Если завтра случится (СИ) - Джолос Анна

Наконец преодолев нескончаемые ступени, которым вновь потерял счёт, открываю ключом первую дверь. Иду по длинному, тёмному коридору. Проникнув во вторую дверь, сворачиваю влево. В ту самую каморку, где установлен генератор.

Пытаюсь несколько раз его запустить, но ничего не происходит.

— Ну и какого… — недовольно взираю на устройство, отказывающееся работать.

Неужели опять что-то сломалось? Если да, то плохи наши дела. Запчасти можно взять только в городе, а туда я не ходок.

Провозившись с генератором ещё с час, прихожу к выводу, что нет, не починю.

Прекрасно. Снова ни кипятка, ни света. А Зарецкая, между прочим, до ужаса боится темноты.

Блин.

Открываю дверь в соседнее помещение. Надо бы срочно проверить, как она. Тактику поведения продумать не успел, но и избегать её — бессмыслица полная.

Что за срач?

Пучок света от карманного фонарика позволяет в деталях рассмотреть здешний бардак. В центре комнаты валяется распотрошенный полиэтиленовый кулёк с мусором и пакет из местного супермаркета, в котором раньше хранился принесённый мною сухой паёк. На полу разбросаны бумажки, фантики. Рассыпан сахар. Поблёскивают осколки от чашки.

— Насть… — зову, нахмурившись.

Очередной протест? Если да, то выражен он в довольно стрёмной форме.

Направляюсь к двери, ведущей в спальню. Тяну за ручку. Сперва открыть не получается, но стоит мне дёрнуть посильнее, и она поддаётся.

В разные стороны с грохотом падают стулья.

— Насть?

— Закрой дверь! Закрой! — кричит она, вскочив с кровати.

— Ладно, хорошо, — делаю то, что просит. — Успокойся.

— Успокоиться? Ты предлагаешь мне успокоиться? — шипя, спрашивает зло.

Трясёт всю. Глаза заплаканные. Ревела.

— Ты… Мало того, что я из-за тебя здесь! — ощутимо толкает в грудь. — Так ты ещё и одну меня оставил!

— Насть…

— В темноте! Специально, да? — кричит отчаянно.

— Генератор накрылся.

— Ты знаешь, что я боюсь! Знаешь! И всё равно оставил! — остервенело лупит.

— Я не нарочно. Он работал, когда я уходил, — терплю тумаки. Пытаюсь объясниться.

— По твоей милости я в грёбанном холодном подземелье! С гигантской крысой, решившей меня сожрать!

С ней прямо-таки самая настоящая истерика приключается.

— Как ты мог! Как ты мог, Даня! Ты был моим единственным другом!

— Насть…

— Я тебе доверяла! Доверяла, а ты! Ты украл меня! Из-за папиных денег! Поверить не могу! Кто угодно, но не ты!

— Хватит, — кладу фонарик на стол. Пока она его случайно не разбила.

— Предатель! — получаю по роже. Порядком охерев, таращусь на разъярённую девчонку, залепившую мне пощёчину. — Да лучше б я не видела, кто скрывается под балаклавой! Такой нож в спину! Какой же ты гад!

— Ты ничего не знаешь! — перехватив запястье, цежу сквозь зубы.

— Подонок! Урод! Скотина! — тяжело дыша, выдаёт одно оскорбление за другим.

— Угомонись!

— Преступник! Негодяй! Ублюдок! — рычит, вырываясь. — Куда ты делся той осенью? Куда? — огорошивает вдруг. — Даже не соизволил попрощался со мной тогда! — предъявляет уже не за настоящее, а за прошлое.

— Ты послушаешь может быть и перестанешь орать?

Да какой там!

— Где ты был? Где ты был, Данила? — вопит во всю глотку. — Хорош друг! Исчез на восемь лет и, посмотрите-ка, объявился! Да ещё как феерично! На преступление пошёл! Ненавижу тебя, Даня! Ненавижу! — голосит она громко.

— Хорошо, я понял, успокойся.

— Где ты был? — рыдая, бросает в лицо. Губа подрагивает. Слёзы катятся по щекам. — Ты меня бросил! Просто исчез! Как будто тебя и не было вовсе!

— Если бы не твой папаша, я никуда не исчез бы! — выдаю, попутно сорвавшись. Нервы на пределе у обоих. Аж затхлый воздух от напряжения трещит.

— Причём тут папа? Что ты несёшь? — сжимает кулаки. Предпринимает очередную попытку освободиться.

— Причём тут твой папа? — усмехнувшись, тоже повышаю голос. — Он убил моих родителей! Убил. Слышишь, нет?

Свирепею. Ведь если бы не Зарецкий, всё было бы по-другому. Абсолютно всё.

— Что ты…

— Да, Настя, да. Я тут не случайно. Эдуард Зарецкий — убийца! Он хладнокровно устранил свидетеля и его жену. Чтобы не раскрыли нечто важное! Нечто, порочащее его чёртову репутацию! Ты спрашиваешь, где я был всё это время? — дёргаю девчонку за локоть к себе. — Последние восемь лет я провёл в детском доме. Опять же, спасибо твоему отцу! Исключительно благодаря ему я там оказался! Это он лишил меня семьи!

Тишина, обрушившаяся на нас после моих финальных слов, кажется чудовищно зловещей.

Моё сердце оголтело стучит о рёбра. Рвано дышу через рот. Злой. Взбешённый.

Зарецкая ответно дрожит. Широко распахнув глаза, изумлённо на меня смотрит. Не моргая.

А потом происходит это. Странно дёрнувшись, она падает на пол. Едва успеваю подхватить, чтобы не ударилась.

— Настя…

Сперва кажется, что девчонка без сознания, но внезапно её спина выгибается и она, протяжно замычав, замирает в неестественной позе.

— Настя, что с тобой? — спрашиваю испуганно. — Насть! Ты меня слышишь?

Но она не слышит, и в какой-то момент случается страшное. Её тело начинает конвульсивно дёргаться и я понятия не имею, что мне с этим делать…

Глава 16

Что есть настоящий страх?

Пожалуй, до сегодняшней ночи я не совсем понимал, что это такое.

Заявляю с полной уверенностью: то чувство, которое я испытываю сейчас, — это нечто настолько пугающее и ужасное, что не поддаётся никакому описанию.

— Настя? — в шоке наблюдаю за судорогами и пытаюсь понять, что происходит.

Приступ? Это какой-то приступ?

Хватаю фонарик с кровати и подсвечиваю бледное лицо девчонки.

Гортанный стон.

Сжатые челюсти.

Стеклянный взгляд.

Расширившиеся зрачки никак не реагируют на свет.

— Насть… Твою мать, твою мать! — растерянно на неё смотрю.

Что я должен делать? ЧТО Я, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ДОЛЖЕН ДЕЛАТЬ???

Стащив подушку с кровати, подкладываю её Насте под голову.

Надо, чтобы она повернулась на бок.

Это единственное, что я помню из курса ОБЖ. Больше, увы, ничего…

Дотрагиваюсь до девчонки и охреневаю от того, как сильно она напряжена. Буквально каждой мышцей. Каждым оголённым нервом.

— Ты только не умирай, прошу тебя, Насть…

Никогда ещё в своей жизни я не впадал в столь крайнюю степень дикого отчаяния.

Поистине жуткие минуты. Просто убийственные. Ты смотришь на лежащего перед тобой человека и осознаёшь лишь свою беспомощность. А ещё тот факт, что этот самый человек может сейчас погибнуть. Погибнуть из-за тебя…

«По твоей милости я здесь»

«Поверить не могу. Кто угодно, но не ты!»

«Да лучше б я не знала, кто скрывается под балаклавой!»

«Предатель!»

«Ты был моим единственным другом!»

Всё, что она говорила, переживаю повтором. Пропускаю через себя. Переосмысливаю заново. Ужасаюсь тому, что мы с Егором натворили. Тому, как далеко зашли.

— Насть… — осторожно фиксирую положение её содрогающегося тела, чтобы не ударилась о стоящие поблизости предметы мебели.

Когда я молился последний раз? Не могу вспомнить. Впрочем, как и слова, которые нужно произносить.

— Господи, не дай ей умереть. Не дай, прошу, — раз за разом повторяю, как заведённый.

Хочется выть от бессилия и, в противоречие молитвам, проклинать тот день, в который мы с братом совершили чудовищную ошибку.

— Настя…

Ей больно. Больно и мне.

Если она умрёт, то я тоже следом. Потому что не смогу жить с чувством вины. Не смогу простить себя за то, что с ней случилось.

Помоги, Всевышний. Если ты есть, помоги…

Кошмар заканчивается так же резко, как начался. Я вдруг понимаю, что судороги прекратились. И знаете, почему-то это пугает гораздо сильнее, чем всё предыдущее.