Персона вне достоверности - Владислав Отрошенко

Запись № 2.

«Мы продолжаем двигаться на юго-восток. Ощутить этого невозможно. Но так утверждает Император. Он нисколько не смутился, когда я прямо спросил у него, известно ли ему, где находится столица его Империи.

— Мы достигли озера, которое гудит (Abbiamo raggiunto il lago che romba)[19], — перевел мне Дайр его ответ.

— Простите, Ваше Величество, — возразил я, — но я хотел бы узнать, имеете ли вы более широкое представление о том, на какой территории находится Новый Каракорум?

Я подбирал слова весьма осторожно. Вопрос тем не менее показался Императору странным. Выслушав перевод, он удивленно взглянул на меня. Затем произнес довольно длинную речь, которую Дайр перевел мне коротко:

— Великий Император Туте отвечает тебе: Новый Каракорум кочует в настоящее время по территории улуса Джучи — так называется испокон веков западная часть Империи.

Среди императорских секретарей, записывавших нашу беседу, был тот чиновник, который завладел моей табакеркой. Он ни разу не посмотрел в мою сторону».

Запись № 3.

«Никогда еще не встречал я города столь похожего на дом. Улицы Нового Каракорума не что иное, как темные и запутанные коридоры. Что же касается площадей, то им следовало бы называться комнатами или залами, в зависимости от размеров. Обширных зал здесь попадается немного. Дневной свет проникает только в те из них, которые имеют в центральной части потолка круглое отверстие. Оно служит, как пояснил мне Дайр, „для того, чтобы дым уходил от очага“. Большие очаги, выложенные из камня и постоянно полыхающие, действительно встречаются в таких залах. Однако я полагаю, что у этих отверстий есть и другое назначение. Сквозь них наружу поднимаются высокие башни. Последние не имеют ни окон, ни бойниц, но зато в изобилии украшены знаменами, большею частью белыми, с изображением кречета. В просветах между краями отверстий и стенами башен иногда появляется полуденное облако, луна или птица — и это все, что можно увидеть из Нового Каракорума. А между тем Император Туте пребывает в полной уверенности, что он управляет огромной частью мира. Нет никаких сомнений, что Империя существует только в его воображении. Однако сколько усилий затрачивают его подданные, чтобы поддерживать эту иллюзию! В Императорской канцелярии беспрерывно трудятся над бумагами сотни писцов и всевозможных чиновников; снаряжаются императорские курьеры; издаются указы и предписания; рассылаются письма и извещения… Кому? Куда? В пространство Империи! В то фантастическое пространство, о котором Император знает лишь одно — что оно „очень обширно“. Разумеется, никакой карты Империи здесь нет. Да и нужна ли она Его Величеству?»

Запись № 4.

«Напрасно я пытался выяснить сегодня, сколько времени существует Новый Каракорум. О времени здесь судят произвольно. Для его измерения служат процессы, длительность которых не может быть постоянной, ибо она зависит от случая. Вот единицы времени, которыми пользуется Император Туте, — записываю их в том порядке, в каком я их узнал из утренней беседы с ним:

„время, в течение которого ящерица остается неподвижной“;

„время выкуривания одной трубки“;

„время, нужное для того, чтобы жук взлетел с ладони ребенка“;

„время, за которое слуги находят перстень, потерянный господином“.

Название периода или отрезка времени может быть связано с любым явлением, нечаянно попавшимся на глаза. Есть „время, когда сильно трепещут флаги на башнях“, „время, когда быстро ползет муравей по стене“.

Утренний час, в который я расспрашивал Императора о мерах времени в его Империи, он назвал, взглянув на того чиновника, что присвоил мою табакерку, „временем, когда секретарь Церен часто макает перо в чернильницу“.

Что ж, в таком случае мне следовало бы назвать это время временем, когда я узнал в секретаре Церене того самого унтер-офицера, которого я видел во дворце правителя страны казаков… Да, это был несомненно он — калмык, исчезнувший незадолго до страшной бури, разрушившей в Черкасске многие строения. Но узнал ли он меня?»

Запись № 5.

«Я ошибался, карта существует. Сегодня я вновь задал вопрос Императору о размерах Империи. Он ответил буквально следующее;

— От восточных пределов государства до западных — четыреста уртонов.

— Я полагаю, Ваше Величество, — сказал я, — что уртон это мера расстояния, но какое именно расстояние она обозначает, мне неизвестно.

— Расстояние между двумя почтовыми станциями, — ответил Император.

— Я благодарен Вашему Величеству за это разъяснение. Однако мне было бы легче понять, сколь велико расстояние в триста уртонов, если бы вы выразили его в иных единицах измерения.

Выслушав перевод моей просьбы, Император кивнул и погрузился в молчание. Оно длилось довольно долго, может быть, столько времени, сколько „ящерица остается неподвижной“. По крайней мере, была такая минута, когда Император закрыл глаза и задремал, что предвещало окончание беседы. О том, что Его Величество больше не желает говорить, объявляет обычно начальник Императорской канцелярии господин Илак. Я терпеливо ждал этого объявления. Но заговорил сам Император.

— Великий Император Туге, — перевел Дайр, — согласен сказать тебе иначе: от восточных пределов государства до западных лежит путь в тысячу двести кочевок.

Мне ничего не оставалось, как снова поблагодарить моего собеседника за ответ, лишенный для меня всякого смысла. Но едва лишь Дайр взялся переводить мои слова, Император остановил его жестом и что-то сказал, обратившись к господину Илаку. Тот удалился из аудиенц-залы и вскоре вернулся, неся на вытянутых руках кожаный футляр цилиндрической формы. Приблизившись к Императору, он опустился на колени. Туге произнес несколько слов и взмахом руки указал на меня, после чего господин Илак поднялся на ноги, подошел ко мне и, раскрыв футляр, развернул передо мной карту. „Spatiosissimum Imperium Mongaliae Magnae juxta recentissimas observationes mappa geographica accuratissime delineatum opera et sumtibus Matthaei Seutteri“[20], — прочитал я титульную надпись, сделанную в левом нижнем углу, в картуше… Как сожалею я теперь, что при этом я вынул из кармана и надел очки! Увидев их, Император объявил, что „эту вещь“ я должен ему подарить — сегодня, сейчас, сию минуту, „во время, когда степной сурок жует сухую траву в позолоченной клетке“… Но даже без очков я рассмотрел карту Империи монголов достаточно хорошо, чтоб убедиться, что на ней изображены те же пространства, которые занимает Империя русская».

Запись № 6.

«Дайр не переводит мне слова, с которыми Император обращается к вельможам. Однако сегодня мне было не трудно догадаться, что Туте потребовал от своего старшего секретаря господина Булгана некоторых уточнений, касающихся нашей беседы. Речь шла о способе передвижения города. Было видно, что Император плохо осведомлен в этом вопросе. Ему достаточно знать, что город постоянно и весь целиком размещается на „большой повозке“. О количестве быков, которые тянут эту повозку, Император выразился неопределенно: „очень большое количество быков“. Впрочем, спустя минуту, поговорив с господином Илаком, он высказал другое мнение. Город будто бы состоит из отдельных частей, каждая из которых имеет свою повозку.

— Повозок существует пять тысяч, — объявил Император, справившись у господина Илака.

— Ваше Величество желает сказать, — спросил я осторожно, — что китайские лавки, базар, тюрьма, дворцы секретарей, кумирни, башни, гвардейские казармы и прочие строения столицы движутся согласованно на разных повозках?

— Император сказал то, что сказал (L’imperatore ha detto ciò che ha detto), — услышал я в ответ.

На этом беседа была окончена. Туге имел недовольное выражение лица. Один из сановников, стоявший по правую руку от престола, ударил меня палкой. Император сделал вид, что не заметил этого дурного поступка. В тюрьму, в мое унылое обиталище, меня сопровождал секретарь Церен. Воспользовавшись этим случаем, я спросил у него по-русски, помнит ли он меня и может ли содействовать моему освобождению? Калмык равнодушно посмотрел на меня и ничего не ответил. С трудом выговаривая русские слова, я попытался объяснить ему, что в город меня привело любопытство и что я вовсе не имел намерений передавать кому-либо шпионские сведения о фортификациях Нового Каракорума. Однако результат был тот же: бывший вахмистр войска казаков невозмутимо молчал. Наша повозка, управляемая ловким кучером, быстро неслась по темным улицам города, кое-где освещенным факелами. По мере того как мы удалялись от императорского дворца, усиливался отвратительный запах экскрементов, которыми наполнены все закоулки монгольской столицы, ибо жители ее без стеснения испражняются там, где их застает нужда. Мы уже достигли тюремных ворот, когда калмык вдруг произнес по-русски: „Я хорошо тебя помню“. Больше он ничего не сказал».