Несущая огонь - Стивен Кинг

— Такого бреда я никогда не слышал.

— Да? Тогда разрешите мне от бреда перейти к полному безумию, капитан Холлистер. Предположим, в эту девочку, которя где-то прячется сегодня, заложена некая сила, спящая до поры до времени, но способная однажды расколоть нашу планету надвое, словно фарфоровую тарелку в тире?

Они в молчании Посмотрели друг на друга. Внезапно раздался сигнал переговорного устройства.

Через мгновение Кэп наклонился к нему и нажал на кнопку:

— Да, Рэйчел? — Черт его побери, если старик пусть на минуту не убедил его. Уэнлесс похож на мрачного черного ворона, и это — еще одна причина, почему Кэп не любил его. Сам он был жизнелюбцем и если кого и выносил, так это пессимистов.

— Звонят по кодирующему телефону, — сказала Рэйчел. — Из района операции.

— Хорошо, дорогая. Спасибо. Пусть подождут минутки две, хорошо?

— Да, сэр.

Он откинулся в кресле:

— Я вынужден прервать нашу беседу, доктор Уэнлесс. Можете быть уверены, я самым внимательным образом продумаю все, что вы сказали.

— Продумаете? — спросил Уэнлесс. Застывший угол его рта, казалось, цинично ухмылялся.

— Да.

Уэнлесс сказал:

— Девочка... Макги... и этот парень Ричардсон... последние три элемента нерешаемого уравнения, капитан Холлистер. Сотрите их. Действуйте. Девочка очень опасна.

— Я продумаю все, что вы сказали, — повторил Кэп.

— Сделайте это. — Уэнлесс, опираясь на палку, с трудом начал подниматься. Это заняло довольно много времени. Наконец он встал.

— Приближается зима, — сказал он Кэпу. — Старые кости ноют.

— Вы останетесь на ночь в Лонгмонте?

— Нет, в Вашингтоне.

Кэп поколебался, а затем сказал:

— Остановитесь в "Мэйфлауэр". Мне, может, понадобится связаться с вами.

В глазах старика что-то промелькнуло — благодарность? Да, конечно, благодарность.

— Очень хорошо, капитан Холлистер, — сказал он и проковылял, опираясь на палку, к двери — старик, который когда-то открыл ящик Пандорры и теперь хотел расстрелять все, вылетевшее из него, вместо того чтобы пустить в дело.

Когда дверь за ним закрылась, Кэп с облегчением вздохнул и поднял трубку кодирующего телефона.

— Кто говорит?

— Орв Джеймисон, сэр.

— Поймали их, Джеймисон?

— Еще нет, сэр, но мы обнаружили кое-что интересное в аэропорту.

— Что же?

— Все телефонные автоматы пусты. В некоторых из них на полу мы нашли лишь несколько четвертаков и десятицентовиков.

— Взломаны?

— Нет, сэр. Почему и звоню вам. Они не взломаны, а просто пусты. В телефонной компании рвут и мечут.

— Хорошо, Джеймисон.

— Все это ускоряет дело. Мы полагаем, что отец, возможно, оставил девчонку на улице и зарегистрировался в отеле только сам. Как бы то ни было, теперь мы будем искать парня, расплатившегося одной мелочью.

— Если они в мотеле, а не спрятались в каком-нибудь летнем лагере.

— Да, сэр.

— Продолжайте, О'Джей.

— Слушаюсь, сэр. Спасибо. — В голосе Орвила прозвучала глупая радость от того, что Кэп помнил его прозвище.

Кэп повесил трубку. Минут пять он сидел, закрыв глаза и размышляя. Мягкий осенний свет освещал кабинет, согревая его. Затем он нагнулся и снова вызвал Рэйчел.

— Джон Рэйнберд здесь?

— Да, здесь, сэр.

— Дайте мне еще пяток минут, а затем пришлите его ко мне. Я хочу поговорить с Норвилом Бэйтсом в районе операции. Он там за главного до прибытия Эла.

— Хорошо, сэр, — сказала Рэйчел с некоторым сомнением в голосе. Придется говорить по открытой линии. Связь по переносному радиотелефону. Не очень...

— Ничего, ничего, — нетерпеливо сказал он. Прошло две минуты. Голос Бэйтса слышался издалека и проходил с шумами. Он был неплохим работником — не очень одарен воображением, но упорен. Именно такой человек нужен Кэпу для осады крепости до приезда Элберта Стейновица. Наконец Норвил на линии и сообщает, что они начинают прочесывать близлежащие города — Оквилл, Тремонт, Мессалонсет, Гастингс Глен, Лутон.

— Хорошо, Норвил, порядок, — сказал Кэп. Он думал о словах Уэнлесса: ВЫ ЗАСТАВЛЯЕТЕ ЕГО МЕНЯТЬ СТЕРЕОТИП И ЗАНОВО ОБУЧАТЬ ДЕВОЧКУ. Он обдумывал сообщение Джеймисона о пустых телефонах. Макги этого не делал. Сделала девочка. И потом, будучи на взводе, подожгла ботинки солдату, возможно, случайно. Уэнлесс был бы доволен, знай он, что Кэп в итоге собирался воспользоваться половиной его советов — нынешним утром старый козел был на удивление красноречив.

— Ситуация изменилась, — сказал Кэп. — Мы должны ликвидировать большого парня. Полная ликвидация. Понимаете?

— Полная ликвидация, — невозмутимо повторил Норвил. — Слушаюсь, сэр.

— Прекрасно, Норвил, — уже мягко сказал Кэп. Он положил трубку и стал ждать прихода Джона Рэйнберда.

Через секунду дверь открылась, и он явился, очень большой и еще более отвратительный. Этот полуиндеец вел себя настолько тихо, что, сидя за столом, читая или отвечая на письма, можно было не почувствовать присутствия в комнате постороннего. Кэп знал, насколько это редкое качество. Большинство людей ощущает присутствие кого-то другого: Уэнлесс однажды назвал эту способность не шестым чувством, а вторым видением ощущением, порождаемым какими-то неизмеримо малыми токами от пяти обычных чувств. Но Рэйнберд был неощутим. Ни одно из тончайших чувствительных волоконцев даже не шелохнется. Однажды за рюмкой портвейна в гостиной у Кэпа Эл Стейновиц сказал странную вещь: "Он единственный человек из всех встречавшихся мне, который при ходьбе не колеблет воздух". И Кэп был рад, что Рэйнберд на их стороне, он был единственным из всех встречавшихся, на сей раз не Элу, а ему самому, кого он боялся.

Рэйнберд — тролль, чудовище, великан-людоед в облике человека. Он не добирал всего лишь двух дюймов до семи футов и зачесывал свои блестящие черные волосы в короткий хвост на затылке. Десять лет назад, когда он во второй раз был во Вьетнаме, прямо перед ним взорвалась мина, и теперь его лицо являло собой ужасное зрелище шрамов и исполосованной кожи. Левого глаза не было. На его месте — впадина. Он не делал пластической операции и не вставлял искусственный глаз, потому что, говорил он, в местах счастливой охоты на том свете его попросят показать боевые раны. Когда он говорил подобные вещи, было неясно, верить ему или нет; неясно, говорит он серьезно или по каким-то причинам дурачит вас.

Все эти годы Рэйнберд был на редкость хорошим агентом: отчасти потому, что меньше всего он походил на агента, а главным образом оттого, что за маской из голого мяса скрывался живой, жестокий, ясный ум. Свободно говорил на четырех языках и понимал еще три. Занимался русским по ускоренному методу. Голос его был низким, музыкальным голосом образованного человека.