Обречённый на любовь - Николай Романецкий

— Зачем вы носите очки? — спросил Калинов, когда официант, открыв бутылку, удалился. — Здесь ведь темно.

— Они мне не мешают. — Легкомысленный взмах рукой. — У меня ноктофилия.

— Бедненькая! — Калинов понимающе покивал. — Как же вы все время в очках?

— Привычка… Зато я хорошо вижу в темноте. — Она подняла фужер с вином. — Давайте выпьем за знакомство. Кстати, меня зовут Нора.

— Саша. — Калинов взял свою рюмку. — За знакомство!

Чокнулись, выпили.

— Вы часто здесь бываете? — спросила Нора, без энтузиазма принимаясь за закуску.

— Сто лет не был… Но когда есть возможность, прихожу с огромным удовольствием.

— Любите музыку двадцатого столетия?

— Да, она мне нравится… Хотя не скажу, что знаю ее хорошо. Она в меру экспрессивна и в меру мелодична. И, наверное, поэтому привлекательна. К тому же, в ней еще не ощущается никакого влияния церкви.

По залу вновь разлился сиреневый свет, и музыканты заиграли что-то знакомое. Нора отложила вилку. Калинов воспринял это как намек и тут же потащил ее танцевать. Алкоголь уже подействовал вовсю, танец давался Калинову легко, и все было бы совсем отлично, если бы не ощущалась в его партнерше некая напряженность, словно Нора лишь минуту назад выучила движения танца и постоянно боялась их перепутать.

Потом они снова ели и пили, а дальше вечер превратился для Калинова в череду оторванных друг от друга событий.

Вот они слиты в танце, и он уже не чувствует в ней никакой напряженности, да и кажется ему, что они знакомы уже тысячу лет — так с нею легко и просто… А вот они за столом, пьют, едят и смеются, и она что-то говорит, но он не может понять и только слушает прекрасный певучий голос… А вот они целуются в джамп-кабине, губы ее упруги и прохладны, и очень мешают очки, но она не позволяет их снять… А вот он застилает постель, прислушиваясь к шуму воды в ванной, где Нора принимает душ, и ему жутко не нравится, что она так долго там копается. Он берет с кресла ее платье — в обычном свете оно оказывается нежно-розовым — и вешает в шкаф. И вдруг, сам не зная зачем, вкалывает в пояс «жучка». А потом она появляется из ванной, на ней ничего нет, кроме очков на лице, и ему кажется, что она и мылась прямо в этих своих проклятых очках. Она гасит свет в комнате и оказывается в его объятиях. Он целует прохладные губы, и выясняется, что очки она сняла, но глаз ее в темноте все равно не видно, и слава Богу. Тело ее теперь теплое, и Калинову кажется, что она специально так долго возилась в ванной, чтобы согреться. Тут они падают в постель, его ладони шатрами накрывают тугие девичьи груди. Мысли уносятся далеко-далеко, на край Вселенной, и остаются одни ощущения… А потом, посреди ночи, он вдруг просыпается в ужасе: ему кажется, что рядом лежит холодный труп, что в пьяном угаре он задушил ее своими объятиями, но она поворачивает к нему голову и говорит: «Спи, милый. Давай, я подую тебе в лицо и погашу плохой сон». Он успокаивается. Она дует ему в лицо. Лоб его овевает прохладный ветерок, и Калинову приходит на ум, что, если бы рядом с ним сейчас лежала Марина, то ветерок этот был бы июльский, теплый и ласковый, и с этой мыслью он вновь засыпает, инстинктивно отодвигаясь от любовницы, и в самый последний миг, на грани сна, ему кажется, что он все-таки кого-то сегодня предал: то ли ее, то ли Марину, то ли жену…

3. КАПКАН НА ОХОТНИКА

Когда он проснулся, рядом уже никого не было. Калинов приподнялся на локте и огляделся. Слава Богу, у него вчера хватило ума привести Нору в свою холостяцкую квартиру. Хорош бы он был, если бы притащился с нею в Кокорево, в ИХ с Витой брачную постель. Да-а-а…

Он с трудом встал, прошел на кухню. Кухня была пуста. Судя по всему, его ночная любовь смылась, не попрощавшись. Голова после вчерашнего изрядно трещала, и, чтобы прийти в норму, пришлось принять сразу две таблетки антивинина. Потом он забрался в ванну и, крутясь под колкими струйками воды, пытался представить себе, как Нора стояла вчера тут, на этом самом месте, и струйки секли ее гладкое тело. Стало до омерзения противно, нежданно-негаданно накатил стыд перед черненькой девушкой в кумачовом платье, но Калинов выключил горячую воду, и стыл куда-то пропал. Наверное, замерз и превратился в ледышку. Ледышка, правда, осталась, спрятавшись в глубине души, но с этим уже ничего нельзя было поделать надо ждать, пока исчезнут последние признаки похмелья.

Он посмотрел в зеркало и скривился. Физиономия была еще та. Не физиономия, а свиное рыло. Надо же, сказал он себе, эко зацепила твою мужскую гордость кареглазая забиячка!.. К первой попавшейся юбке бросился за утешениями! Куда делся примерный семьянин, где была его совесть? На кой черт ты связался с этой мороженой ноктофиличкой?!

Совесть молчала: по-видимому, последние остатки похмелья уже выветрились из души. Калинов перекрыл воду. Массажер включать не хотелось, и он растерся докрасна полотенцем. Выйдя из ванной, заказал себе завтрак и принялся одеваться. Проверил карманы: от подобных подруг чего угодно можно ожидать. Однако все оказалось в целости и сохранности. На клавиатуре тейлора демонстративно расположилась розовая заколка для волос. Калинов включил рекордер. На экране появилась Нора, одетая и причесанная. На лице ее снова красовались зеркальные очки. В глубине экрана, заботливо укрытый одеялом, безмятежно дрых сам Калинов. Волосы Норы были распущены, груди рвались из розового плена — аппетитная девочка, ничего не скажешь, не зря она так легко подцепила его вчера.

— Хэлло, дружочек! — Аппетитная девочка приветливо помахала рукой. Я рада, что встретилась с тобой. Ты парень что надо! — Она послала ему воздушный поцелуй. — Только не ищи меня. Я сама тебя найду. Если, конечно, захочу! — Она еще раз помахала рукой, и экран погас.

— Что ж, — пробормотал вслух Калинов. — Найти тебя не представляет ни малейшего труда. Но если бы ты только знала, как далек я от подобного желания.

Он подумал, что и вчера подсознательно сопротивлялся этой связи — не зря же тело Норы все время казалось ему таким холодным — словно у мертвой… Вот только до конца не устоял: все-таки самец одержал в нем верх… Ладно, встретиться с нею еще придется — хотя бы для того, чтобы изъять «жучка», — но встреча эта может и подождать, сейчас имеются дела поважнее.

Он самодовольно помахал рукой темному экрану, выключил тейлор и отправился завтракать.

Милбери не успел найти Крылова. Игорь отыскался сам. В десять утра его изображение неожиданно появилось на дисплее.

— Говорят, ты меня ищешь? — сказал Крылов вместо приветствия.

Он был спокоен на вид. Голос его нисколько не дрожал, лишь печать усталости угнездилась на лице. Большой усталости, смертельной…

— Мне надо с тобой поговорить, — ответил Калинов, тоже не поздоровавшись. — Желательно, с глазу на глаз.

Крылов довольно долго изучал выражение лица Калинова.

— Думаешь, разговор так уж необходим? — спросил он наконец.

— А тебе известно, что из пятерых ты теперь остался в гордом одиночестве?

— Как? — испугался Крылов. — Значит, и Формен?.. — Он умолк, словно незаконченность вопроса давала ему какую-то надежду.

Калинов спокойно кивнул.

— Ты много знаешь об этом деле? — спросил Крылов после очередной паузы.

Калинов вновь кивнул. Господи, прости меня, подумал он. Ложь во спасение — не есть зло.

— Как ты считаешь? — продолжал Крылов. — То, что Формен умер… можно сказать, вместо меня… не дает ли мне… В общем, есть ли у меня два месяца?

— Нет! — жестко сказал Калинов. — Формен умер не вместо тебя! Так что к субботе наступит твоя очередь!

— Ты знаешь, кому это нужно?

— Да, — соврал Калинов. И добавил: — Тому же, кому была нужна смерть твоих друзей.

Крылов посмотрел на него затравленным взглядом:

— И нет спасения!

— Неправда, — сказал Калинов. — Спасение есть. С этой целью я и хотел с тобой встретиться.

— Ну хорошо, — решился Крылов. — Я в Новгороде, буду ждать тебя у памятника тысячелетию России.

— Сейчас отправляюсь… Надеюсь, ты не исчезнешь!

— Полагаю, не исчезну. Я появился в Новгороде всего час назад — время исчезать еще не наступило.

Они сидели на берегу Волхова. Позади, через их головы, внимательно смотрелся в воду седой Кремль. Крылов только что закончил свой короткий сбивчивый рассказ и ждал реакции Калинова.

— Почему ты сразу не обратился ко мне? — спросил тот. — Ты же взрослый человек! И разве я не один из твоих друзей?

Крылов вздохнул:

— А с чем я должен был идти к тебе?.. Да ты бы меня на смех поднял! Или к психиатру отправил бы!.. Разве не так?

— Не так, — соврал Калинов. — И думаю, что в этом случае Бойль и Формен остались бы живы.

— Ну вот… Теперь я еще и в их смерти виноват. — Крылов уныло покачал головой.