Танго вдвоем - Гаяне Аветисян

Генрих достал несколько монет. Мальчик взял монеты, пересчитал и покачал головой. «Мало? Нужно добавить? Ай да мальчик! Какой хитрец!». Получив еще несколько монет, мальчик вытащил из-под рубашки старую немецкую марку.

Генрих растерянно посмотрел на марку, потом улыбнулся и, подмигнув малышу, сказал:

– Оставь себе.

Он неторопливо пошел вдоль шоссейной трассы. Мысли, навеянные чьей-то пропажей, вернули его в детство.

Генрих вспомнил себя маленьким мальчиком, вспомнил молоденькую фройлен Эльзу, учившую его немецкому языку. На самом деле учительницу немецкого звали Лизой. Елизавета Штерн. Девушка гордилась немецкими корнями, мечтала уехать в Германию и рассказывала всем о своей прабабушке Матильде фон Шейнфогель, чья фамилия принадлежала знатному баронскому роду. Эту историю доподлинно никто не знал, поэтому Лизе верили и слушали ее охотно. Когда она показывала немецкую открытку с изображением старого замка на опушке баварского леса – ни у кого не оставалось сомнений насчет голубых кровей Елизаветы.

Лиза была хорошенькой. Ее белоснежные накрахмаленные воротнички отличались безупречной чистотой. Она любил все немецкое – от Гете и Вагнера до строгой формы высших чинов Вермахта. Учительница немецкого не была строга, что касалось немецкой грамматики, но очень трепетно относилась к звучанию немецких согласных, произнося имя «Генрих» чуть приглушенно. Так появилось дворовое прозвище «немец». Оно казалось естественней фамилии Бакунц, никак не сочетающейся с белобрысой макушкой, голубыми глазами и скуластым лицом Генриха. «Этот мальчик армянин? Совсем не похож на родителей, скорее, на фройлен Эльзу» – шутили знакомые. Он не обижался на шутки взрослых, но когда подрос – стал с подозрительностью относиться ко всему немецкому, и даже улица Тельмана, на которой он жил с самого рождения и которую любил больше других улиц Еревана, казалась ему выбранной не случайно. Повзрослев, он так увлекся генетикой, что стал настойчиво искать тот самый доминантный ген, который оказался столь коварным. Не найдя ничего подтверждающего из теории наследственности, он готов был поверить в иной генетический код, но при этом никогда никому не задавал неудобных вопросов…

Теперь ему сорок два. Годы пролетели, и будто не было ничего: ни счастливого детства, похожего на рождественскую игрушку, ни доверчивой юности, порхающей как ночной светлячок, ни наступившей осторожной зрелости. Своей семьей он так и не обзавелся. Родители умерли, оставив в наследство просторную квартиру с высокими потолками на улице Тельмана, которую он продал, купив дом в окрестностях Мегри.

Однажды, на Рождество, он получил поздравительную открытку от фройлен Эльзы из Германии. На открытке не было ни замка, ни баварского леса. Лиза писала, что очень скучает по Еревану и надеется, что когда-нибудь вернется в розовый город. Так она его называла из-за облицовочного розового туфа.

Генрих ускорил шаги. Ему захотелось поскорее добраться домой. Он уже видел перед собой соседа Камо, торопливо идущего навстречу с бутылкой домашней водки. Чтобы он делал без своего соседа, на которого мог спокойно оставить свой дом и сад? В саду они разожгут костер из сухих веток и дров, бросят на угли картошку и желтые початки кукурузы.

– Ну, как сосед, нашел в горах сокровище? – спросит Камо и услышит привычное: «Куда там! Опять не повезло».

Генрих еще раз посмотрел в сторону далеких гор, где остались небесная лазурь и нежность охры осеннего леса. Как же там было хорошо!

Он остановил первый же, проезжающий мимо, грузовик и, на чисто зангезурском диалекте, крикнул водителю:

– Куда едешь, брат? В Мегри?

– Садись, садись, подвезу, – ответил тот добродушно.

Здесь цветет миндаль

Меня зовут Агата. Я живу в австрийском Граце с мамой, отчимом и собакой Джимми. Когда у меня плохое настроение, только Джимми терпит мои капризы, проявляя собачий интерес ко всему, что я рассказываю или откровенно сочиняю. Сочинительство – суть того, к чему я стремлюсь. Мне двадцать лет, и я мечтаю стать писателем. Еще не знаю, буду ли писать детективы или авантюрные романы, но уже вижу себя раздающей автографы. Мне нравится фантазировать и шлепать по клавишам компьютерной приставки.

Моя мама – флорист. В нашем доме много цветов, есть даже редкие сорта староанглийских роз. Отчим, которого мне позволено называть просто Дани, работает на заводе, а также волшебно играет на старой арфе, которая стоит в нашей гостиной. Когда мама украшает гостиную цветочной композицией, а Дани прикасается к струнам арфы, кажется, я попала в одну из тех сказок, которые читали мне в детстве.

Даниэль удочерил меня в семилетнем возрасте, и я получила фамилию Шмидт. До этого я жила в Армении и, по причине мне неизвестной, родного отца никогда не видела. Мама не любит вспоминать историю своей юности, связанную с моим появлением на свет. Она как-то призналась, что после переезда из Армении в Австрию решила начать жизнь с чистого листа, и что теперь мой отец – добрый, заботливый Дани.

Я же никогда не забывала своего детства, большую часть которого провела в Эчмиадзине. Двухэтажный каменный дом с пятью комнатами и фруктовым садом был зеркальным отражением дома, построенного еще в начале прошлого века моим прадедом в Карсе. Своего дедушку я помню плохо: он умер, когда я была совсем маленькой, и моим воспитанием занималась бабушка Гоар. Она была заботливой, готовила еду по старинным рецептам, и по этой причине вся кладовка была забита соками, компотами, соленьями, маринадами. Бабушка готовила гозинах, алани, вишневую настойку и мою любимую пахлаву. Наш эчмиадзинский дом был уютным и теплым всегда, даже тогда, когда газ пришлось заменить на дровяную печку, а вместо лампочек горели только свечи. Я старалась подражать бабушке: гладила носовые платки, вытирала мебельную пыль и мыла кофейные чашки. По воскресеньям мы шли в церковь. Помню строгое песнопение церковного хора и горящие восковые свечи, похожие на ночных светлячков. Мое присутствие в церкви было недолгим. Я незаметно проскальзывала сквозь толпу верующих, выбегала на церковный двор и шла к основной арке, за которой начиналась ярмарка. Тут было столько интересных вещичек! Мне некуда было спешить, так как бабушка оставалась до конца службы. Я с интересом рассматривала сувениры, потом шла на голубятню. Возле голубятни собиралась детвора. Мы кормили голубей и играли в догонялки. Было очень весело.

Нашу маленькую квартиру с низкими потолками в ереванских Черемушках я тоже помню, как и тех ребятишек с которыми дружила в детском саду. Мне запомнился суп, который назывался «спас», и который здесь, в Австрии, мама почему-то не готовит. Когда наша воспитательница, Аида Ашотовна, просила нарисовать маму, папу, брата или сестренку – я рисовала только маму, пока однажды моя строгая бабушка, разозлившись, не сказала: «Какая же ты упрямая ишачка! Не иначе как в своего отца, в кого же еще?». После такого неожиданного откровения я стала пририсовывать ко всем своим рисункам маленького ослика. С тех пор ослик стал моим талисманом. У меня набралась целая коллекция самых разных ишачков, а розового ослика я ношу с собой в сумке. Маму все это сильно удивляет, мне же напоминает о тайне моего рождения.

О своем отце я знаю немного. Он учился в Эчмиадзинской духовной семинарии и был очень красив. Мама говорит, что я похожа на отца пепельным цветом волос и серыми глазами. Возможно, это и так, но у нас нет ни одной его фотографии. Когда я пытаюсь представить своего отца, передо мной возникает один и тот же образ – высокий мужчина в черной сутане с капюшоном, похожий на одного из тех священнослужителей, которых я видела в детстве на воскресной литургии в Эчмиадзинском соборе.

На будущий год я собираюсь поступать в университет, и, чтобы успешно сдать экзамены, занимаюсь языками, много читаю. Дани говорит, что у меня исключительные способности к языкам и что выбор профессии на самом деле не так уж прост. Мало чего-либо хотеть, нужно еще и много трудиться. В нашей домашней библиотеке множество книг. Приключенческой литературе я предпочитаю старинный английский роман, возможно, из-за того редкого сорта роз, которые растут за моими окнами.

Мы живем спокойной, размеренной жизнью, в которой легкомыслие уступает благоразумию почти всегда. Мама заботится о здоровом рационе, Дани о спортивной форме, а я стараюсь не огорчать родителей необдуманными поступками. Даже собака Джимми придерживается всех правил, заведенных в нашем доме. Каждый год мы все вместе ездим отдыхать, чаще в Италию. Нам нравится побережье Адриатики и солнечная атмосфера этой страны. Там мы преображаемся настолько, что становимся немного сумасшедшими, но всего лишь на время отдыха. Когда я смотрю на карнавальные маски, мне приходит в голову мысль, что люди несвободны в той мере, в какой хотелось бы, поэтому придумали все эти маски. Мне тоже хочется выбрать одну из них.