Империя. Образ будущего - Константин В. Малофеев

Первым русским патриархом стал святитель Иов. Его патриаршество прошло в полной симфонии со святым царем Федором Иоанновичем и его преемником царем Борисом Годуновым. Эта симфония была прервана скоропостижной смертью Бориса и начавшейся Смутой – гражданской войной, инспирированной против России ее европейскими врагами, Польшей и Ватиканом. Патриарх Иов открыто выступил против заговорщиков и интервентов. Пришедший ему на смену патриарх Гермоген также стал гласом Божиим в хаосе Смутного времени: он поддержал вновь избранного царя Василия Шуйского и отказался признать польскую власть даже тогда, когда интервенты заняли Кремль. В грамоте 1609 года святитель Гермоген взывает из польской темницы ко всем русским людям: «Возсташа бо на царя, его же избра и возлюби Господь, забывше писаного: существом телесным равен есть человеком царь, властию же достойного его величества приличен Вышнему иже надо всеми Богу»62. Святители Иов и Гермоген сохранили Святую Русь в тяжелую годину Смуты. Патриаршество пришло к нам очень вовремя – как раз тогда, когда царство клонилось к закату.

При патриархе Филарете Романове и его сыне царе Михаиле Федоровиче симфония духовной и светской власти достигла своего совершенства. Между отцом и сыном царило полное доверие, благодаря чему к середине XVII века они подняли Россию из разрухи Смутного времени до величия крупнейшего государства мира. Русским царям как наследникам императоров Константинополя оставалось лишь добиться от вселенской Церкви признания первенства чести для московского патриарха. Тогда царь и патриарх вселенной снова вместе пребывали бы в царствующем граде Третьего Рима – Москве.

Но греческим патриархам хотелось, чтобы не патриарший престол переехал в Москву, а московский царь вернул христианам Константинополь. Иерусалимский патриарх Паисий, посещая с визитом русскую столицу в 1649 году, высказал пожелание, чтобы Бог сподобил царя Алексея Михайловича «восприяти пре-высочайший престол великаго царя Константина»63. А в 1653 году, как пишет исследователь М. Водопьянова, «незадолго до отъезда из Москвы бывший константинопольский патриарх Афанасий (Пателар) составил царю докладную записку – „Слово понуждаемое”, где выразил крепкую веру, что русский царь самим Богом призван овладеть Константинополем, изгнав оттуда турок… Русский царь должен занять престол бывших греческих православных императоров, а московский патриарх Никон – кафедру вселенских константинопольских патриархов „освящати соборную апостольскую церковь Софею Премудрость Божию”»64.

Таким образом, для греческих иерархов XVII века было естественным полагать, что московские царь и патриарх имеют все права на вселенскую Империю и вселенскую Церковь, но только в их константинопольском варианте. При этом патриарху Афанасию (Пателару) было хорошо известно, благодаря чему константинопольские епископы в свое время стали в диптихах Церкви вторыми после римских пап, а после раскола 1054 года – первыми. Они получили такую честь потому, что были епископами царствующего града, то есть столицы Империи – места пребывания царя.

Третье правило II Вселенского собора гласит: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град оный есть новый Рим»65. То же подтверждает и 28-е правило IV Вселенского собора: «Тожде самое и мы определяем и постановляем о преимуществах святейшия церкви тогожде Константинополя, нового Рима. Ибо престолу ветхого Рима отцы прилично дали преимущества: поелику то был царствующий град. Следуя тому же побуждению… предоставили равные преимущества святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град получивши честь быти градом царя и синклита, и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому»66.

Равным образом перемещение имперской столицы из Константинополя в Москву должно было повлечь такие же последствия, как и перемещение имперской столицы из Рима в Константинополь при Константине Великом. Нет никаких сомнений в том, что глубоко уверенные в миссии Москвы как Нового Иерусалима, царь Алексей Михайлович и патриарх Никон довели бы процесс translatio imperii (лат. «переход верховной власти») в Третий Рим до логического завершения и в каноническом отношении: московский патриарх был бы признан первенствующим среди православных патриархов. Однако трагедия Раскола помешала этому.

На Московском соборе 1666–1667 годов обсуждали не то, как возвеличить русского патриарха, а как его низложить. Московского патриарха судили греческие иерархи в присутствии царя. Собор вполне в духе Эпанагоги определил: «Да будет признано заключение, что царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх – церковных. Дабы таким образом сохранилась целой и непоколебимой во век стройность церковного учреждения».67 Проблема старообрядчества, которая изначально имела духовную природу, со временем приобрела и политическое измерение, выражавшееся в массовом гражданском неповиновении властям. Преемники Никона совместно с царем Алексеем Михайловичем и его сыном царем Федором Алексеевичем боролись с расколом не на духовном, а на государственном уровне.

А коль скоро враги Церкви стали врагами государства, то уже царь Петр Алексеевич счел за лучшее, чтобы вообще все церковные вопросы впредь находились в его ведении. В 1721 году Петр I утвердил «Духовный регламент», которым упразднялось патриаршество и вводилось коллегиальное управление Церковью, чтобы «не опасатися отечеству от мятежей и смущения, яковые происходят от единого собственно правителя духовного, ибо простой народ не ведает, како разнствует власть духовная от самодержавной; но великою высочайшего пастыря честию и славою удивляемый, помышляет, что таковой правитель есть второй государь, самодержцу равносильный, или больши его»68. Император был объявлен «крайним Судиею, правоверия и всякого в Церкви Святой благочиния блюстителем»69. По симфонии властей был нанесен сокрушительный удар.

Грандиозная Российская Империя XVIII−XIX веков патриарха не имела и поэтому, при всем своем величии, претендовать на первенствующую церковную кафедру не могла. Славянофил А. Киреев напрасно взывал в 1899 году: «Если сравнительно слабая, материально и политически, Россия половины XVII столетия смогла добиться того, что к ней явились на собор Восточные патриархи, то неужели современная могущественная Россия не в состоянии добиться гораздо большего?»70 Россия, разумеется, могла, но не желала. Империя имела все возможности, чтобы провести Вселенский собор и добиться для своего патриарха вселенского титула. Однако патриаршество в ней было давно упразднено, а Церковь превращена в одно из государственных ведомств. В царствование святого царя-мученика Николая II началась подготовительная работа по восстановлению патриаршества, но до крушения царской власти патриарх в Русской Церкви так и не появился.

Патриаршество было восстановлено 4 ноября 1917 года в самый разгар революции. На патриарший престол был избран святитель Тихон, которому Господь определил провести русский народ через новый период смуты и бесцарствия, как это сделали за триста лет до того святители Иов и Гермоген. Когда большевики убили царскую семью, патриарх, презрев угрожавшую ему опасность, обратился к народу с такими словами: «Мы, к скорби и стыду нашему, дожили до такого времени,