужа, затевает интригу со своим красавцем-шофером, всячески его соблазняет и затем, встретив полное равнодушие, обвиняет в попытке насилия. В роли невозмутимого шофера Оливье заслужил сдержанные похвалы. Примечательно, что часть критиков ругала картину за аморальность и дурной вкус, но в Англии тридцатых годов неодобрение консерваторов еще не влекло за собой, как сегодня, кассовый успех.

Между тем дуэт Элиота и Аманды соблазнял зрителей театра “Феникс” исключительно успешно, и “Частная жизнь” могла бы еше месяцев шесть, если не дольше, делать полные сборы. Однако Коуард взял себе за правило никогда не играть один спектакль более полугода, причем поделенного между Лондоном и Нью-Йорком. Поэтому через три месяца сенсационную постановку увезли на Бродвей; решение это было воспринято как предельно неразумное и сулящее автору близкую катастрофу. Манчестерский этап казался теперь Оливье бесконечно далеким, и если он все еше подчинялся воле обстоятельств, то сами обстоятельства в основном складывались так, как ему хотелось. Он возвращался на Бродвей участником нашумевшего спектакля, названного “единственным в своем роде театральным чудом”. Кроме того, он возвращался вместе с женой: Джилл Эсмонд передали роль Сибил Чейз.

Так неожиданно завершался год, казавшийся потерянным для его театральной жизни. Сколько раз Оливье испытал разочарование после провала пьес, где он играл приятных ему персонажей. А сейчас роль, которую он ни в грош не ставил, оказала на всю его карьеру глубокое и продолжительное влияние. “Частная жизнь” открыла ему дорогу в Нью-Йорк в тот самый момент, когда ажиотаж вокруг звукового кино заставил голливудских искателей талантов вылавливать на Бродвее актеров, умевших хорошо говорить. Кроме того, по словам Оливье, ему бесконечно много дал опыт полугодового общения с Коуардом:

“Ноэль, по-моему, был первым человеком, который взялся за меня и заставил думать. Он указывал мне, когда я говорю глупости, чего до сих пор не делал никто. Он приучил меня читать — я вообще ничего не читал. Ноэль оказал на меня огромное влияние”.

В отличие от остальных, Коуарду удалось наконец избавить Оливье от его дезорганизующей привычки произвольно паясничать на сцене. «Невероятной смешливости Ларри надо было положить конец. Актер может позволить себе пошутить, но от этого не должны страдать зрители. Если у меня в роли что-то получалось смешно, Ларри заходился от хохота, вместо того чтобы злиться, так что я объявил ему: “С этого момента я изо всех сил буду стараться тебя рассмешить, но, если ты рассмеешься, я сведу на нет твою игру”. Он был невероятно зол, попавшись на эту удочку, и я действительно испортил ему несколько спектаклей, но дело того стоило».

Глава 6

СКИТАНИЯ В ГОЛЛИВУДЕ

Лоренс Оливье и Джилл Эсмонд впервые очутились в Голливуде весной 1931 года, когда немое кино, за явным исключением чаплинских ”Огней большого города” (и его же более позднего фильма ”Новые времена”), находилось на грани вымирания. Уже свыше 80 процентов кинотеатров в Соединенных Штатах имели звуковое оборудование. Прошло три с половиной года с тех пор, как Джолсон спел с экрана в ”Певце джаза”, и всего год, как Гарбо произнесла в ”Анне Кристи” свою первую бессмертную фразу: ”Дай-ка мне виски. И имбирного пива, отдельно. И не скупись, малыш”. Бездарности, бормочущие и писклявые герои оказались на свалке, и дорога в кино неожиданно открылась для тех, кто умел говорить.

Как много ”немых” звезд потеряли популярность, едва им пришлось открыть рот. В новых обстоятельствах безусловным достоинством стал английский акцент. Джордж Арлисс — аристократ, носивший монокль, — озвучивал заглавную роль в “Дизраэли” (1929) и получил приз как лучший актер. Среди англичан, легко переключившихся с немого на звуковое кино, был, к удивлению многих, сын священника, который обладал лицом рабочего с бетономешалки и кулаками, выдержавшими схватку из шести раундов с чемпионом мира по боксу в тяжелом весе! Этот привлекательный драчун с гортанным голосом, как нельзя лучше подходившим ко всему его виду, Виктор Маклаглен, тоже получил ”Оскара”, снимаясь в первых звуковых лентах.

Тридцатые же годы увидели паломничество сотен молодых английских актеров и актрис на Запад, где они собирались пожинать плоды золотой лихорадки в заговорившем кино. Некоторые пробыли в Штатах недолго, другие остались навсегда. Времена золушек, когда в поисках ”звезд” можно было наткнуться на Лану Тернер, потягивающую в аптеке содовую воду, были еще впереди. Самым очевидным и благодарным местом охоты на говорящих актеров оставался Бродвей, и во время своего пребывания в Нью-Йорке супруги Оливье, с их удачным сочетанием внешности, таланта и произношения, не могли не получить приглашения на пробы от нескольких студий. Пристальнее других к ним присматривалась ”МГМ”, экранизировавшая “Частную жизнь”, но это было вызвано только желанием дать ориентир Норме Ширер и Роберту Монтгомери. 25 января 1931 года молодой служащий ”Парамаунта” Дэвид О. Селзник телеграфировал главе компании Б. П. Шулбергу: “Прошу дать указания относительно Лоренса Оливье и Джилл Эсмонд. Здесь мнения разделились, большинство считает, что лучше запастись Эсмонд, чем Оливье. Однако мы с Феликсом Янгом видели Оливье не только на пробе и считаем, что он может дать многое. На мой взгляд, несмотря на бесспорные достоинства обоих, их ставки несколько завышены для начинающих, тем более что ролей пока для них не предвидится. Следовало бы использовать