Кыся-2 - Владимир Кунин

-- Кыся! В России все такие женщины, как Таня?

Я предусмотрительно промолчал. Фон Тифенбах благодарно поцеловал Тане руку, и на этой благостной ноте мы подъехали к "Тантрису"...

В ресторане я не был никогда в жизни. Наша шашлычная на проспекте Науки с ее хозяином и шеф-поваром Суреном Гургеновичем, где я частенько промышлял жратву для себя и для случайных приятельниц-Кошек, конечно, ни в какое сравнение с таким рестораном идти не могла! Как бы там Сурен Гургенович ни тужился...

Один подъезд к "Тантрису" чего стоил! В маленьком дохлом закутке, рядом с широченной и прекрасной Леопольдштрассе -- главной улицей Швабинга -одного из самых престижных районов Мюнхена, стояло специально выстроенное здание ресторана "Тантрис" со своей автомобильной стоянкой.

Въезд на стоянку и вход в "Тантрис" был "украшен" группой огромных, величиной в человеческий рост, уродливых цементных чудовищ с крыльями.

Спустя несколько дней, когда мы с Фридрихом вспоминали этот поход в "Тантрис", Фридрих объяснил мне, что это сильно уменьшенные и очень плохо исполненные копии с парижских химер и пифий, стоящих там на соборе Парижской богоматери. И даже показал фотографии этих отвратительных рыл в одной большой книге про Францию.

...То ли полная смена обстановки, то ли неожиданный и резкий переход в другой жизненный ранг, то ли мое неподтвержденное и подозрительное "открытие" Франца Мозера и Явление неясной Тени за его спиной, причудившееся мне сегодня в кабинете фон Тифенбаха, то ли все вместе взятое, помноженное на дикую нервную усталость от напряженно прожитого дня, но к "Тантрису" я уже подъехал в таком взвинченном состоянии, что задние лапы мелко дрожали, уши невольно прижимались к затылку, по спине волнами пробегал холодок, а клыки обнажались сами собой ...

А тут эти мерзкие и страшные чудища с крыльями!

В тот момент, когда мы все вышли из машины, из-за этих жутких французских крылатых гадов навстречу нам выскакивает какой-то тип и сдавленным голосом вопит:

-- Фон Тифенбах!..

Краем глаза я вижу, как этот тип двумя руками поднимает на уровень своего лица какое-то оружие, что-то сверкает молнией, и я , ослепленный вспышкой и яростью, наугад взвиваюсь навстречу выстрелу, как тогда на автобане -- на Алика и его бесшумный пистолет!..

Я лечу вперед всеми четырьмя лапами, с когтями, выпущенными на всю длину, с одной мыслью в воспаленном мозгу: "Не промахнуться!.. И сразу задними лапами -- по горлу!.. По горлу!!!"

Но уже в воздухе я натыкаюсь на что-то металлическо-стеклянно-пластмассовое, успеваю передней лапой располосовать этому типу шею, а правой намертво цепляюсь за его одежду...

Эта хреновина, пахнущая не оружием, а чем-то вроде этого, падает на камни, и я одновременно слышу звук разбивающегося стекла, хруст пластмассы, панический визг этого типа, и Танин истошный крик по русски:

-- Кыся!!! Отпусти этого идиота!.. Кыся, родненький, не трогай его!..

А у меня в глазах автобан, Водила с пулей в животе, залитый кровью Алик, и его пистолет с глушителем, из которого продолжают сверкать смертоносные вспышки...

Я чувствую, как Таня двумя руками отрывает меня от этого визжащего болвана, и в ту же секунду понимаю, что принял вспышку фотоаппарата за выстрел из пистолета...

Силы меня покидают, и я бессильно повисаю в Таниных руках как мокрая тряпка.

С разных сторон одна за другой следуют еще несколько таких вспышек, но я уже ни на что не реагирую. Даже на то, что фон Тифенбах забирает меня у Тани, гладит меня, прижимает к себе, успокаивает.

А в это время разражается скандал с репортерами, профессор фон Дейн грозится вызвать полицию, а Фридрих еще ласковее прижимает меня к себе и тихо шепчет мне на ухо:

-- Успокойся, Кыся... К сожалению, я уже привык к таким сценам. Просто меня еще никто никогда не защищал. Ты -- первый... Это из области -- "Своих не закладывают...", да, Кыся?

-- А черт его знает, из какой это области!.. -- я все никак не могу придти в себя.

Потом мы вчетвером сидели в роскошном зале ресторана "Тантрис" и ждали дочь Фридриха и ее мужа. Они опаздывали.

Скандал у входа в ресторан был замят. Фоторепортеры принесли герру Фридриху фон Тифенбаху свои извинения, а фон Тифенбах -- свои соболезнования по поводу ранения одного из них и гибели его фотоаппарата. Пострадавший прикладывал к шее носовой платок и с совершенно базарно-торгашескими интонациями твердил, что погибшая камера была почти новая, и что он теперь будет без нее делать, он понятия не имеет...

Правда, когда Фридрих из жалости выписал ему чек на тысячу марок, тот схватил этот чек так, что сразу стало ясно: его камера стоила раза в три меньше.

За столом я сидел со всеми -- на высоком детском стуле. Таким образом я по грудь возвышался над скатертью и мог бы есть прямо из тарелки. Если бы там хоть что-нибудь было!

Из-за соседних столиков на меня сначала поглядывали с недоуменным раздражением, а потом узнали Фридриха, и между собой стали тихо говорить про него и про всех нас гадости. Тексты были такие, за которые морду бьют!

Счастье, что никто из моих этого не слышал. Это мог услышать только я, но затевать драку со всем рестораном было просто элементарно глупо.

-- Что вы хотите?! Это же выживший из ума сам Фридрих фон Тифенбах, -говорили за одним столом.

-- Посмотрите, во что он одет?! Это при его-то миллионах?! -- говорили за другим столом. -- Жалкий фигляр...

-- Пусть это прозвучит кощунственно, но сегодняшние потомки наших древних германских аристократических родов -- вырожденцы! Достаточно посмотреть на этого старого плейбоя -- фон Тифенбаха! -- злобствовали за третьим столом.

-- Слушайте! Но ведь это же тот самый Русский Кот, которого еще вчера рекламировали газеты и телевидение!..

При всех предыдущих перешептываниях я сидел на своем стуле как изваяние -не шевельнув ни ухом, ни кончиком хвоста. Но последняя фраза Человека, говорившего обо мне, автоматически повернула меня в его сторону. Еще Шура говорил, что испытание славой и популярностью -- самое тяжкое испытание...

Я повернулся, чтобы рассмотреть Человека, узнавшего меня, а увидел входящих в зал "Тантриса"...

...ХОЗЯИНА И ХОЗЯЙКУ ДЖЕННИ -- ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ СОБАЧКИ, КАРЛИКОВОГО ПИНЧЕРА, С КОТОРОЙ Я, ПОСЛАВ К ЧЕРТЯМ ВСЕ УТВЕРЖДЕНИЯ УЧЕНЫХ О НЕВЕРОЯТНОСТИ СМЕШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ РАЗНЫХ ВИДОВ, НЕЗАБЫВАЕМО НЕЖНО ПЕРЕСПАЛ В ЕЕ СЕРЕБРИСТОМ "МЕРСЕДЕСЕ", В ТРЮМЕ РУССКОГО КОРАБЛЯ, КОГДА МЫ ВМЕСТЕ ПЛЫЛИ ИЗ РОССИИ В ГЕРМАНИЮ!!!

Я тут же вспомнил ночной корабельный бар, злую рожу Хозяина Дженни, заплаканное лицо Хозяйки, и тоненький, захлебывающийся лай Дженни...

Мне даже показалось, что я слышу этот лай.

Фридрих тоже увидел входящих в зал и сказал Тане и фон Дейну:

-- А вот и Моника с Гельмутом! Не помню случая, чтобы они не опоздали.

"Во, бля!.." -- как говорил Водила, когда случалось что-то неожиданное. И в большинстве случаев потрясенно добавлял: -- Ну, ебть!!!"

Так, оказывается, Хозяйка Дженни -- дочь Фридриха фон Тифенбаха? А ее муж, этот жлобяра, у которого мы с Дженни золотую зажигалочку "Картье" скоммуниздили -- зять Фридриха?!..

Мне снова послышался голосок Дженни. Не хватает еще, чтобы у меня на нервной почве начались слуховые галлюцинации!.. Мало того, я даже почувствовал ЕЕ запах! Мамочки родные... Что творится на белом свете! Ну, и ресторанчик!..

-- Познакомьтесь, пожалуйста, -- говорит Фридрих, и наши все встают из-за стола. Один я продолжаю сидеть в полном охренении, потому что все сильнее и сильнее начинаю чувствовать запах Дженни!

-- Моя дочь -- Моника фон Тифенбах-Хартманн и мой зять -- Гельмут Хартманн. С Фолькмаром вы знакомы уже тысячу лет, а это его приятельница и ассистент, очень симпатичный мне человек -- доктор Таня Кох, -- улыбается Фридрих.

Все здороваются и знакомятся, а меня ну просто не покидает ощущение присутствия Дженни, и все! Но тут Фридрих показывает на меня и говорит:

-- А это мой друг -- Кыся. И пригласил я вас, чтобы мы могли сегодня отпраздновать его появление в моем доме!

Моника и Хельмут незаметно для всех (кроме меня, конечно!) переглянулись, и Гельмут, усаживая Монику на стул и садясь сам, улыбнулся (выяснилось, что этот засранец может заставить себя быть вполне обаятельным!) и сказал:

-- Я много раз бывал в "Тантрисе" и сидел за одним столом и с английскими промышленниками, и с американскими кинозвездами, и с членами французского правительства, и с австралийскими скотоводами, не говоря уже о министрах и членах нашего бундестага...

"Но никогда сам не платил по счету!" -- МЫСЛЕННО сказал мне Фридрих фон Тифенбах.

-- Однако я впервые сижу за одним столом с кошкой, ради которой мы все сюда собрались, -- весело проговорил Хельмут и слегка брезгливо переспросил: -Как вы сказали ее зовут, Фридрих?

-- ЕГО зовут Кыся, -- жестко произнес фон Тифенбах. -- Или, если вам угодно -- Мартын.