КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Владимир Орлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты, Андрюша, - снова шепотом спросил Ардальон, - Олёну, наверняка, знал? Или слышал о ней?
– Не знал! - резко, чуть ли не с вызовом заявил Соломатин. - Ни о каких здешних Олёнах не слыхал!
И сразу сообразил: Ардальон понял, что он врет.
– Слышал, конечно, что кого-то в этих местах убили… - пробормотал Соломатин.
– Как же, как же, - сказал Ардальон. - Девушка была приметная. Но сама влезла в глупую историю… А убийцы ее, вполне возможно, и сейчас здесь сидят… Личности сюда заходят самые разнообразные… Иные умельцы и удальцы… Вон, скажем, тот, простенький на вид, числится краснодеревщиком, мебель чинит, но известно, что он тайники особенные способен создавать. А кому нынче нужны тайники с секретами, сам понимаешь…
Соломатин кивнул на всякий случай. Простенького на вид краснодеревщика он видел в компании со своим коммунальным напарником Каморзиным. О чем-то они секретно разговаривали. Не о бочке ли Сергея Александровича Есенина? Помнится, была названа фамилия «Прокопьев»… И надо полагать, Полосухин Ардальон был знаком с Олёной Павлыш. Странным образом дороги их прежде не пересекались…
– Или вон тот, у окна, - сказал Ардальон, - седой, коротко стриженый, пожилой, некоторым отчего-то кажется похожим на Габена, он…
– Этого я знаю, - сказал Соломатин.
– Коротко знаешь? - удивился Ардальон, и интерес несомненный к этому знакомству проявился в его глазах.
– Нет, - быстро сказал Соломатин. - Видел по телевизору…
– А-а-а… - разочарованно протянул Ардальон. - Или вон тот, за столиком рядом с нашим краснодеревщиком… У него уши с острыми завершениями, как у зверя тропического, забыл какого… Или у кого-то с Собора Парижского богоматери… Этот плут, но мелкий… Четыре года носит под мышкой папку, в ней как будто бы проект коттеджа, который вот-вот построит телеведущий Малахов. Под этот проект берет в долг. И дают… В папке же в лучшем случае - лоскут туалетной бумаги. Или носки с дырками…
– Действительно, странные уши, - Соломатин был удивлен. - Их остриями можно резать бумагу.
– И еще он рассказывает, что в армии своим натуральным предметом размешивал в котлах пшенную кашу.
– Гадость какая! - поморщился Соломатин.
– Гадость! Гадость! - согласился Ардальон. - А моя фамилия Полосухин - не гадость! Полосухин! Вот этот сотворитель тайников с пружинами печалится оттого, что в его фамилии подменена буква и он не Прокофьев. А я - Полосухин! Папаша успокаивал сына и утверждал, что в пору физкультурных парадов гремел некий Полосухин, мировой рекордсмен, он то ли летал в стратосферу, то ли стрелял, то ли метал гранату, то ли прыгал с парашютом. Мол, напрягайся, сынок, Ардальону Полосухину суждено резко бегать или убегать, стрелять, а может - отстреливаться, и прыгать из-под небес с парашютом, в надежде на то, что он раскроется… Впрочем, и у тебя, Андрюша, фамилия не лучше. Помоечная какая-то фамилия. Соломатин! Саламата - жидкий киселек, и то по-татарски… Был еще Соломаткин, пропойца вблизи передвижников. Однажды его осенило. Писал, писал карликов-алкоголиков, в мороз ли, в жару ли ожидавших открытия трактира, и вдруг над толкотней их рыл, в изумрудной фантазии жизни вознес лазоревую канатоходку. Видение ему в утеху нам было дадено. И ведь даже не Соломатин, а Соломаткин…
– Какая связь? - пробормотал Соломатин.
– Никакой, никакой! - заспешил Ардальон. - И Олёну ты не убивал.
– Уволь меня от своих фантазий! - сердито сказал Соломатин, Ардальон ему надоел, сейчас же следовало найти предлог, чтобы прервать общение с ним, а брошенную в пропасть господином Крапивенским закусочную - покинуть.
13
– И я не убивал! - воскликнул Полосухин. - Ни я, ни ты не можем добыть быстрых денег, а хотелось бы. И пробовали. Но не можем. Не дано. Тебя привело к краху. Ты до сих пор от этого не отошел. Я знаю, я знаю… Не дуйся и не уходи… И я обжигался. Но ведь можно делать и неспешные деньги. Можно! И не такие гроши, как этот… с острыми ушами… Кривомахов… Вовсе не такие!
Сразу же к ним подошел человек с острыми ушами. «На них можно накалывать шляпки грибов, - подумал Соломатин. - И сушить».
– Здравствуйте, - сказал он. - Да, я - Кривомахов. Здесь в папке проект загородной резиденции кумира первого канала Малахова, который без очков и стирает. Аванс я роздал на две паперти Большого и Малого Вознесения… Окончательный расчет жду со дня на день.
Кривомахов замолк со значением. Но Соломатин с Ардальоном не одарили его словами понимания. Кривомахов запустил руку в карман штанин и вытащил мятую брошюру.
– Это первая книжка Андрюши Вознесенского. «Парабола». Мы с ним учились в архитектурном институте. Посвящение в ней зачитывать не буду, дабы не польстить себе комплиментом гения.
– И что? - спросил Ардальон.
– Я полагал, - гордо сказал Кривомахов, - что натуры у вас тонкие.
– Тонкость своей натуры, - сказал Соломатин, - я оцениваю в десять рублей. Десять рублей вам хватит?
– На полкружки пива… - пробормотал Кривомахов. - А на днях состоится окончательный расчет…
– Ба! Кривомахов! Уши - пики батыевых всадников! - обрадовался новый для Соломатина человек, явившийся, видимо, из кухни, а может, и со двора, коренастый мужичок вида домашнего, в немытой майке, шароварах и тапочках на босу ногу. - Опять людей дуришь! Гони должок!
– Васек, не порть людям отдых, - сконфуженно произнес Кривомахов.
– Люди! Господа! Сэры с ледями! Гуманоиды! Этот друг Вознесенского проиграл мне пари. К воскресенью он взялся заделать дыры в швейцарском сыре. В килограмме. Где этот сыр? И где эти заделанные дыры? Пошли в магазин!
– У меня всего десятка… - промычал Кривомахов.
– Там мозги людям задуришь на общую сумму! - заверил его Васек и тут же обернулся к Ардальону и Соломатину: - А я тебя видел с шарфом этим у Олёны, соседки моей… Да, да. И тебя тоже.
– Вы ошибаетесь! - нервно произнес Соломатин. Ардальон же слов никаких не сыскал.
– Мы, касимовские, никогда не ошибаемся, - строго, чуть ли не с обидой заявил Васек. - Я бы и сам наладил лыжню к Олёне, но у меня полковник, стерва, а у нее гуманоиды.
В облегчение Соломатину заговорила кассирша:
– Васек! Прохвост ты первейший! Где твой-то должок за отмену денег?
– Людмила Васильевна, а я разве не отдал? Ну если не отдал, то сегодня вечером… Мы, касимовские… А теперь я спешу. Раз уж этот архитектор не заделал к сроку дырки в сыре, надо ковать железо. А то улетит.
– Ой! Ой! Он что, гуманоид, что ли? Из твоих?
– Какой он гуманоид! - поморщился Васек. - У гуманоидов ушей не бывает. Зачем им? Особенно такие, с остриями.
И Васек решительно поволок однокашника Вознесенского к выходу. А было понятно, что он уносит ноги от кассирши Людмилы Васильевны. Однако в нескольких метрах от двери он все же нашел в себе силы остановиться, поприветствовал сначала краснодеревщика Прокопьева, а потом и знакомца Соломатина, признанного здесь похожим на Габена, каждого попросил не отчаиваться, а ждать. По трехлитровой банке касимовской воды он вот-вот привезет.
– Вот ведь наглый! Вот ведь отчаянный! - Людмила Васильевна то ли пожурила Васька, то ли порадовалась за него. - И этот, с ушами, тоже хорош. Вчера всучил советнику из Думы штопаные носки. Будто когда-то в бане Гагарин снял ему с себя, и этот архитектор с той поры их носил, спал в них, но теперь обнищал и вынужден продать реликвию. И ведь советник-то из ушлых, пусть и поддатый…
– За сколько? - спросил Ардальон.
– За сотню.
– Продешевил! - рассмеялся Ардальон.
– Ну все вы мелкие грешники, - устало произнесла Людмила Васильевна.
– Кто все?
– Да все. Кто ходит к нам в закусочную. Кто раньше ходил в Яму. Грешники, но мелкие…
В закусочной стало тихо. Лишь почитатель мужика с бараниной, спасшего бабу, похрапывал. Остальные же посетители, похоже, посчитали высказывание кассирши не мимолетной болтовней ради общего благоприличия, а утверждением, вызванным годами пребывания в местах людских общений. И было в ее словах нечто материнское, из высоких сфер, было сострадание и была печаль.
– А почему мелкие? - спросил Ардальон. - Грешники - это понятно. Но почему - мелкие?
– Не мелкие… малые… - поспешила поправиться Людмила Васильевна, она будто желала Ардальону угодить.
– Мелкие. Малые! Какая разница! - раздраженно махнул рукой Ардальон. - Отчего же не великие?
Соломатин почувствовал: слова кассирши возбудили в Ардальоне бунтовщика, тот, казалось, готов был самым нелепым способом выразить сейчас же свое несогласие или даже возмущение. Следовало осадить Ардальона, но не потребовалось.
– А оттого, что не великие, - тихо сказала Людмила Васильевна, и это снова было произнесено не кассиршей, а некоей повелительницей снов, ведающей обо всем. - Возможно, вы и хотели стать великими грешниками, но не стали ими. Великие грешники к нам не ходят.
Вновь прибывшие молодые люди, юноша и две девицы, с торбами на спинах, иностранные студенты, судя по пухлостям барышень, своими заказами вернули буфетчицу и кассиршу в повседневную жизнь, философическое состояние в закусочной было нарушено, а шум возобновился.