Культура на службе вермахта - Олег Пленков

Используя «Закон о реставрации служилого сословия» (от 7 апреля 1933 г.), из литературы изгоняли не только евреев, но и тех, чьи политические убеждения были нежелательны для нацистов. Тиражи книг упали на 30% (по сравнению с 20-ми гг.), число газет сократилось с 4700 в 1932 г. до 3100 в 1934 г. Даже Геринг высказался в том смысле, что легче из хорошего художника сделать партайгеноссе, чем наоборот{226}.

Вместо прежних писательских организаций в Министерстве пропаганды была учреждена корпоративная организация немецких писателей — Палата литературы; цензурой ведало отдельное подразделение палаты — Государственное литературное агентство{227}. В 1935 г. палата выпустила «перечень вредных антигерманских» книг. Причем цензурная политика была с самого начала довольно серьезной: число учреждений, занимавшихся литературной цензурой, постоянно расширялось. Только до конца 1933 г. из 21 инстанции цензуры вышло более 1000 запретов; в 1934 г. эти цифры были соответственно 40 и 4100{228}. Странно, но Геббельс неоднократно заявлял, что стремится снизить роль цензуры: он даже отказал Виннифред Вагнер в монополии на постановки вагнеровских опер. Более того, однажды он заявил, что после войны всякая цензура будет ликвидирована{229}. Впрочем, партийная цензура все же существовала и помимо Минпропа — 21 апреля 1934 г. была основана «Комиссия партийного контроля для защиты национал-социалистической литературы»{230}. Председателем ее стал Филипп Булер; в компетенции комиссии входило определение принадлежности того или иного произведения к литературе национал-социализма. Комиссия Булера — наряду с 8-м отделом (литературное агентство) Минпропа — имела право индицировать произведения печати. Булер контролировал партийную, политико-просветительскую литературу, словари и энциклопедии, школьные учебники, календари и художественную литературу. Комиссия должна была бороться против конъюнктурных явлений и против размывания идейного наследия НСДАП. Все материалы, содержавшие цитаты фюрера, должны были предъявляться в комиссию в обязательном порядке.

Нацистскую художественную литературу характеризует уход от изображения социальных и политических конфликтов индустриального общества и воспевание тихой жизни доиндустриальной эпохи. Излюбленным жанром тех времен стал «крестьянский роман» или исторический роман на темы германского прошлого. Однако считать, что литературный авангард был отовсюду изгнан и подавлен, тоже нельзя{231}. Просто наибольший успех после 1933 г. у немецких читателей имели не произведения на актуальные темы, но книги о германских древностях, о немецком Средневековье и о прусских войнах, крестьянская проза и морские рассказы. В войну эта склонность немецкого читателя — по понятным причинам — переросла в любовь ко всякого рода развлекательной литературе. Во время войны СД передавала, что немцы утратили интерес к мировоззренческим вопросам{232}. Чрезвычайно популярны стали романы о Первой мировой войне, в которых превозносились солдатские добродетели, боевое товарищество и воинские доблести.

В принципе, многие произведения «народно-почвеннической» (фелькише) художественной литературы, которую нацисты считали «своей», возникли еще в годы Веймарской республики, а некоторая ее часть даже и до 1918 г. — нацистским идеологическим работникам не нужно было создавать «истинно немецкую литературу», она уже издавалась большими тиражами. К этой литературе относятся такие романы, как «Дитмаршенцы»[13](1897) Адольфа Бартельса, «Народ против народа» (1912) и другие исторические романы Вальтера Блёма (Bloem), «Вильтфебер — вечный немец» (Wiltfeber der ewige Deutsche, 1912 г.) Германа Бурте, «Иёрн Уль» (Jorn Uhl, 1901г.) и «Большая тревога» (Hilligenlei, 1906 г.) Густава Френссена, «Мастер Иоахим Паузеванг» (Meister Joachim Pausewang, 1910 г.) и первая часть «Трилогии о Парацельсе» (Paracelsus-Trilogie, 1917 г.) Эрвина Кольбенхойера, романы Германа Штера, стихи о родине и баллады Бартельса, Людвига Финка (L. Finde), Агнес Мигель (A. Miegel), Бёрриса фон Мюнхаузен (Berries von Münchhausen), Лулу фон Штраус унд Торни (L. von Straus und Torney); военные стихи Первой мировой войны Вальтера Флекса (W. Flex), Фридриха Линхарда (F. Lienhard), Генриха Циркаулена (Н. Zierkaulen), Германа Леней (Н. Lons) и многих других. Большинство стихов Ленса стали народными песнями; их в Германии знают и помнят до сих пор, хотя формально они и относятся к литературе фелькише.

Большую роль в распространении нацистской идеологии сыграли некоторые литературно-теоретические произведения, которые имели большой общественный резонанс и активно использовались нацистами в своей пропагандистской и культурной работе. Прежде всего следует упомянуть «Историю немецкой литературы» (1902 г.) немецкого литературоведа-германиста Адольфа Бартельса. Пропагандистское значение для нацистов имели антисемитские произведения Бартельса: «Лессинг и евреи» (1918 г.), «Оправдание антисемитизма (1921 г.) и «Национал-социализм — спасение Германии». В огромном количестве статей, памфлетов и книг профессор Бартельс использовал для анализа литературы простую классификацию — разделение всей литературы на еврейскую и нееврейскую, что и обеспечило его фундаментальной «Истории немецкой литературы» 10 изданий за несколько лет. Еще в 20-е гг. Бартельс основал «Шиллеровский союз», который сделал Веймар центром фестиваля националистически ориентированной молодежи. Хьюстон Стюарт Чемберлен — автор скандальной книги «Основы XIX столетия» (1899 г.) — написал на дарственном экземпляре своего произведения: «Господину профессору Бар-тельсу с теплотой и глубокой благодарностью, которую испытывает к нему любой немец»{233}. Столь же существенную роль в распространении и утверждении пронацистских взглядов и настроений сыграли такие литературоведческие и культурологические работы, как «Немецкие статьи» (1881 г.) Пауля де Лягарда, «Рембрандт как воспитатель» (1890 г.) Юлиуса Лангбена, сборник «Новые идеалы» Фридриха Линхарда, «Раса и стиль» Гюнтера, «Грехи против крови» Артура Динтера.

Все эти вещи, хотя и были написаны до нацистов, являются либо нацистскими, либо пронацистскими — многие из их авторов дожили до 20–30 гг. и примкнули в конце концов к Гитлеру. Комплекс идеологем, в наибольшей степени присущих нацизму и одновременно «крестьянскому» и историческому роману, выражался в понятии «фелькише»[14] Одиозным это направление стало только после 1945 г., а в 20-е гг. Роберт Музиль[15], — австрийский писатель, драматург и театральный критик с безупречной репутацией, — констатировал, что немецкие «крестьянские» и исторические романы являются хотя и уродливыми, но законными детьми немецкой литературы между 1890 и 1910 гг.{234} Иными словами, тогда эта литература не воспринималась как шовинистическая и обструкционистская, но уже такие писатели, как Бартельс, Чемберлен, Динтер в своих произведениях более отчетливо артикулировали свои расистские позиции, мифы фелькише. Миф же героизма наиболее ясно проступил в творчестве Блема, Бартеса, Экарта, а затем — в наиболее агрессивной форме — у поэтов-патриотов периода Первой мировой войны. Мифы новой религиозности развивали Френссен, Динтер, Бурте, и мифы эти были уже весьма близки расовым. Мифы же «седой германской старины» культивировали Ганс Блунк, Мориц Ян, Вилли Веспер. Все эти мифы были продуктами специфической духовной традиции и весьма сложного стечения политических обстоятельств, но все они работали на нацизм.

В принципе, однозначных критериев принадлежности к нацистской литературе нет. Если, например, судить по партийной принадлежности писателя, то Ганс Гримм — автор бесспорно пронацистского романа «Народ без земли» (Volk ohne Raum) — никогда не был членом партии; зоологический антисемит Адольф Бартельс тоже никогда не вступил бы в НСДАП, не присвой ему Гитлер (в 1942 г., по причине 80-летия) титул почетного члена партии. Нацисты очень бы хотели считать «своими» писателей Эрнста фон Заломона и Эрвина Гвидо Кольбенхойера, но они по отношению к режиму держались весьма сдержанно; то же относится к чрезвычайно популярному писателю из Восточной Пруссии — Эрнсту Вихерту{235}.

В то же время в Третьем Рейхе были и настоящие мастера — прежде всего следует упомянуть крупнейшего немецкого поэта Готтфрида Бенна. Формальная самоидентификация Бенна с нацизмом в 1933 г. была чистым недоразумением и проявлением политической наивности или иррационализма, позволившего ему, по всей видимости, усмотреть в национал-социализме обещание грядущего возрождения немецкой нации. Поговаривали, правда, что Бенн, сотрудничая с нацистами, со временем хотел стать Маринетти нацистского режима{236}. И все-таки произведения этого самого значительного немецкого поэта-лирика XX в., великолепного художника, поэтически выразившего целую эпоху от Ницше до Эйнштейна,{237} никому и в голову не приходит считать пронацистской литературой. Кстати, в 1938 г. Бенн был исключен из Имперской палаты писателей; эсэсовская газета «Черный корпус» называла его творчество «идиотизмом и свинством»{238}. Когда Бенн ушел во «внутреннюю эмиграцию» (так противники нацизма называли поступление на службу в армию), то ему понадобилось заступничество от нападок эсэсовских активистов, которое он и получил: генерал, его начальник по медицинской службе, сказал, что если бы в СС похвалили его поэтическое творчество, это было бы оскорблением чести офицера{239}. К тому же Бенн не был единственным, кто оказался — пусть ненадолго — очарован динамикой и пафосом нацистского движения. Немецкий писатель-коммунист Альфред Курелла, живший в нацистские времена в СССР, вообще считал, что именно экспрессионизм с его неприятием вильгельмовской эпохи и буржуазности, с его преувеличенным субъективным пафосом и бегством от действительности — также вел к нацизму{240}.