Там, где престол сатаны. Том 2 - Александр Нежный

– Ты, милый человек, – строго обратился к нему Семен Харламов Кузнецов, – покайся, пока худого чего с тобой не стряслось, а нас с владыченькой отпусти. Ты иди, прячься где-нибудь, на гору лезь или в пещеру, какая поглубже… И семейство возьми. Не то прольется на тебя гнев Господа – язвами уязвит Он тебя, кровь будешь пить из рек вместо воды, огнем с неба испепелит, тьмой окутает великой, страшной, непроглядной, и град пошлет, все побивающий, и землетрясение, от которого рухнет Вавилон, прибежище вашего блуда, гордости и скверны… – Белая пена вскипела у него на губах, он задыхался.

Кириак с отрешенным лицом молча поглаживал его голову.

– Как успехи? – бодро спросил неслышно появившийся капитан Чеснов.

Сергей Павлович вздрогнул и дикими глазами на него посмотрел.

– Увлеклись, – понимающе кивнул Чеснов. – Страсти-мордасти, они захватывают, сам знаю.

– А ежели разъяснить или добавить, – успокоившись, продолжал Сеня, – от него, от владыченьки… Он вскорости у нас Патриархом будет, дело решенное.

И Подметкин вслед за Семеном Харламовичем старательно записывал, и Сергей Павлович заносил в свою тетрадь губительные для Кириака слова несчастного безумца. Семен Харламович, однако, был вскоре удален, причем выдворение его совершила, надо полагать, все та же рука, принадлежавшая, как выяснилось, здоровенному малому с плоским азиатским лицом, коей он безжалостно ухватил Кузнецова за ворот его рубища, отчего раздался треск рвущихся ниток, и поволок в коридор. Все это произошло столь быстро, что Семен Харламович успел лишь прокричать в отчаянии: «Владыченька! За Христа распинаюсь!», но дверь за ним тут же захлопнулась, и призывные вопли его стали едва слышны, а потом стихли и вовсе.

Чеснов улыбнулся и хлопнул себя по гладкому лбу. Голова дырявая. Забыл сказать. Для курящих уголок в туалете, по коридору налево, вторая дверь с мужской буквой. На втором этаже буфет, дорогой, дрянной и скудный. Слухи о царящем здесь изобилии безмерно преувеличены. Перебиваемся вместе с народом, погружающимся в нищету и теряющим государственность. Сергей Павлович с усилием вникал в смысл его слов. Государственность? Нищета? На гладкое чело капитана набежали тоненькие морщинки. Тупость доктора Боголюбова его раздражала. Увы, нищета. Не вам спорить. Врач высшей категории, а вкалываете за гроши.

– Какая там категория, – буркнул Сергей Павлович.

– Гляди и пиши, – шептал ему Кириак.

Двух стариков-епископов привели и поставили перед Подметкиным. С похолодевшим от ужаса сердцем видел Сергей Павлович их изуродованные лица с узенькими щелочками опухших, багрово-сизых глаз, разбитыми ртами, кровавыми ссадинами на щеках. У одного старика из уголка рта еще сочилась и тоненькой струйкой стекала по седой бороде кровь.

– Я ведь тебе говорил, чурка: рукам особо воли не давай! – обругал Подметкин все того же азиата. – Старики все-таки… Старикам везде у нас почет. Да вы садитесь, садитесь, в ногах правды нет.

– А я чего… – нагло отвечал азиат. – Сама велела.

– Ладно, ладно! – как от зубной боли, сморщился Подметкин. – Сама… Постой пока здесь… Так-так, – выбил он карандашом барабанную дробь. – У нас, – он заглянул в дело, – Великанов, епископ Евлогий… – Один из стариков попытался подняться, но Подметкин всплеснул руками. – Вовсе вам не надо вставать! Сидите! …И гражданин Седых, по-церковному – Иустин… Один к вам простенький вопросик…

Капитан Чеснов насмешливо хмыкнул. Гость этого дома вправе рассчитывать на внимание хозяев. Хороша была бы контрразведка, если бы Сергей Павлович Боголюбов остался для нее тайной за семью печатями. Нет печатей, нет и тайны.

Есть человек, в последнее время посещающий церковь, на что Конституция дает ему полное право, с некоторых пор проявляющий чрезвычайный интерес к судьбе репрессированного деда-священника и воспользовавшийся благоприятным случаем, чтобы заполучить допуск в архив. Зачем? Что ищет он в годах далеких? О прочем умолчим.

Предостереженный папой, Сергей Павлович сумел сохранить полнейшую невозмутимость, несмотря на пробежавший в душе холодок. Следите, что ли?

– Работаем, – скромно отвечал ему капитан Чеснов.

– …такой вот простенький вопросик… Подтверждаете ли существование всесоюзного подпольного контрреволюционного центра церковников? Вот, к примеру, вы, гражданин Великанов, – подтверждаете?

У епископа Евлогия еще текла изо рта кровь. Он утер ее тыльной стороной ладони и, скривившись от боли, с трудом повернул голову к митрополиту.

– Не могу… владыка… сил нет…

Кириак ему молча кивнул.

– Три дня они его били, – почти бесплотным своим шепотом прошелестел он Сергею Павловичу. – И спать не давали. А ему шестьдесят девятый. И владыку Иустина не щадили. Тому и вовсе скоро восемьдесят.

– Молись, батя, молись! – бодро провозгласил Подметкин. – Замаливай, батя, свой грех перед Советской властью, авось она тебе снисхождение сделает.

– Подтверждаю, – прошамкал Евлогий, и плечи его затряслись от рыданий.

– Воды, воды! – всполошился Подметкин и потянулся через стол со стаканом в руке. – Теплая только… Нагрелась. Немудрено ей по всем законам природы в такую-то жару…

Отпив воды и оставив на краю стакана кровавый след от разбитых губ, Евлогий шамкал дальше. Из невнятных его слов возникала мало-помалу устрашающая картина оплетшего паучьей паутиной всю страну церковного подполья, в затаенных глубинах которого день и ночь ковалось оружие слова и дела, дабы в час «икс» по команде из Лондона или Парижа запалить пожар восстания против советской власти. Из-за рубежа в помощь церковникам по давно разработанному плану тотчас двинут на СССР войска: Турция ударит с юга, Япония и Соединенные Штаты с востока, капиталистическая же Европа поднапрет с запада. По неизбежном в кратчайшие сроки падении советской власти тотчас будет восстановлено упраздненное в недавнем прошлом патриаршество, а незамедлительно созванный собор утвердит патриарха.

– И кто ж это будет? – вкрадчиво осведомился Подметкин. – Вы имя нам назовите.

С глубоким вздохом отвечал Евлогий, что именно митрополиту Кириаку как старейшему по хиротонии и наиболее среди всех уважаемому епископу надлежит быть Патриархом всея Руси. Согласно новому уложению, он примет в свои руки два меча двух властей: духовной и светской, дабы наилучшим образом оградить Россию от новых потрясений, прежде всего – от социальных революций.

– А вот еще вопросик, – вдохновился Подметкин, утирая градом катящий с его лица пот. – Патриарх – это, так сказать, в будущем. А на данный момент времени кто возглавляет подпольный центр?

Евлогий молчал.

– Ну, ну, – пожурил его Подметкин. – Так хорошо работаем, а тут как язык проглотил. Осталось-то всего ничего. Или помочь вам, гражданин Великанов? Исмаилка, – поманил он азиата, – иди-ка сюда…

– Христом Богом! – прохрипел Евлогий. – Не надо! Я скажу…

И Сергей Павлович (вместе с Подметкиным) записывал, думая с отчаянием, скорбью и ужасом: ах, зачем? ну зачем ты это все говорил, владыка? умереть бы, не разомкнув разбитых губ…

Но Кириак шелестел в ответ: не суди, Сережа! не приведи Господь страдать тебе нашими муками, а пострадаешь – поймешь, тогда как Подметкин от всякого слова сиял и, макая ручку в чернильницу, успевал порадовать себя мыслью, что уж после этого дела – а он такой заговор изложит! такую контрреволюцию сплетет! – какими бы они свиньями ни были а рапорт подпишут и если не Москву с Питером то Смоленск Ярославль или Кострому он вместо этой знойной дыры как пить дать непременно получит Маруся оживет и пацанам Сашке с Васькой нормальная там будет школа вместо этого сарая Азия будь она проклята ничего видали мы теперь эту Азию вот он подпольный центр в полном составе старики хитрые а надо будет для кворума для веса для солидности еще мы кого-нибудь к ним пристегнем есть запасец Кириак у них главный Сеня-дурак показал и директивы отравить питьевые источники вызвать эпидемию инфекционных заболеваний подготовить мощные взрывы в промышленных центрах и крупных колхозах связь с фашистами учитывая обстановку у них Гитлер на всех болт положил что хочет то и делает молодец он только не всякое слово в строчку пишется война с ним будет тогда может есть резон здесь окопаться если бы только Маруся ночами так не стонала сердце кровью обливается жалко бабу а Кириак у них пойдет за главного Сеня-дурак подтвердил и Евлогий хорошо его Исмаилка обработал славно до сих пор дрожит теперь пусть этот подтвердит как его там ну да Седых епископ Иустин а куда он денется вон он Исмаилка ему мигнуть он и отца родного живым в землю вколотит с его-то силищей.

– У меня теперь к вам вопросец, – уткнул Подметкин свой карандашик в Иустина, сидевшего с опущенной на грудь седой головой. – К вам, к вам, гражданин Седых! Оглох он, что ли? Глянь-ка, Исмаилка…