Александр Меншиков. Его жизнь и государственная деятельность - Берта Порозовская

Толстой с товарищами, однако, не сложили оружия. Они надеялись, что время еще не ушло и что в конце концов удастся уговорить императрицу назначить наследницей Елизавету, а там, авось, и брак великого князя не состоится – ведь он еще так молод! Но времени оказалось мало. 10 апреля у императрицы открылась горячка; приступить к ней с новыми представлениями заговорщики не решались, а тут один из них, Девьер, своим неосторожным поведением окончательно погубил и себя, и товарищей.

История Девьера, первого полицеймейстера Петербурга, в высшей степени интересная сама по себе по своей романтичности, ярко рисует злопамятный и беспощадный нрав светлейшего князя. Мы можем рассказать ее только в немногих словах. Однажды, во время пребывания в Голландии, Петр Великий заметил на одном корабле красивого, необыкновенно ловкого и проворного юнгу. Юноша оказался сыном крещеного португальского еврея по фамилии Девьер, с радостью принял предложение царя поступить к нему на службу. Сначала он был на побегушках у Меншикова, но скоро царь взял его к себе в денщики, и, будучи доволен его службой, стал повышать в чинах. В1712 году Девьер обратился к Меншикову с предложением выдать за него свою сестру Анну Даниловну, во взаимности которой он был уверен. Но надменный фаворит, успевший уже позабыть о собственном, более чем скромном происхождении, отнесся к этому предложению как к неслыханной дерзости и отказал, а когда тот стал настаивать, то вместо ответа приказал высечь навязчивого жениха батогами. Тогда Девьер бросился к государю, прося заступничества, и Петр приказал обвенчать влюбленных. Вслед за тем Девьер был назначен обер-полицеймейстером, а впоследствии генерал-лейтенантом и сенатором. Но как Девьер ни возвышался, Меншиков все не мог простить ему того, что он насильно вошел к нему в родство. Со своей стороны Девьер, хотя по солидарности интересов и принадлежал к одной с ним политической партии, платил ему такими же “нежными” родственными чувствами и, посланный в 1726 году в Курляндию для разбора жалоб Анны Иоанновны на князя, не стал щадить последнего и представил дело в пользу герцогини. Этого было достаточно, чтобы нажить ему в князе смертельного врага. И вот болезнь императрицы дала Меншикову возможность окончательно погубить как ненавистного шурина, так и всех его единомышленников.

16 апреля, когда болезнь особенно усилилась, Девьер, находясь во дворце, имел неосторожность сказать плачущей Скавронской: “Не надобно плакать”. Цесаревне Анне, вышедшей из комнаты больной, он сказал: “О чем печалиться? Выпей рюмку вина”, – не встал перед ней и смеялся, что было, конечно, неприлично. Этим воспользовался Меншиков, и Девьера предали суду. С расспросу и пыток он оговорил Толстого, Ушакова, Скорнякова-Писарева, старика Бутурлина, одного из Нарышкиных и молодого Долгорукого. Открылось также сообщество герцога Голштинского. Все они, кроме герцога, были привлечены к суду. Правда, все преступление их заключалось только в одних разговорах о том, что не следует допускать брака великого князя с Меншиковой. Но для князя это было, конечно, самое непростительное государственное преступление; и так как императрица видимо угасала, то суд действовал с необыкновенной поспешностью – в 10 дней окончил дело, а несчастная императрица за несколько часов до смерти подписала приговор своим верным слугам, помогавшим возвести ее на престол: Девьера и Толстого, лишив чинов, чести и деревень, сослать – первого в Сибирь, второго в Соловки, Скорнякова-Писарева бить кнутом и сослать; остальные также чувствительно наказаны. Потом еще прибавлено: Девьеру при ссылке учинить наказание, бить кнутом.

Вечером того же дня (6 мая) императрица скончалась, оставив духовное завещание, по которому наследником престола назначался великий князь, с тем, чтобы он женился на дочери Меншикова, на время же его малолетства должно быть учреждено регентство из обеих цесаревен, герцога и Верховного Тайного Совета. Кроме того, завещание определяло порядок престолонаследия в случае смерти Петра бездетным, назначало цесаревнам большие денежные суммы и т. д.

Это завещание, как выяснилось потом, было составлено Бассевичем по соглашению с Меншиковым и подписано Екатериной. Но оно соответствовало желаниям большинства, и слухи о его подложности никого не смущали.

Итак, Меншиков восторжествовал еще раз. Страшный вопрос, смущавший его с давних пор, решен окончательно, решен так удачно, так счастливо для него, как он и не смел мечтать. Поднимаясь все выше и выше по лестнице почестей, ведущей к трону, бывший пирожник достиг теперь высшей ступени, какая только доступна подданному. Правитель государства, не имеющий соперников, будущий тесть императора, популярного в народе, – теперь он, наконец, в безопасной пристани, и никакие бури ему не страшны...

Старая история – человек предполагает... Все это торжество, все это величие продолжалось всего только 4 месяца. То, чего не сделали все происки врагов, чего не сделали все прежние ошибки и злоупотребления “светлейшего” князя, то сделал каприз 12-летнего мальчика, сидевшего на престоле Петра Великого.

Глава VII

Меншиков – генералиссимус и нареченный тесть императора. – Его самовластие. – Интриги врагов. – Неосторожность и беспечность Меншикова. – Болезнь его. – Его падение. – Меншиков в Раненбурге. – Его богатства. – Новые обвинения. – Подметное письмо. – Ссылка в Березов. – Меншиков-плотник. – Смерть Меншикова. – Судьба его семейства

По завещанию Екатерины, до совершеннолетия императора управлять государством должен был Верховный Тайный Совет при участии цесаревен. “Дела решаются большинством голосов, и никто один повелевать не может”. Но это мнимое завещание должно было остаться мертвой буквой. Еще при составлении его Меншиков объявил Бассевичу, что герцог должен будет уехать, потому что ему, как шведу, не доверяют. Герцог и сам понимал, что теперь ему нечего рассчитывать на какую-нибудь выдающуюся роль в России, и, получив обещанный за Анной Петровной миллион (из которого светлейший князь заранее выговорил себе “за труды” 80 тысяч рублей), уехал в свое герцогство. Со стороны 17-летней Елизаветы Петровны, думавшей только о забавах, также нечего было опасаться вмешательства в дела. Оставался один Верховный Тайный Совет, но тот и при Екатерине был послушным орудием в руках князя. Теперь последний еще менее стал церемониться со своими коллегами. Обыкновенно в Совете присутствовали только трое – Апраксин, Головин и Голицын, причем вся их деятельность заключалась в том, чтобы подписываться под приказами Меншикова. Сам он являлся в Совет очень редко; Остерман, назначенный воспитателем юного императора, также – к ним обоим дела носили на дом для получения их мнения, которое со стороны князя обыкновенно было равносильно приказу. Весьма часто в важных делах никто и не знал о цели его официальных распоряжений. Вот случай, ярко иллюстрирующий самовластие князя. В июне 1727 года Петр Михайлович Бестужев, управлявший двором Анны Иоанновны, указом Верховного Тайного Совета вызван был из Митавы в Петербург: “приказано приехать немедленно”. Бестужев прискакал сломя голову. Но “светлейший” князь в то время был болен, доступ к нему невозможен. И что же? Никто не мог объяснить Бестужеву, зачем его вызвали в Петербург по указу Верховного Тайного Совета.