Отважная охотница. Вольные стрелки - Томас Майн Рид

Это был человек лет тридцати, худощавый, ниже среднего роста, с безбородым лицом землистого цвета, острым носом и покатым лбом. Его маленькие глазки сверкали, как у хорька, а длинные и прямые черные волосы падали жидкими прядями на лоб и щеки. Его брюки, жилет и сюртук со стоячим воротником были сшиты из довольно дешевой материи и покроем и цветом напоминали одежду методистского или католического священника. Белый, не первой свежести воротничок и шляпа с загнутыми лодочкой полями усиливали это впечатление.

Я решил, что передо мной — методистский священник из Суомпвилла. Это могло бы объяснить заискивающую услужливость скваттера. Однако в ней было нечто большее, чем почтительное внимание, с которым встречают священнослужителя его скромные прихожане. Судя по тому, что я слышал о Холте и видел сам, такое подобострастие было не в его характере. Поэтому его поведение показалось мне загадочным.

Человек, похожий на священника, был скуп на слова и жесты. Проходя мимо, он даже не удостоил меня поклоном, а только окинул таким бесцеремонным взглядом, что у меня, несмотря на его одежду, зачесались руки. Но я удовлетворился тем, что посмотрел на него не менее презрительно, и мы тут же отвернулись друг от друга.

Не обращая больше внимания ни на скваттера, ни на приезжего, я уселся на пень и, поставив ружье меж ног, решил ждать, чем все это кончится. Одно я знал твердо: дуэли не будет. Я согласился бы скорее застрелиться, чем использовать свое оружие против Холта. Ведь он был ее отцом! Я ждал только случая предложить какой-нибудь мирный выход из положения.

Наблюдать за действиями скваттера и его гостя мне было очень легко, так как, вместо того чтобы войти в хижину, они остановились у дверей и сейчас же вступили в беседу. Вначале я был уверен, что разговор идет обо мне, но я скоро понял, что ошибся. Судя по серьезности обоих и еще более по жестикуляции и восклицаниям Холта, они обсуждали что-то гораздо более интересное. Скваттер вдруг просиял, точно ему сообщили радостную весть; лицо гостя выражало удовлетворение, словно он добился своего. Ко мне этот разговор явно не имел отношения, но о чем шла речь, догадаться было трудно. Может быть, прислушавшись повнимательней, я и понял бы что-нибудь, так как некоторые слова произносились довольно громко, но я больше смотрел, чем слушал, а мысли мои были очень далеки от скваттера и его гостя.

Я с восхищением смотрел сквозь щели в темную хижину, где, словно освещая ее, мелькало золотисто-розовое видение. И вдруг — о счастье! — оно скользнуло к двери! Лишь мгновение девушка молча стояла на пороге, потом улыбнулась мне и исчезла в хижине. Но улыбка ее осталась со мной, надолго скрывшись в глубине трепетного сердца!

ГЛАВА XXVII

«Да… Да!»

Я продолжал смотреть внутрь хижины, которую присутствие прекрасной девушки делало для меня священной, но искоса следил и за поведением мужчин. По их взглядам и жестам было ясно, что они уже кончили обсуждать столь волновавший их вопрос и говорили теперь обо мне и моем деле. Заметив, что я наблюдаю за ними, они ушли за хижину, где я не мог ни слышать, ни видеть их, но я нисколько не жалел об этом, ибо имел теперь возможность целиком отдаться более приятным наблюдениям.

Я начал все смелее всматриваться в темноту хижины. С какой радостью подошел бы я к дверям, с каким восторгом вошел бы, если бы нечто большее, чем простая деликатность, не удерживало бы меня на месте! Следя за светлым силуэтом девушки, двигавшейся по хижине, я увидел, как она осторожно, на цыпочках, приблизилась к задней стене и стала около нее. За этой самой стеной совещались скваттер и его гость. Может быть, она подошла, чтобы подслушать их разговор? Ей легко было это сделать, так как даже до меня долетали не только голоса, но и отдельные слова. Девушка стояла неподвижно, слегка наклонившись вперед, опустив голову и, видимо, внимательно прислушиваясь. Я пытался угадать, зачем она это делает, когда она вдруг отошла от стены и через секунду снова показалась в дверях.

На пороге она остановилась вполоборота ко мне, поглядывая на заднюю стену хижины. Убедившись, что за ней не следят, она обернулась и вдруг побежала ко мне. Удивленный и обрадованный, я вскочил на ноги и молча, почтительно ждал ее приближения. Из осторожности я не решался заговорить, догадываясь, что она опасается, как бы отец и его гость не заметили ее поступка. К тому же ее пальчик, прижатый к губам, призывал меня к молчанию. Поняв этот милый знак, я повиновался, и через мгновение девушка оказалась так близко, что я расслышал произнесенные почти шепотом слова. Прежде чем заговорить, она еще раз беспокойно оглянулась, опасаясь, очевидно, что нам помешают.

— Храбрый незнакомец! — быстро сказала она вполголоса. — Я знаю, вы не боитесь моего отца. Но ради всего святого умоляю вас, сэр, не драться с ним!

— Ради вас, прекрасная Лилиен, — тихо, но выразительно произнес я. — Ради вас я не буду драться с ним. Доверьтесь мне и ничего не бойтесь. Я скорее вынесу что угодно, чем…

— Тс-с-с… — прошептала она, снова прижимая палец к губам и пугливо оглядываясь назад. — Они могут услышать нас! Я знаю, зачем вы здесь, и вышла, чтобы что-то сказать вам.

— Я слушаю.

— Отец больше не хочет ссориться с вами — я только что слышала их разговор. Он хочет сделать вам одно предложение. Пожалуйста, сэр, согласитесь на него! Тогда все будет хорошо.

— Ради вас, прекрасная Лилиен, я соглашусь, каковы бы ни были условия. Но вы можете сказать, что ваш отец собирается предложить мне?

— Я слышала, как он говорил, что продаст… о боже!.. Идут! Если меня увидят…

Ее шепот был заглушен голосами мужчин, приближавшихся к углу хижины. По счастью, девушка успела скользнуть в дверь, прежде чем они появились, и у них не возникло подозрения, что она только что подбегала ко мне. Выйдя из-за угла, незнакомец остановился у хижины, а скваттер подошел ко мне. Выпрямившись во весь свой исполинский рост, он с минуту молчал. Я заметил, что все следы гнева исчезли с его лица, на котором теперь выражалось не то сожаление, не то раскаяние.

— Послушайте! — сказал он наконец. — Я хочу предложить вам две вещи. Если вы согласитесь, тогда нам незачем больше ссориться, а тем более всаживать друг в друга пули, как мы только что собирались делать.

— Скажите ваши условия, — ответил я, — если это окажется возможным, обещаю вам согласиться.

На какие только условия не согласился бы я ради Лилиен!

— Ничего невозможного. Условия самые справедливые.

— В таком случае, могу вас уверить, Хикман Холт, что я их приму.

— Ну, так вот: во-первых, вы назвали меня трусом, — берете вы обратно эти слова?