История одной гречанки - Антуан-Франсуа Прево

— Если бы вы приехали на четыре часа раньше, — сказал великий визирь, — вы застали бы их лежащими ниц в моей передней, ибо последним с ними беседовал я, а султан повелел, чтобы они были казнены тотчас же по выходе от меня.

Как ни был я поражен разразившейся катастрофой, я все же спросил у министра, вполне ли оправдан силяхтар, чтобы безбоязненно появиться в свете.

— Послушайте, — сказал он, — мне он дорог, и я отнюдь не намерен огорчать его попусту. Но бегство его породило в совете порочащие его догадки, поэтому я хотел бы, чтобы, прежде чем появиться, он пустил слух, так или иначе разъясняющий тайну его исчезновения. А раз уж он решил искать убежища у вас — так задержите его у себя впредь до получения от меня соответствующих вестей.

Доверие визиря я воспринял как новый знак расположения и сердечно поблагодарил за него. Но, действительно не зная, что силяхтар скрывается у меня, я счел нужным опровергнуть догадки министра относительно его местопребывания и стал уверять, что я только что приехал из Орю, где провел минувшую ночь и весь день, и поэтому твердо ручаюсь, что в моем поместий силяхтара никто не видел. Я говорил так искренне, что министр ни на секунду не усомнился в моей правдивости, а стал склоняться к предположению, что соглядатаи обманули его.

Прискорбная развязка дела моих друзей сильно сократила срок моего пребывания в городе, и я с радостью думал о том, что могу возвратиться в Орю до наступления темноты; я рассчитывал приехать туда достаточно рано, чтобы застать силяхтара у меня в саду. Я уже обдумывал, каким образом не упустить его. Но по приезде в свой дом в Константинополе я застал камердинера, который дожидался меня в крайнем волнении; он сразу же отвел меня в сторону, прося выслушать его наедине.

— Я примчался с вестями, которые и удивят, и огорчат вас, — сказал он. — Синесий умирает от раны, нанесенной ему силяхтаром. Теофея чуть жива от ужаса. Негодяйка Бема, — по-видимому, виновница всех этих бесчинств, и я из предосторожности распорядился посадить ее под замок до вашего возвращения. Мне кажется, что ваше присутствие в Орю необходимо, — продолжал он, — хотя бы для того, чтобы воспрепятствовать намерениям силяхтара. Он еще не мог уехать далеко от вашего дома, а с него станется, что он возвратится в сопровождении достаточного числа людей, чтобы оказаться хозяином положения. Он очень сокрушался о своей горячности, но раскаяние его мне весьма подозрительно. Пока он был один, мне ничего не стоило бы задержать его, но я боялся не угодить вам. Однако, — добавил слуга, — я позаботился о том, чтобы ваши люди были в готовности для защиты, поэтому насчет его бесчинств вы можете быть спокойны.

Выслушав такой рассказ, мне трудно было остаться спокойным, и я немедленно выехал в сопровождении четырех хорошо вооруженных слуг. Челядь в Орю я застал еще взбудораженною, и это доказывало, что камердинер ничего не преувеличил. Люди караулили у ворот, вооружившись дюжиной ружей, служивших мне для охоты. Я спросил, как чувствуют себя Теофея и Синесий, хотя и не понимал еще, что с ними произошло. Слуги, как и я сам, не знали, что Синесий и не думал уезжать из дому, и никому не было известно, каким образом силяхтар проник к нам; поэтому было непонятно, почему они собираются препятствовать возвращению Синесия в дом, раз он из него не выходил. Я приказал подробно рассказать мне, что случилось и чем они это объясняют.

На вопли Синесия они прибежали в комнату Теофеи; в это время юноша дрался с силяхтаром и уже был опасно ранен. Бема была, очевидно, на стороне силяхтара, ибо подстрекала его покарать молодого человека. Их разняли. Силяхтар ловко ускользнул из комнаты, зато Синесий лежал в луже крови; Теофея же, все трепеща и едва не лишившись чувств, заклинала челядь незамедлительно уведомить меня о случившемся.

Сообщение о том, что она сразу подумала обо мне, настолько растрогало меня, что я поспешил в ее комнату. Видя, как она обрадовалась моему появлению, я еще более успокоился. Я подошел к ее ложу. Она схватила мою руку и крепко сжала все.

— Боже, какие ужасы я пережила в ваше отсутствие! — воскликнула она, и голос ее говорил о том, что теперь ей легче. — Задержись вы дольше, я умерла бы от страха.

Слова эти были сказаны так искренне и ласково, что не только развеяли мои подозрения, но даже отвлекли меня от всего, что тут произошло, и мне захотелось отдаться радости, которую доставила мне эта впервые высказанная ответная нежность. Я, однако, сдержался и ограничился тем, что покрыл поцелуями ее ручки.

— Скажите же, — воскликнул я в упоении, которое помимо моей воли зазвучало в моем голосе, — скажите, что вы разумеете под ужасами, на которые жалуетесь? Объясните, как можете вы роптать, раз они разыгрались в вашей комнате? Что делал тут силяхтар? Что делал Синесий? Слугам ничего не известно. Расскажете ли вы мне все это чистосердечно?

— Вот этих-то опасений я больше всего и боялась, — ответила она. — Я предвидела, что непонятные события, происшедшие в доме, внушат вам некоторые подозрения на мой счет. Но, клянусь небом, я сама не понимаю, что тут случилось. Едва только вы уехали, — продолжала она, — я собралась лечь спать, но пришла Бема и стала мне долго что-то рассказывать, хотя я почти не слушала ее. Она высмеивала мою любовь к книгам и другие занятия, которым я посвящаю время. Она говорила о нежности, о наслаждении, которое находят люди моего возраста в любовных утехах. Множество любовных историй, которые она рассказывала мне, казались всего лишь упреками, что я не следую столь приятным примерам. Она задавала мне всевозможные вопросы, стараясь выведать мои мысли, и это рвение, раньше не замечавшееся мною, начинало уже раздражать меня, тем более что мне волей-неволей приходилось ее слушать, ибо она намекнула, что вы дали ей некую власть надо мной и она намерена воспользоваться ею, чтобы содействовать моему счастью. Наконец, уложив меня, она ушла, но не прошло и нескольких мгновений, как я услышала, что дверь в мою комнату тихо отворяется… У меня горела свеча, и я узнала Синесия. Вид его не столько испугал, сколько удивил меня; между тем мне вспомнилось все, что вы мне рассказывали, и я страшно перепугалась бы, не приди мне в голову предположение, что он явился оттого, что по приезде в Константинополь вы простили его и дали ему какое-то поручение ко мне. Я позволила ему подойти к моему ложу. Он заговорил и стал горько жаловаться на судьбу, но я прервала его, как только убедилась, что он пришел не по вашему поручению. Он стремительно бросился на колени у моего ложа, бурно выражая свою скорбь. В этот-то миг и появилась Бема в сопровождении силяхтара; не спрашивайте меня о последующем — я так растерялась, что ничего не соображала. Я услышала вопли Бемы, она укоряла Синесия в дерзости и подстрекала силяхтара, чтобы тот проучил его. Оба были при оружии. Синесий, почувствовав опасность, стал защищаться. Но, когда силяхтар ранил его, он бросился на него, и я увидела, как в воздухе блеснули два клинка; противники старались нанести друг другу удары и уклониться от них. На шум сбежалась челядь, а сама я была так перепугана, что голос у меня осекся. После этого я была в силах понять только одно, а именно: что по моей просьбе за вами послали гонца.

Рассказ Теофеи так убедительно говорил об ее невиновности, что я устыдился своих подозрений и стал, наоборот, всячески ее успокаивать, ибо во взгляде ее все еще виднелся испуг. Я бурно уверял ее в своей привязанности, что, казалось, весьма трогало ее, и эти порывы могли бы вновь вернуть меня к тому, чего я уже дал зарок не требовать от нее; но решение мое было непоколебимо, и оно сдерживало разбушевавшуюся во мне страсть. Я выработал себе твердую линию поведения, и, хотя в сердце моем вновь разгорелся прежний пыл, я наверно огорчился бы, прояви Теофея уступчивость, которая отчасти ослабила бы мое уважение к ней.

Все же, не упуская из виду ничего, что могло порадовать меня, я вынес из нашей беседы столь благоприятное впечатление, что причины этого происшествия, оставшиеся невыясненными, уже не так волновали меня, и я собирался рассмотреть их хладнокровнее.

— Не забудьте, — сказал я Теофее, чтобы отчасти признаться ей в своих чаяниях, — что сегодня вы бросили намек, который я надеюсь со временем понять до конца.

Она, казалось, не уразумела смысла этих слов.

— Я говорю достаточно ясно, — добавил я.

И в самом деле, уходя, я не сомневался, что она только притворяется, будто не понимает меня.

Я приказал немедленно вызвать ко мне Бему. Хитрая невольница сначала рассчитывала обмануть меня. Она стала меня убеждать, будто силяхтар появился в моем доме поздним вечером лишь случайно. В самый момент встречи с ним она убедилась, что Синесий находится в спальне Теофеи, и тут рвение ее к охране чести моего дома так разгорелось, что она попросила вельможу наказать юношу за оскорбление, которое тот нанес мне своей дерзостью. Узнав еще до того, как ее посадили под замок, что силяхтар скрылся, она рассчитывала, что либо он совсем уехал из моего дома, либо тайком пробрался в свое убежище и она в любом случае успеет сообщить ему о том, что придумала в свою защиту. Но я долго прожил в Турции и отлично знал, какие права имеет хозяин над своими невольниками; не видя никаких оснований для того, чтобы силяхтар тайно бежал из моего дома, если он появился в нем без дурных намерений, я решил принять самые крутые меры для выяснения истины. Мой камердинер счел нужным задержать Бему; значит, надо полагать, что основания для этого Казались ему не менее вескими, чем мне. Словом, я пригрозил Беме пыткою и сказал это таким тоном, что она приняла мои слова всерьез и покаялась мне в своих кознях.