Гроза 1940 - Сергей Чекоданов

– А как ты планируешь реактивные установки применять, – спросил Рокоссовский.

– Я, товарищ генерал, включил их в подвижную группу из танковой роты и мотострелкового батальона. Планирую использовать для нанесения ударов по скоплениям пехоты противника.

– План, на первый взгляд, разумный. – Оценил его доклад Рокоссовский. – К сожалению, ещё ни один план не пережил начало боя. То, что резервы предусмотрел – молодец. Немец противник серьёзный, это мы с вами ещё с империалистической войны знаем, но бить его можно. Германское командование плохо переносит изменение первоначальных планов, значит, наша задача эти планы им поменять. Вопросы будут?

Вопросы были о взаимодействии танкового корпуса Катукова с 8 и 9 мехкорпусами, с которыми ему предстояло держать оборону. Следующим представлял свой план действий командир девятого мехкорпуса полковник Лизюков, впрочем, ничем он от плана Катукова не отличался, за исключением того, что в его полосе обороны намечались столкновения по большей части с пехотными дивизиями немцев. После Лизюкова слово взял командир восьмого мехкорпуса полковник Богданов, задачей которого было обеспечить второй эшелон обороны их корпусов, сосредоточив мобильные ударные группировки для парирования возможных прорывов немцев. Задачей 19 и 22 мехкорпусов было отрезать немецкие дивизии от границы и нанести удары им в тыл, после того как они завязнут в боях, и обеспечить проход на ту сторону границы передовых частей 5 армии Потапова, усиленной двумя, танковым и механизированным, корпусами. План операции впечатлял, но сомнения всё же были.

– А вдруг Клейст прорвётся, – высказал свои опасения командир 22 мехкорпуса генерал-майор Кондусев.

– Даже если прорвётся, всё равно ничего сделать не сможет, – ответил Рокоссовский, – за нами ещё три армии стоят, и не в чистом поле, а на подготовленных рубежах.

Офицеры удивились, раздался вполне естественный вопрос: «"Откуда армии"». На что командир группы заявил, что ответить на этот вопрос пока не имеет права. Но даже этой информации было достаточно, чтобы командиры корпусов первого рубежа обороны почувствовали себя увереннее. Можно бить врага и не оглядываться назад.

Совещание подошло к концу, большинство волновавших командиров вопросов было решено, оставались такие, которые не могли решить ни они сами, ни командующий группы. Оставалось надеяться, что верховное командование предусмотрело возможность резкого изменения обстановки. Командиры заспешили в свои корпуса, начальники штабов отправились получать новые карты возможных театров военных действий. Катуков, приехавший с начштаба на одной машине, ждал его в коридоре, когда адъютант командующего пригласил его в комнату отдыха. Войдя туда, он обнаружил накрытый для завтрака стол. Командующий приветливо сказал:

– Составь мне компанию, Михаил Ефимович, ждать тебе ещё долго. Мне только что из штаба позвонили, карты ещё сортируют.

– А что за карты, Константин Константинович, польские?

– Скорее всего Люблинское воеводство, а может и подальше. Пока мы здесь управимся, там могут далеко уйти. Да ты проходи, садись.

Катуков не дал командующему труда просить себя дважды. С Рокоссовским они были хорошо знакомы, несколько месяцев полковник Катуков командовал двадцатой танковой дивизией, входящей в девятый мехкорпус генерала Рокоссовского, до реорганизации корпуса и дивизии. Они быстро управились с наваристым борщом и гуляшом, поданным на второе, и перешли к неторопливому чаепитию.

– Как ты думаешь, Михаил Ефимович, сможешь ты выполнить задачу. – Спросил Рокоссовский. – Удар будет сильный.

– Смогу, товарищ командующий, если Клейст направление удара не изменит. А на шоссе я его не только остановлю, я его там похороню.

– Позиция сильная? – поинтересовался Рокоссовский.

– Да, Константин Константинович, позиция очень хорошая, подготовленная и хорошо замаскированная. Первыми же залпами сможем половину танкового полка положить, а потом и оставшихся добьем, деться им всё равно некуда будет.

– Когда ты только успел? – с лукавой усмешкой спросил командующий.

– Две недели готовили, товарищ генерал, – признался Катуков.

– А если бы узнали?

– Вы же знали?

– Я знал. – Ответил Рокоссовский. – Я бы и сам заставил, если бы вы не додумались. Не обо мне речь. Что у тебя с твоим особистом произошло?

– А ничего не произошло. Сбежала эта сволочь из корпуса, и не с пустыми руками. В шестнадцатой бригаде начальник особого отдела захватил агента Абвера. А этот мудозвон со шпионом сразу в штаб округа, пока меня не было. И чувствую, наплетёт там в три короба про свои подвиги. А дальше как водится. Очередной орден на грудь, ещё одну шпалу в петлицы и прямой дорогой в Московский военный округ. Хорошо, если заодно донос на нас не напишет.

– Уже написал! – сказал Рокоссовский и, в сердцах, выругался.

– Ну и что, мне дела сдавать? – спросил Катуков.

– Нет, Михаил. – Успокоил его командующий. – Не знаю, что ты такого совершил, но приказ оставить тебя в покое пришел от самого Берии.

– От кого? – удивлению Катукова не было предела.

– У меня лицо такое же было, – рассмеялся Рокоссовский, разглядывая удивленного полковника, – впрочем, это не только тебя касается. Органам НКВД запрещено рассматривать любые дела военных, в особенности танкистов и лётчиков, кроме связанных с невыполнением боевого приказа. Но не надейся, что они про тебя забудут. Стоит тебе только оступиться, как они припомнят тебе все твои грехи, включая воровство яблок из соседского сада в детстве. – Командующий помолчал и добавил. – А всё ли ты, друг ситцевый, мне рассказал?

– Не всё, товарищ генерал. – Решился Катуков. – Было один раз. Морду я ему набил. Напился, гад, пьяный и к радистке приставать начал. Зажал её прямо в коридоре и раздевать начал. А тут я из кабинета вышел, увидел эту картину, ну и не выдержал, естественно, за шиворот его оттянул. А эта сволочь на меня матом, мол знай своё место, а то в Чукотский военный округ отправишься. Я и приложился от всей души, да не один раз.

– А сколько раз?

– Пока начштаба не оттащил. – Признался Катуков. – Эту мразь на гауптвахту для протрезвления. Наутро я его вызвал для дачи объяснений, так он не соизволил со мной разговаривать, развернулся и ушёл. Радистку, вот, редкостной красоты деваха, пришлось из штаба корпуса в 16 бригаду отправить. Иван человек бесстрашный, даже такой твари спуску не даст. Да и тамошний особист пугает почему–то моего до такой степени, что он ни разу там не был после первого посещения.

– А что за человек этот особист из 16 бригады, – поинтересовался Рокоссовский.

– Бывший контрразведчик, и не малых чинов, переведён к нам в конце апреля, – ответил Катуков.

– А чего это вдруг контрразведку, и не малых чинов, и в танковую бригаду на край страны?

– А как обычно у нас водится. Из полковников в капитаны! Из «"Москвы до самых до окраин"». – Остаток фразы Катуков пропел. – Он ещё легко отделался, могли вообще в распыл пустить.

Рокоссовский кивнул, данная ситуация была ему прекрасно знакома. Самому пришлось лагерную баланду похлебать, пока наверху не опомнились, что скоро воевать, а почти всех способных к этому или расстреляли, или лес валить отправили.

– В общем так, товарищ полковник, – подвёл итоги командующий, – у тебя есть только один способ выбраться из этого дерьма – выиграть схватку с Клейстом. Сумеешь сделать, можешь про этого мудака забыть. Не удержишь немцев, лучше сам застрелись, это я тебе как знающий человек советую.

– Благодарю за совет, товарищ генерал, – ответил Катуков, – я лучше в бою погибну.

– А вот на это, Михаил, я тебе права не даю. – Ожесточился вдруг Рокоссовский. – А воевать я с кем буду? Погибать права не даю! Узнаю, что под пули лезешь, собственной волей на Чукотку отправлю! Мне не «"контуженные герои"» нужны, а командиры, которые до Берлина дойти сумеют, а то и дальше.

В этот момент в двери заглянул адъютант командующего и сообщил, что полковника Катукова ищет его начальник штаба. Командующий и командир корпуса переглянулись, встали и Рокоссовский сказал:

– Удачи тебе, Михаил Ефимович, давай попрощаемся, вдруг завтра не увидимся. Помни наш разговор, проиграть этот бой ты не имеешь права.

Катуков молча отдал честь и вышел. Впереди его ждала целая жизнь, а какой длины – зависело только от него. Выиграет бой с Клейстом – хоть до маршальских звёзд. А проиграет – до первой шальной или прицельной пули – попадать в НКВД он не собирался.

20 мая 1941 года.

Н-ская пограничная застава.

Командир погранзаставы капитан Гуляев получил приказ ещё вчера днём, но с категорическим предупреждением сообщить о нём только за час до начала войны. Весь вечер и начало ночи он метался по канцелярии заставы, пил чай, иногда поглядывал на бутылку водки, стоящую в шкафу, но воздерживался, понимая, что ему нужна трезвая голова в ближайшие сутки. Единственное, что он мог себе позволить – это усиление дозоров напротив моста через Западный Буг. Взрывать мост, также категорически, запретили. Когда к началу третьего часа ночи к мосту подошли передовые части немцев, он, согласно приказу, отозвал свои дополнительные посты на заставу. Впрочем, застава давно уже не походила на то, что было видно снаружи. Под всеми сооружениями и внешней стеной ещё месяц назад были оборудованы блиндажи, доты и крытые переходы. В дополнение к штатному вооружению на заставе появились миномётная батарея, два крупнокалиберных пулемёта ДШК и столько же противотанковых ружей Дегтярёва, недавно поступивших на вооружение. К трём часам ночи на заставе сосредоточился весь её состав, были приведены в боевое состояние всё доты и внешние посты. Когда к мосту через Буг кинулись передовые немецкие танки, оставшаяся у моста охрана, согласно тому же приказу, постреляла для порядка и оттянулась к заставе. Капитан, в бессильной злости, наблюдал, как через мост проходили немецкие танки, как напротив его заставы стали сосредоточиваться первые группки немецкой пехоты, лениво пренебрегающей элементарными предосторожностями. Если бы не приказ, он бы показал этим самоуверенным болванам, что такое настоящая война, а не «"лёгкая прогулка по Европе"». Но приказ был категоричен и жесток, запрещалось проявлять любые признаки «"излишней активности"», пока через мост не пройдут танковые дивизии противника. Вот и приходилось смотреть как через мост, который в любую минуту можно было превратить в груду металлолома, рвались танки Вермахта.