"Эти заманчивые сокровища дракона" - Михаил Исхизов

- Вкусненькое для принцессы... - озадаченно повторил Кабан. - Какой принцессы? Да, конечно, рыцарь ведь отправляется спасти из заточения прекрасную принцессу, - он рассмеялся, потом задумался. - Для принцесс мы ничего такого и не держим. Ладно, поищу что-нибудь. А теперь, давай на прощание опрокинем по кружке пива, - предложил Гонзар. - За счет заведения.

У тяжелых, окованных широкими железными полосами, ворот святой Обители, Буркста встретил служка. Он низко поклонился монаху.

- Их пресветлость Координатор ждет тебя, - сообщил служка.

Это ничуть не удивило Буркста. На то их пресветлость Хоанг и был Координатором Ордена, чтобы все знать. Даже такой пустяк: когда придет монах Буркст.

Святая обитель жила своей обыденной жизнью. За служкой Буркст последовал через обширный двор, где большая группа монахов занималась упражнениями. Разбившись на пары они усердно размахивали тяжелыми дубинами. Одни нападали, другие защищались. Стук десятков сталкивающихся в воздухе дубин сливался в непрерывный грозный грохот.

Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний побивал драконов дубиной. Следуя его примеру, дубину же избрали основным своим оружием монахи Геликской Обители, и немало в искусстве владения этим оружием преуспели. Они постоянно совершенствовали свое мастерство тренировками и молитвами, отдавая равное время тому и другому.

Несколько далее, другая группа монахов, сбросив балахоны и тоже разбившись на пары, тренировалась в кулачном бою. Здесь удары не звучали так громко и резко, но зато были звонкими и сочными. Возле одного из длинных амбаров стояло несколько телег, с которых прибывшие издалека поселяне, под наблюдением высокого монаха, в черном балахоне, сгружали свои щедрые добровольные дары Обители. А еще дальше виднелась невысокая ограда, за которой толпился табун монастырских лошадей. Из высокой трубы пекарни шел дым, подтверждающий, что и там монахи неустанно трудятся.

Затем они прошли по коридорам Святой Обители: мимо келий, двери каждой из которых были распахнуты, ибо нет у монаха тайны от братьев по Ордену; мимо трапезной, где сейчас было тихо и безлюдно; мимо оружейной, из которой слышался негромкий разговор, дежуривших там монахов и лязг железа... И, наконец, вышли к высоким, выкрашенным в скромный серый цвет дверям кельи Координатора. Возле нее, с дубинами в человеческий рост, стояли два монаха-тролля. Когда Буркст и служка подошли, они не шелохнулись. Видимо тоже получили указание: без всякой задержки пропустить монаха Буркста к их пресветлости.

Служка бесшумно открыл высокую створку, жестом предложил Бурксту пройти, и так же бесшумно затворил за ним дверь, оставшись по другую ее сторону.

Буркст уже однажды был у Координатора, когда тот отправлял монаха к рыцарю Каланту. Как и в прошлый раз, он почувствовал себя ничтожно маленьким в этой кельи, напоминавшей по своим размерам поле на котором монахи обучались воинскому искусству.

Отец Хоанг сидел за большим столом, таким большим, что он, наверно, раза в три превышал размер кровати Буркста. Стол был покрыт зеленым сукном на котором просторно разместились не меньше десятка пергаментных свитков. Рядом с ними покоился старинный фолиант. Слева и справа возвышались бронзовые изображения покровителя Обители, святого драконоборца, дважды рожденного Фестония. С одной стороны он стоял с высоко поднятой в правой руке дубиной, собираясь сокрушить очередного дракона; с другой - он той же рукой, но уже без дубины, благословлял стоящего перед ним на коленях монаха. Центр стола занимал чернильный прибор: тоже большой и тоже из благородной бронзы.

Координатор что-то сосредоточенно писал. Почувствовав присутствие Буркста, он поднял голову. Их пресветлость был белолиц, сед, и только густые брови его были черными. Светлая бородка клинышком, напоминала бородку святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, кончики усов скромно опускались, а не были вызывающе закручены вверх, что мог себе позволить человек его ранга.

Хоанг поглядел на монаха добрыми серыми глазами, приветливо кивнул ему, сделал плавный жест рукой, указывая подождать и продолжил свое занятие.

Монаха это не удивило. Все знали, что Координатор Ордена человек святой, время свое проводит в молитвах, размышлениях и трудах. Буркст откинул капюшон, явив миру буйную рыжую шевелюру и приготовился ждать, когда их пресветлость найдет время, чтобы обратить на него внимание. Как и в прошлый раз, он стал разглядывать картину, что висела на стене, за спиной Координатора.

Это была замечательная картина. Художник нарисовал большое поле, покрытое невысокой зеленой травой и редким кустарником, на котором краснели небольшие ягоды. Здесь шла ожесточенная битва добра со злом. Святой драконоборец, дважды рожденный Фестоний сражался с драконами. Художник представил эту битву в самом ее разгаре. Драконов было не меньше десятка. Трое из них валялись у ног святого, поверженные его дубиной. Остальные нападали на Фестония.

Драконы выглядели отвратительно, на них было противно смотреть. Тела Драконов покрывала чешуя неприятного грязно-зеленого цвета, красные глаза горели жаждой крови, хвосты извивались ядовитыми змеями, лапы с длинными измазанными какой-то гадостью когтями, были хищно вытянуты вперед, а языки пламени, которым драконы пытались сжечь бесстрашного святого, уже обуглили стоявшие невдалеке кустарники и созданное ими зарево вселяло тревогу.

Великий драконоборец Фестоний был прекрасен, как может быть прекрасен только дважды рожденный святой. Он стоял на небольшой возвышенности. На нем, был просторный балахон приятного серого цвета, повязанный на талии простой веревкой. Капюшон балахона был откинут и открывал ниспадающие на плечи русые волосы. Клинышек короткой русой бородки и небольшие усики, оттеняли белизну лица. А на белом лике светились голубые молодые, но мудрые глаза. Брови святого были нахмурены, губы скорбно сжаты. Левую руку, с раскрытой ладонью, святой Фестоний протянул вперед, удерживая стену огня извергаемую чудовищами, а в правой он сжимал дубину, которую только что опустил на голову одного из драконов, самого крупного, самого страшного и противного. Дракон не выдержал могучего удара и в это мгновение терял последние силы, у ног святого. Художнику удалось совершить самое сложное: показать чувства дракона в момент его гибели. На морде хищника одновременно можно было увидеть и смертельную муку, и просветление. Каждому, кто смотрел на эту замечательную картину становилось ясно, что после сокрушительного удара дубиной, дракону открылась истина, он уверовал в святого Фестония и на хищного гада опустилась благодать.