Свет. Испытание Добром? - Юлия Федотова

Сам Легивар тоже не печалился, не был уязвлен ее равнодушием. В конце концов, они ведь не обещали друг другу ничего и связывала их не настоящая любовь, скорее добрые отношения. Расстались легко: чуть коснулись друг друга губами, перебросились парой прощальных фраз, и Лизхен, подобрав новые, громко шуршащие юбки, убежала во дворец. Ну так оно даже лучше, веселее – женских слез и клятв верности маг не любил.

По столице маг с силонийцем слонялись без всякой цели – лишь бы время убить. Были на дворцовой площади, смотрели развод караула Дневной стражи, как гвардейцы вышагивают, смешно вскидывая колени и потрясая алебардами, разнаряженные в пух и прах: короткие и слишком узкие дублеты с пуфами на рукавах, крытые шелком пурпурного цвета, очень пышные полосатые штанишки до середины бедра, чулки двух цветов – правая нога белая, левая черная, чудна́я длинноносая обувь и маленькие шапочки с лихим белым пером. Представить, чтобы человек в такой непрактичной амуниции предпринимал боевые действия, было совершенно невозможно. Она была рассчитана на времена мирные и призвана была не защищать, а украшать. Нелепо, но мило, если воспринимать как дань традиции. Кальпурцию вспомнилось, что друг Йорген в подобных случаях поминал короля Густава, причем без всякого уважения к монаршей особе, скорее с пренебрежением: в Эренмарке имя прадедушки нынешнего правителя служило символом устаревших порядков.

После развода пошли в порт полюбоваться кораблями с Востока, первыми со времен Тьмы. Они пришли караваном, потрепанным ветрами и волнами: хищного вида багалы с наклонными мачтами, островерхие самбуки, торговые сайки с мачтой необыкновенной высоты, проа с удивительно длинным парусом и даже несколько джонок из земель Хиу, таких далеких, что паруса там делают из тростника.

Друзья смотрели на них и радовались: значит, не весь Восток погиб во Тьме, значит, снова будет в Фавонии шелк и фарфор, драконья кость и корица, узорчатая сталь и длинноворсные ковры из настоящей шерсти псиглавцев (если только это не легенда, что из настоящей, а не овечьей).

Покинув порт, направились в торговый квартал закупать снаряжение для дальней дороги. Это вначале им казалось, что цель почти достигнута, раз до самой столицы добрались. Но очень скоро с удивлением узнали, что путь из столицы в Нидерталь чуть не вдвое длиннее уже проделанного ими из Реонны, и уж конечно вдвое опаснее! Так что странствия их, оказывается, не к концу подходили, а только начинались.

На улице с названием почти непроизносимым им повезло наткнуться на Йоргена. Он несся куда-то совершенно счастливый, а увидев друзей, сказал: «О! Как тесен этот мир!» Дальше они пошли вместе: дела свои, задержавшие их в столице, Йорген уже успел завершить. Хорошо, что они встретились. Торговый квартал оказался огромным скоплением домов, мастерских, складов и лавок, выстроенных в отличие от основной части города без строгой планировки. Здесь столько было улочек, закоулков, проулков и тупиков и они так хитро сплетались меж собой, что без провожатого чужеземцы неминуемо заблудились бы.

– А представляете, каково здесь приходится дозорным? – пожаловался Йорген со вздохом. – Для тварей в торговом квартале раздолье, помню, по десятку в каждой подворотне вылавливали… – Он снова вздохнул, как показалось Кальпурцию, ностальгически.

Наконец дома расступились, и они оказались на площади.

– Помнишь? – с печальной улыбкой спросил ланцтрегер у силонийца.

Тот вздрогнул: еще бы не помнить! Здесь, на этом самом месте, все и случилось чуть больше года тому назад. Придушив охранника цепью, раб вырвался из склада, где вперемешку хранили живой и неживой товар, и, не надеясь на спасение, одним лишь отчаянием гонимый, бросился через опустевшую к ночи площадь куда глаза глядят. Конечно, его, ослабевшего от голода и тягот долгого пути, тут же настигли евнухи хозяина-хаальца, сбили с ног, стали колотить нещадно. И тут бы пришел ему долгожданный конец, не случись рядом дозора Ночной гвардии. «Сколько стоит твой раб?» – едва очнувшись после ударов, услышал он молодой голос. И увидел странные желтые глаза, прямо на него устремленные… Вот так и свела судьба силонийца Кальпурция, сына аквинарского судии Вертиция Тиилла, и Йоргена фон Рауха, ланцтрегера Эрцхольма, начальника столичного гарнизона Ночной стражи. И если бы не случилась эта счастливая встреча, как знать, может быть, мир этот уже перестал бы принадлежать живым…

В тот вечер площадь была пустынна, теперь же на ней пестрело неисчислимое множество палаток, шла бойкая торговля. Гомон толпы, смех и брань, выкрики зазывал, вопли «держи вора!», стоны шарманки, стук колес по брусчатке, ржание, мычание, блеяние, кудахтанье и визг сливались в один монотонный гул, обычный для каждого людного места. И вдруг какой-то новый, тревожный звук уловило чуткое ухо Йоргена. Что-то странное, никак не относящееся к обычной торговле, происходило неподалеку. Сам еще не зная зачем, он поспешил на шум, маг и силониец послушно трусили следом.

Человек стоял на телеге в окружении толпы зевак. На нем была золотая реверенда хейлига, богатая, но рваная и грязная до безобразия, нечесаные космы его развевались на ветру, изможденное лицо было бледно, только на щеках багровели некрасивые пятна. Был человек очень молод, пожалуй, в летах Йоргена – никогда прежде друзья не встречали таких юных хейлигов (впрочем, они вообще не так много их видели – раз-два, и обчелся).

– Люди!!! – кричал человек, и голос его был таким пронзительным, что врезался в воздух, как кинжал, казалось, кровь сейчас пойдет, закапает с небес. – Люди!!! Проснитесь!!! Опомнитесь!!! Беда!!! Свет грядет, Свет!!!

Громогласное, в сотни глоток ржание было ему ответом. Видно, кричал он уже давно, люди успели понять, что ерунду несет блаженный, и теперь веселились вовсю.

Дальше все произошло очень быстро. Легивар с Кальпурцием опомниться не успели, как Йорген каким-то невероятным образом ухитрился ввинтиться в толпу, сдернул оратора с телеги, запрыгнул туда сам, начальственно проорал «р-разойдись!», отчего вся орава зевак схлынула мгновенно, как вода, хоть и была уже порядком разгорячена хмельным пивом, – авторитет начальника Ночной стражи был в столице непререкаем. Ланцтрегер за шиворот, благо был куда выше ростом, подтащил хейлига к друзьям. И объявил, довольный собой:

– Вот! Я вам его привел!

– Зачем? – не подумав, глупо выпалил Легивар, хотя прекрасно знал ответ на собственный вопрос.

– А разве мы не хотим узнать, что он там кричал про Свет? – очень удивился Йорген. – …А ты не дергайся! С нами пойдешь… да не бойся, никто тебя под замок не посадит. Поговорим и отпустим. Ты же сам хотел что-то людям сообщить? Вот нам и сообщишь. Мы ведь тоже люди… гм… почти.

Человек носил имя Мельхиор. Он получил его при возведении в сан. Хотя матушка звала его просто Хансом. Прожил он на свете всего двадцать два года, но так истово любил Дев Небесных, что хейлигом стал в восемнадцать лет и получил маленький приход в родной своей Гизельгере, в местечке Швелльхен неподалеку от Хайделя. Там он был счастлив три года.

Но незадолго до конца Тьмы у него начались видения, чаще они приходили по ночам, но иногда и днем, а один раз даже во время вечерней проповеди, отчего прихожане вообразили, что их молодой хейлиг припадочный, страдает падучей болезнью. Видения были тягостны. Сначала он видел огонь – высоченные костры, и народ вокруг. Потом разглядел в огне корчащиеся человеческие тела. Это ужасное открытие лишило его покоя и сна, он понял так, что грядет конец света и весь мир скоро падет под натиском Тьмы. Но Тьма вдруг отступила, и он возрадовался, ожидая облегчения. Однако видения лишь усилились, обрели небывалую четкость. Страшные сцены аутодафе мучили его каждую ночь, страдания несчастных терзали сердце, и он вскакивал с постели с криком, мчался сломя голову на улицу, но они настигали его и там, заставляя кататься по земле, рвать на себе волосы и выть. Хорошо, что в Швелльхене он жил совершенно один, на самом отдаленном краю села, и никто не мог видеть его. Будь рядом родные – они непременно заперли бы его в доме для умалишенных, настолько дико он вел себя в те дни. Но в один прекрасный день сюжет видений изменился. Огонь исчез – наступил СВЕТ. Мельхиор видел землю так, как видят ее Девы Небесные со своих облачных высот.

Огромное пространство раскрывалось перед ним: ковром простирались леса, тянулись ниточки рек, города казались скопищем темных пятен, разделенных более светлыми линиями на прямоугольники и квадраты, различить отдельные строения было почти невозможно, только целые улицы и кварталы… Это было противоестественно и неприятно – люди не птицы, чтобы забираться на такие выси. Тогда он (точнее, душа его, ведь тело летать неспособно) усилием воли начинал спускаться вниз, и тут над горизонтом поднимался сноп белого, нестерпимо яркого света. Он разливался по всему небу, он растворял в себе землю, и видеть ничего уже было нельзя, один только свет и неясные тени в нем. После ужасов аутодафе хейлиг поначалу воспринимал эту картину как облегчение и отдохновение, ниспосланное Девами в ответ на его молитвы. Потребовалось некоторое время, прежде чем до его измученного сознания таинственным образом дошло: свет этот много хуже, чем все костры, вместе взятые, он даже хуже, чем Тьма, потому что убивает быстрее.