Рубеж (Сборник) - Сергей Дышев

В результате по этой инструкции, скорее всего местного производства, воюющий контингент превращался в парадно-политическое сельскохозяйственное формирование. Для журналистов «Фрунзевца» наступили тягостные времена. Назуков вовсю перестраховывался и вычеркивал все, что хоть как-то напоминало о негативе в армии, показывало истинное положение дел в ДРА. Дело доходило до абсурда. Запрещался, к примеру, материал о том, что во взводе не сложился коллектив, – значит, мол, взвод небоеготовен. Вычеркивались упоминания о наградах – если их было, по мнению цензора, слишком много.

Очерк Валерия Глезденева «Время набора высоты» о Герое Советского Союза Александре Черножукове, командире роты из кандагарской бригады, был испорчен всего одной фразой: «Его командирская зрелость измеряется не только мерой времени, а и мерой пережитого и приобретенного опыта. За мужество и беспредельную верность долгу (он был удостоен звания Героя Советского Союза) его смело можно назвать передовым офицером». Взятое в скобки было решительно вычеркнуто и заменено глупейшей фразой. Подобным образом был лишен в очерке звания Героя и политработник Геннадий Кучкин. Хотя тут же о награжденных открыто сказала «Красная звезда».

Все эти уродства тотального засекречивания породили нелепый язык, в котором противник назывался мишенью, населенный пункт – опорным пунктом. А в войсках порой приходилось слышать про газету: «Врунзевец», «мишень, истекая кровью, уползла»… Мало кто знал, в какие условия были поставлены журналисты.

Кое-кто, отчаявшись, ставил над материалом рубрику «Это было в годы войны», называл душманов фашистами. По-своему преуспел в попытках обойти цензуру Глезденев. После скандальных выяснений отношений с цензором он понял, что плетью обуха не перешибешь, стал писать хитрее, недомолвками, намеками рассказывал о войне. И бой настоящий, не учебный, сразу проступал в его материалах. К моему очерку о Герое Кучкине придумал он рубрику «Их имена узнает вся страна», которая хоть как-то намекала на нестандартность случая.

Любимой фразой Глезденева была «в центре сути». Привез ее из академии. Проскальзывала она у него как поговорка, когда кто-то начинал говорить слишком заученно, по-книжному или сыпать общеизвестными истинами.

Однажды он организовал вечер под названием «Землянка». Пригласили ветеранов газеты, фронтовиков, писателей. Глезденев метался в поисках масксети для фронтового антуража, достал где-то на воинских складах алюминиевые кружки фронтового образца. Пригласили и члена военного совета генерал-лейтенанта Н.А. Моисеева. Тот приехать не смог, прислал зама – начальника отдела пропаганды и агитации полковника Дмитрия Ивановича Буданова. Потом при общем торжестве фронтовикам налили «наркомовские» сто граммов, они выпили вместе с молодежью, образовав таким образом спайку поколений. И разговор пошел не президиумный. Потом было что-то вроде концерта художественной самодеятельности. Выступил старший лейтенант Игорь Кошель. Он спел под гитару свою песню, которая потом стала чем-то вроде гимна нашей редакции.

Ты репортер, дороги нет назад,

Пиши историю, цензуру ублажая.

А между строчек – раненый комбат

Твои кавычки кровью заливает.

Сменив перо на спусковой крючок,

На два рожка, набитых до упора,

С комбатом рядом шел, к плечу плечо,

Туда, где «духов» разметалась свора.

Ты шел в атаку под свинца метель,

На мине рвался, в вертолете падал.

И в модуле несвежую постель

Ты принимал, как высшую награду.

Ты лгал жене о райских уголках

И о восточном-де гостеприимстве,

Но умолчал о виденных смертях

И что твоя была до жути близко.

Вновь окунемся в события, которые мы прервали и о которых рассказывал Николай Донских.

Внезапно где-то внизу началась стрельба, посыпались очереди: одна, другая, третья. Валера с бойцами пошел на разведку, к реке. Мы обосновались во дворе афганца. Вдруг – одиночный выстрел, грохот, взрывы. По дувалу ударили пули, одна с визгом ушла в сторону. Все тут же присели, я бросился к выходу:

– Давай, надо быстрей к ним! Что-то случилось!

Взводный прислушался, потом неторопливо достал из мешка очередной орех, прикладом – хрясь!

– Да сиди… Сейчас все выяснится. Сами там разберутся. А полезешь сейчас – сразу на пулю нарвешься. Ты же не знаешь обстановки…

Я хотел было возмутиться, да тут вдруг стрельба затихла, донеслись неясные крики. Взвод занял круговую оборону, готовый к бою. Взводный по-прежнему сидел на своем месте; через равные промежутки времени слышался треск скорлупы. Меня это чудовищное равнодушие и спокойствие выводило из себя, но я сдерживался, в глубине души сознавая, что горячку пороть не стоит.

Послышались торопливые шаги – ворота с шумом раскрылись, во двор ворвался Глезденев. Он заметно бледен и сильно возбужден, глаза широко раскрыты, панамы нет. В его руке – автомат, другой автомат – за левым плечом, а за правым – карабин.

– Вот так надо! Вот так надо воевать! Во – видел? Видишь, видишь, карабин захватили и автомат!

Все вскочили.

– Подожди, разъясни толком, что случилось, что за стрельба?

– Да вот, черт побери… Иду я, черт, тьфу, – Глезденев стал сбиваться, его колотила нервная дрожь.

– Да что случилось?!

– Да «духи», «духи»! – задохнувшись, выпалил Глезденев. – Идут внизу «духи», понимаешь? На «духов» нарвались!

– Ну и кого-то шлепнули? – Взводный стоял рядом и еле ввернул вопрос.

– Двоих завалили!

– Ну и где они, что с ними? Документы, деньги забрал? – поинтересовался Раскатов.

– Оружие вот подобрал, а деньги и документы – ребята разберутся…

– Ну, конечно, – хмыкнул я. – Концов не найдешь!

Втроем вышли за дувал, потом спустились вниз, пошли по руслу реки. По дороге Глезденев пришел в себя, стал рассказывать спокойно и обстоятельно:

– Шли мы этой дорогой, затем – по руслу. И тут мне что-то тревожно стало, то ли тишина подозрительная, то ли что… Не по себе как-то, предчувствие, что ли… Дай, думаю, сойду на тропинку, которая у воды была. Только на тропинку ступил, еще метров двадцать прошел за поворот – там русло реки широкое такое, весной река разливается, а сейчас воды мало… Вдруг прямо на меня по руслу реки идут четыре человека, все обвешанные оружием, в чалмах. Я сразу подумал, что это ребята из отряда самообороны. Раньше много таких видел и сейчас как-то не подумал, что могут быть душманами. «Эй, рафик, товарищ!» – кричу первому, который в метрах тридцати от меня. Тот увидел – и растерялся… Сам я шел впереди, отделение с Антоничевым отстало метров на пятнадцать – как раз были за поворотом.

Тут «товарищ» опомнился, скидывает автомат – и в меня очередью…

К счастью Глезденева, очередь прошла мимо. Как рассказывали потом десантники, он настолько опешил от неожиданности, что только после выстрелов пригнулся и упал за дерево. Он залег и лихорадочно, ничего не понимая, пытался непослушными руками снять автомат с предохранителя, наконец, сорвал его вниз, передернул затвор, загнал патрон в патронник – и снова назад затвор. Естественно, патрон вылетает, в растерянности снова рвет назад затвор. Зациклило…

Но тут же выскочили из-за поворота Антоничев и Скосарев. Виталий скинул с плеча пулемет и дал длинную очередь. Двое из четверых тут же свалились замертво, третьего зацепило, и он с помощью товарища успел скрыться. Потом обнаружили его долгий кровавый след на земле.

Убитых осмотрели, обыскали. Это были молодые, лет двадцати, парни. Ровесники десантникам. Видно, были посланы в разведку. Да вот не дошли… При них обнаружили различное снаряжение, фонарик, гранаты американского производства.

А Глезденев все возвращался и возвращался к подробностям этой короткой стычки. Он был на волосок от смерти, пережитое потрясло его, и он, по-прежнему сбиваясь, стараясь перебороть дрожь в голосе, все хотел выговориться:

– Опомнился наконец – и как шарахнул им вдогонку!

Донских же в это время испытывал иные чувства, иные дела и мысли занимали его – политотдельские.

– И что – ни денег, ни документов? – культурно, но настойчиво интересовался он. Знал по опыту, что документы при случае подносили командиру – может, представление к награде напишет. Причем если результат был коллективным, то право пользоваться трофеем предоставлялось «старикам». Ну а деньги, естественно, исчезали безвозвратно…

– Нет, ничего не было, – с честным лицом заверял сержант.

– Ну, ладно, ребята, все понятно. Не надо больше ничего говорить, – он усмехнулся, подумав про себя: черт с ними, не обыскивать же…

Одного убитого уже успели сбросить в воду с напутствием:

– «Дух» поганый, плыви себе!

Донских увидел, сердито распорядился:

– Не надо, ребята, вытащите его. Труп начнет разлагаться, через день вздуется, и вы потом сами будете пить эту воду.