Злато в крови - Татьяна Мудрая

Она полоскала и рассматривала повреждение, я ассистировал.

— Деточка, — приговаривала она, — это же не больно совсем. Я только посмо…

Мокша тихо рыкнул.

— Всё-всё, больше пока не буду.

Она поднялась с корточек и сказала мне:

— Что же это вы не позаботились? Думаете, сами бессмертны и собака тако же? Гной повсюду и, похоже, некроз кости начался. До второго сустава включительно.

— И что теперь?

— Зовите ветеринара. Или лапу отрезать, или помрет от заражения. Или…

После паузы:

— Грег, вы не боитесь, что он станет на самую капельку одним из нас?

Я не понял — она увидела это по моему лицу.

— Необразованщина.

Снова подтянула к себе Мокшу и взяла его лапу в рот. Я так думаю, она прокусила себе язык, потому что губы ее окрасились кровью — но, может быть, сначала то была песья. Типично вампирское приветствие, однако предназначенное звериной лапе…

— Ну вот и порядок, — почти ворковала Селина, размазывая темное вещество по шерсти и дуя на него. — Теперь заживет, как на собаке. И не ври мамочке: не жжет совсем, разве что греет самую малость.

Меня осенило.

— Там на шоссе — это ты устроила огненный перформанс?

— Кому ж еще кроме. Так что зовите меня третьей головой Змея Горыныча — той, которая уцелела в фильме по сказке Шварца.

— Какого — Бертольда?

— Евгения, друг мой. Этот пороха не изобретал, но сочинил кое-что не менее взрывчатое.

— Твой Огненный Дар. Никогда не видел, чтобы он имел голубой цвет и летал на крыле у ветра.

— Иначе не выходит; приходится на пламя свою телесную жидкость тратить. Мой создатель в свое время плохо прокачал систему, оттого во мне все традиционные Дары проявляются наперекосяк.

— Какую систему?

— Ну, отец и его создание по нескольку раз обмениваются Темной Кровью, чтобы дитя выросло сильным. А я за него побоялась. Видите ли, я не то чтобы чаша Грааля, скорее бочка Данаид.

— Я не то имел в виду, что ты подумала, — ответил я, проигнорировав непонятное, точнее, отложив его на будущее. — Как раз наоборот, файербол получился очень впечатляющий.

— О, папочка Римус тоже впечатлился. И селедка в заливе. Вся брюхом кверху поплыла, ее потом рыбари с лодок всё утро собирали.

Мокша слушал нас с интересом: от лечения ему вмиг полегчало.

— Вот, учитесь, — говорила Селина, трепля его по мохнатым ушам. — Раны людей наша кровь заживляет, хоть и поверхностно. Я и подумала: чем собака не человек?

Потом мы мылись по очереди в ванной. Грязь к нам не пристает, но Селина жаловалась, что запах напалмовой гари прямо-таки прикипел к одежде.

— Кожа на пиджачной паре — она еще ничего, выветрится понемногу, — приговаривала она, яростно отдирая свою собственную здоровенной губкой, что служила мне против накипи на санитарном фаянсе, — а вот блузе конец.

Она продемонстрировала мне работу:

— Ручное плетение. И не погонный метраж, а штучное, по фигурной наколке. Эксклюзив. Семь ночей моего упорного труда и кровавого пота. Не пивши, не емши, — смеялась она. — Наш Ив де Сен Лоран…то есть Ролан — такой вот кофточкой пуще всех своих модных одежек гордится, другие члены семьи тоже сувениры получили, я уж думала, отдохну от трудов.

— Неужели сама вязала?

— Плела, милый, на коклюшках. Самое убийственное занятие для человеческих глаз раньше считалось. Хорошие кружевницы в тридцать лет уже слепли. Ну а для меня в девушках то был солидный приработок, а потом бросила до нынешних перемен. Интересно было, знаете, испытать мое новое зрение. Хотите, и вам подарю какую-нибудь манишку в брабантском или вологодском стиле?

— Ну, вот так сразу…

Теперь меня заинтересовали ее глаза: какой-то лиловый туман плавал поверх зрачков.

— Цветные гелевые линзы, Старший Братец, куда моднее ваших фиолетовых очков, и смотрятся привлекательнее, одно плохо — при тряске выпадают. И каждое утро ими в зубоврачебный стаканчик плеваться нужно.

По-настоящему глаза у Селины оказались еще ярче моих: густая переливчатая синева. Когда мы оба вымылись и переоделись, я в копию моего старого костюма, она в купальный халат, принадлежащий моему «нумеру», Мокша устроился на ее босых ногах — очевидно, чтобы согреть.

— Знаете, Грегориус, многие собаки в душе лекари человеков, — говорила Селина, улыбаясь ему в морду. — И прекрасно знают, что хозяин обречен любить только тех, кого полюбил его пес. Как говорится, путь к сердцу мужчины лежит через его собаку. Без этакого вот наглого попирателя диванных подушек и дом не в дом.

— Может быть, на «ты» перейдем? — попросил я. — Большой церемонности ни от кого из нас не требуется. Особенно если на инглише говорим. И я, кстати, просто Грегор.

— Ну да. Я вампир. Вампир — это я. Как король Франции. Я — Грегор. Вампир Грегор, В точности как Джеймс Бонд. Седьмой сын и, ручаюсь, — седьмого сына, получивший в наследство лишь первую букву от имени каждого из старших братьев. В своей генеалогии не рылись? По Интернету это проще простого.

…В убогом мотельном халате моя собеседница выглядела не так блистательно, однако даже еще более значительной, что ли. Жесткий юмор во взгляде, еле заметные морщины и метки на гладкой вампирской коже, седые пряди в волосах — совершенно потрясающих! Да, ей никак не могло быть мало лет, но каждое из них одевало ее новым слоем драгоценного лака, будто китайскую шкатулку. Ее изящество и точность движений были в корне своем человеческими, но не женскими. Ее обычная (как я уже понял) ипостась: облегающий темный костюм, руки в карманах, ноги на ширине плеч, язвительная усмешка на губах, ядовитый парадокс на языке, — великий соблазн для геев. Ролан к ней факт неровно дышал, подумал я. Как говорится, два сапога пара: оба левые. Но я слеплен из другой материи, чем он. Хоть и сам чуть-чуть не подсел на нее — но этот чуть не такого уж малого размера, думал я.

Свою камею Селина, сняв с опозоренной блузки, прицепила к застежке «молнии» и оставила там, наскоро переодевшись из влажного халата в один из моих нарядов.

— Покажи, — попросил я. — Я немного разбираюсь в геммах.

То была необычная работа и необычный сюжет: не подражание классической античности, не Ренессанс и не модерн. На агате с почти идеальным расположением слоев, оправленном в серебро, белая лисица гналась за девушкой. Обе фигуры, расположенные по удлиненным сторонам овала, располагались таким образом, что распушенный хвост лисы касался и даже переходил в девичью косу, а миниатюрные белые ножки девы, посередине завернутой в широкий плащ, только что не стояли на узкой морде зверя с черными глазками и черным пятном на носу. Необычным было и то, что поперечное сечение камеи не вписывалось в правильную сферу виртуального кабошона: плащ своими складками сильно выступал кверху, должно быть, для того, чтобы использовать черный цвет камня, а поле, по которому бежала лисица, было, наоборот, чуть вынуто и казалось намного темней ее шерсти. Зато девушку в плаще окружал золотистый ореол, похожий на пламя свечи.