Мышьяк за ваше здоровье - Елена Арсеньева

С тех пор он и начал попивать, а иногда даже просто-напросто хорошо пить. На дежурствах появлялся с большого бодуна – сегодняшний день не был исключением, – обуреваемый страстью к опохмелизму. Но вместо этого залег на носилки в салоне «Фольксвагена» и поспал пару часов, благо забастовка тружеников против всех и всяческих хворостей продолжалась и сегодня.

Правда, начали появляться и штрейкбрехеры… Первой оказалась бабулька восьмидесяти пяти лет из Афонина. Собралась помирать. Вроде бы законное, естественное желание в таком возрасте, но родственники отчего-то воспротивились, вызвали «Скорую»… а бабка – сорок килограммов, в чем только душенька держится? И от чего лечить? От жизни или от смерти? Все равно на ладан дышит. Спасибо, хоть дышит еще…

– Ну хоть что-нибудь мамочке влейте, – жалобно попросила дочка бабульки, сама уже вовсю бабушка. – Хоть аскорбинки и глюкозы…

– Да пожалуйста, дело хорошее, – сказал Александр и оглянулся на Палкина: – Давай, Паша.

Потому что делать уколы – это обязанности фельдшера. А выглядел Палкин уже вполне бодрым, проспавшимся и готовым к медицинским подвигам. Он очень резво перетянул иссохшую лапку жгутом, достал нужные ампулы, наполнил шприц и начал нащупывать вену.

– Извините, у вас водички можно попросить? – сказал Александр.

Бабулькина дочка кивнула и провела его на кухню, где налила зеленого чаю из холодильника, а потом предложила напиток и Палкину.

– Да нет, спасибо, – отозвался фельдшер, поспешно снимая жгут с бабкиной руки и как-то странно поглядывая на Александра. – Я это… гипотоник, а от зеленого чая у меня давление падает.

То, что Палкин гипотоник, Александр слышал впервые в жизни. Кажется, это имело такое же отношение к правде, как явление зеленых человечков с альфы Центавра в качестве наблюдателей за выборами губернатора области. И тут он заметил, что одна брючина у фельдшера мокрая…

По счастью, хозяйка этого не видела, всецело занятая здоровьем матери и охами:

– Вот видите, ей сразу легче стало! Аж порозовела!

Каждый видит то, что он хочет видеть…

– Пусть ваша матушка поправляется, – жизнерадостно заговорил Александр, с некоторой суетливостью прикрывая собою Палкина и подталкивая его к двери. – Если что, звоните, приедем, еще укольчик сделаем, всего доброго.

Хлопнул дверью, вскочил в лифт (дело было на восьмом этаже кирпичного дома на улице Рокоссовского), нажал на первый, повернулся к фельдшеру. Глаза у Палкина были совершенно круглые, остановившиеся.

– Что? – спросил Александр, даже где-то испугавшись. – Описался, что ли?

– Хуже! – трагическим тоном возвестил Палкин.

Александр слегка повел носом… да нет, кошками в лифте пахнет, а больше вроде ничем таким…

– Хуже! – повторил Палкин. – Я бабке руку проколол!

– ?!

– Ей-богу. Сел рядом с кроватью, положил бабкину руку на свою коленку, чтобы удобнее было. Ввел иглу в вену. Нажал на поршень. Вдруг чувствую – что-то потекло по ноге. Смотрю… а у нее игла насквозь через всю руку торчит. Там же не рука, а ручка. Ручонка! Травинка! Хворостинка!

– Былинка! – подхватил Александр и привалился к стенке лифта, потому что его вдруг перестали держать ноги. – Камышинка! Соринка! А кровь? Как ты кровь успел остановить?

– Не было там никакой крови, ты что? Откуда в ней вообще кровь возьмется? Совсем иссохла бабка! Она небось и не заметила, что я ей вену пронзил, меж локтевой и лучевой костью попал: лежит, улыбка блаженная…

– Она-то небось не заметила, – согласился Александр. – А вот дочка ее сейчас как увидит лужу на полу – и что подумает? Одно из двух: либо фельдшер оконфузился, либо…

– Да ничего она не увидит, – горестно ответил Палкин, – все мне в брюки впиталось.

– Твои проблемы, – философски рассудил Александр. – Но только теперь я сам буду уколы делать, договорились? А ты на подхвате. Понял?

Палкин кивнул, причем не было заметно, что он особенно огорчился.

– Вот что значит не опохмелиться как следует, я ведь даже рассолу не выпил, – пожаловался он. – Рассольчик бы меня живенько в норму привел… Ладно, не сердись, Алехан, если хочешь, я больше носу никуда не высуну, в машине посижу.

Александр погрозил кулаком:

– Я тебе посижу!

Уж лучше бы он согласился с Палкиным…

Шофер Гоша уже махал из кабины:

– Курьерили только что: поехали на Трудовую, там мужик порезался!

– В каком смысле? – не понял Александр.

– В прямом. Строил чего-то на балконе, задел ножовкой по ножонке.

– О господи! Поехали скорей!

До Трудовой от Рокоссовского свет не ближний, но через десять минут все же были на месте. А вышло, что зря спешили: жена пострадавшего кое-как перетянула ему ногу жгутом, остановила кровь, и сын увез его в больницу, погрузив в мотоциклетную коляску. То есть раны никому перевязывать не пришлось, однако пришлось сделать укольчик самой хозяйке. Она осталась дома: у сына-мотоциклиста нашлось всего два защитных шлема, для себя и для отца, к тому ж до нее только сейчас стало доезжать, в какой опасности совсем недавно был муж, и она начала так трястись и хвататься за сердце, что Александр понял: все-таки не напрасно приехали!

Нечего было и говорить, что теперь он Палкина к больной не подпустил, и, вообще, завидев его на пороге комнаты, так глянул, что фельдшер счел за благо ретироваться в коридор. Александр поуспокаивал женщину, поуговаривал ее, сделал укол-другой, наконец отправился восвояси. Женщина поднялась закрыть за ним дверь, причем видно было, что вообще все проблемы от нее уже отошли, осталось одно желание: поскорее лечь и уснуть. Сон, конечно, лучший лекарь от очень многих хворей!

Хозяйка была настолько поглощена сокрытием неудержимого зева, что не заметила того, что заметил Александр: странной, принужденной позы Палкина.

Фельдшер топтался в коридоре, держа правую руку за спиной, причем вид у него был такой натужный, что казалось, вот-вот лопнет!

Александр бросил на него только один взгляд и тотчас заторопился как мог. Открыл дверь – Палкин так и вышел из квартиры спиной вперед, раскланялся с хозяйкой. Наконец та, зевая, заперлась – и Александр тотчас схватил Палкина за руку. Рука оказалась какой-то неожиданно тяжелой… и через секунду он понял почему: на кисти висела трехлитровая банка, полная соленых огурцов. И рассола…

Причем банка именно висела на кулаке, Палкин ее совершенно не держал!

Вопросы были излишни, но ответы все-таки требовались. И Палкин, аж приседая от неловкости, тяжести, растерянности, начал бормотать:

– Алехан, ты не подумай, я и не помышлял ее спереть, я нечаянно, она сама… Понимаешь, голова болит – спасу нет, до смерти хотелось опохмелиться, а тут ты меня на кухню выставил, смотрю – стоит банка открытая с огурцами, я рассольчику глотнул, а потом думаю: дай уцеплю огуречик, туда рука как-то запросто просунулась, а обратно… а обратно…