Полдень, XXI век, 2009 № 01 - Борис Стругацкий

У дверей склада нас обыскали. Пока шмонали моих сокамерников, я успел натянуть нехитрую одежду — чуть великовата, но не критично. Выпустили нас через маленькую дверцу. После тусклых лампочек склада солнце резануло по глазам. Передо мной был город, самый обычный. Блеклые панельные пятиэтажки, жухлая предосенняя зелень тополей, вдалеке — памятник, то ли Ленину, то ли Путину — я их, если честно, не различаю.

— Быстро валим через сквер. — В Скрыниной руке, указывающей вдаль, мелькнул нож. — Не отставать!

Квадрат кинулся за ним, а я побежал в другую сторону — вдоль здания, из которого мы только что вышли.

— Молчун! — заорали сзади, но я даже не оглянулся. — Сука, предатель, найду — зарежу!

Забежав за угол, я увидел перед собой холм. Плавали, знаем — бомбоубежище. Мелькнула мысль, что именно там в ближайшее время будут отсиживаться калечный мент с вертухаями, вряд ли они выпускают нас в город, не предусмотрев путей отступления.

Значит, все-таки будет эвакуация. И наверняка не через месяц; неделя, две — и все, сдохнут цуцики, сидя в тесноте и темноте.

Надо выжить, просто выжить. А потом — кто знает? Номинально демократию в стране не отменяли, может, придут к власти коммунисты или либералы, училка по истории говорила, что это теоретически возможно, и тогда законы перепишут, вдруг даже не придется весь срок мотать.

Я забрался на холм и взглянул вокруг. Сзади — трехэтажное здание, из которого нас выпустили. Справа — стадо унылых хрущоб. Слева — несколько двенадцатиэтажек-свечек, а за ними виднеется массив частных домиков. Впереди какое-то административное здание с выбитыми окнами, за ним с боков виднеется набережная и узкая лента речки.

В середине одной высотки вывалилось стекло, а через несколько секунд до меня долетел звук. Там мог быть кто-то из нашей тюрьмы, а мог и из взрослой — сталкиваться с настоящими уголовниками я не горел желанием.

И все же побежал я именно в ту сторону, пытаясь держаться в тени деревьев. Мне надо было добраться до частного сектора — а там найти приличный чердак и обосноваться.

Я рассчитывал пересидеть смутное время, а потом вернуться обратно в тюрьму. Да, там не сахар — но надежда остается, и, в конце концов, камера не намного хуже комнаты в детдоме, а по некотором размышлении — даже лучше.

Особенно если сокамерники знают, что на мне шесть трупов.

Я быстро выдохся. Сказались четыре месяца почти без движения, жуткое напряжение, да и последние несколько дней путешествия в неизвестность тоже вымотали меня до предела.

То тут, то там раздавались крики. Я никого не видел, стараясь двигаться между кустов и деревьев, но не слышать хриплого женского визга и мрачного мужского хохота не мог.

До частного сектора оказалось куда дальше, чем я рассчитывал. Прошло не меньше пары часов, уже начинало темнеть, когда я перелез через металлический полутораметровый забор и оказался перед двухэтажным коттеджем. Окна второго этажа казались мертвыми, и это меня обмануло — но на первом, за выбитыми стеклами, мелькал огонь, и оттуда слышался быстрый говор.

Я тут же перемахнул обратно через ограду и оказался перед худым невысоким мужичком в тонкой тюремной робе со споротой нашивкой.

— Ну, паря, показывай, что есть, — щербато улыбнулся он мне, тыкая кухонным тесаком в солнечное сплетение. — Деткам, я слышал, всякие хорошие вещицы раздавали. Ты же не лоханулся на ножик или зажигалку? Я тебя давно отслеживаю, ты хорошо прятался.

Я осторожно достал из левого кармана банку тушенки. Затем повторил операцию с правым карманом. Лицо урки вытянулось — он явно рассчитывал на что-то другое.

И тут я как-то сразу понял, что сейчас он меня зарежет. Не раздумывая ни секунды, я оттолкнулся от его груди руками с зажатыми в них банками и одновременно пнул мужика под колено.

Если бы нас поставили на ринг, в честном бою он сделал бы меня одной левой. Но в сумбурной уличной драке мне повезло — противник на секунду отвел нож, рефлекторно дернувшись к больной ноге, а я уже бил его консервой по голове.

Он упал — наверняка живой и почти точно без сознания, а я сунул тушенку в карманы, наклонился поднять тесак, а потом бросился прочь.

И надо сказать, что так быстро я не бегал никогда в жизни. Одна улица сменялась другой, в легких поселился олимпийский огонь, раздирающий нутро на части, а я все не мог остановиться.

Время от времени я слышал людей, один раз пробежал рядом с двумя мрачными амбалами — они, видимо, уже выпили и теперь хохотали надо мной и что-то орали вслед.

Я бежал, банки били меня по бедрам, нож скользил в потной ладони. Наконец я смог остановиться и тут же согнулся от зверской боли в легких.

Стало уже совсем темно. Вдали пылало три или четыре пожара, где-то орали, где-то пели. Я стоял в узком тупичке перед хлипкой невысокой калиткой.

Сунув руку за нее, я отодвинул засов, вошел, закрыл за собой дверцу. Передо мной был сад — яблони, груши, все с плодами, вроде бы еще незрелыми.

Пройдя в глубь сада, я увидел дом — небольшой, аккуратный, с двускатной шиферной крышей. К моему удивлению, дверь внутрь оказалась открытой. Я вошел, прикрыл глаза, чтобы они привыкли к темноте.

Особо лучше не стало, но, опрокинув пару стульев и больно стукнувшись бедром о стол, я нашарил свечу, а еще через некоторое время и спички.

Зажег фитилек, задернул шторы на окнах и осмотрелся. По всему дому на стенах чуть выше пояса висели странные кольца, за исключением этого — обычное холостяцкое жилье. Бардак, конечно, — видно, что хозяин собирался второпях.

То тут, то там под кроватью, комодом, трюмо валялись комки грязных носков. На столе — пачка книг. Учебник по химии за девятый класс, «Психология убийства» К.С. Нестерова, «Общая теория игр и модели поведения» Р.Д. Джоунза.

Весь дом представлял из себя одну комнату, в центре которой, разделяя ее на три части, стояли два шкафа и пузатое трюмо.

За шкафами была кухня с покрытой жиром газовой плиткой, а трюмо делило большую часть помещения на кабинет и спальню. В центре грязного стола виднелось светлое прямоугольное пятно — видимо, здесь стоял ноутбук или что-то подобное.

Проверил кухню и шкафы — нашлось немного еды. Еще обнаружил одежду — но штаны оказались мне малы, а рубашки велики. Я представил себе монстра, который здесь жил раньше, и передернул плечами.

Из съестного — десяток морковок, пара луковиц, бутылка уксуса, банка топленого сала и килограмма три сахара на дне большого мешка. Собрал в хозяйственную пластиковую сумку еду, одеяла, найденные в серванте свечи, кинул туда же пару газет из стопки, валяющейся у кровати, задул фитилек и вышел на улицу. Постоял, прислушиваясь, — тихо, только вдали орут что-то неразборчиво — и обошел дом, надеясь найти лестницу на чердак.