След на воде - Татьяна Ивановна Ефремова

— Тоже кладовка, — мне до смерти надоело таскаться хвостом за деятельным Димычем и заглядывать во все тесные закутки. Скорее бы уж все закончилось.

Захаров остановился, чтобы закурить, повернулся спиной к ветру, спрятал в ладонях хлипкий огонек зажигалки.

Я обогнула его массивную фигуру, зашла вперед и нажала на ручку очередной узкой железной двери.

— Смотри сюда. Это тоже кладовка. Какая-нибудь рабочая одежда тут болтается…

Дверь открылась бесшумно и неожиданно легко.

Я не успела увидеть никакой рабочей одежды. И Димычу ничего не успела показать.

Потому что сразу же из открытой двери на меня повалилось что-то массивное и плохо различимое в темноте кладовки.

Я шагнула назад и выставила перед собой руки. И на них приняла, совершенно этого не желая, довольно тяжелую ношу.

Холодные руки скользнули по бокам, и совсем близко перед собой я увидела широко раскрытые глаза с красными от лопнувших сосудов белками и темными зрачками почему-то овальной формы.

Я отступала назад, пытаясь избавиться от тела, но не решаясь отдернуть руки и просто уронить его на палубу.

Орать враз пересохшим ртом не получалось, и я скулила от ужаса, надеясь изо всех сил, что хоть кто-то меня услышит.

— Твою мать! — с отчаянием завопил подоспевший Димыч, перехватывая у меня страшную находку.

Он пытался разжать мои окоченевшие в одну секунду руки, а я скулила, радуясь, что могу издавать хоть какие-то звуки. И смотрела, не отрываясь, вниз, где на уровне моей талии болталась растрепанная темноволосая голова, и на сгиб своего левого локтя, за который зацепился кончик косы, стянутый веселенькой бело-голубой резинкой.

Глава 11

— Тихо-тихо-тихо, — повторял Димыч, прижимая меня лицом к своей куртке. Больно прижимал, не давал вывернуть лицо, глотнуть немного сырого воздуха и еще разок посмотреть на лежащее на палубе тело. — Тихо-тихо. Все хорошо. Все хорошо… только отпуск у меня кончился, похоже. Мать вашу!

Заметив, что я оставила попытки освободиться, он ослабил, наконец, свою медвежью хватку и позволил мне повернуть голову.

Мертвая Карина лежала на палубе инородным предметом, нарушая четкую привычную картину.

«Мне кажется, что я на войну уезжаю. И меня там обязательно убьют», — несколько дней назад Карина хлюпала носом и болтала, как мне тогда казалось, ерунду. А оказалось, что не ерунду. Может, она предчувствовала что-то? А я не придала значения, мало ли, что болтает расстроенная девчонка.

«Зря я на этот теплоход устроилась. Папа хотел меня в Таиланд отправить…»

Я шагнула поближе и наклонилась, чтобы заглянуть Карине в лицо.

Теперь оно уже не казалось мне таким страшным, как в первый момент. Только бледное очень. И рот приоткрыт.

«Вдруг меня в закрытом гробу привезут и даже маме не покажут…»

Я выпрямилась и стала часто-часто хватать воздух. Глаза наполнились слезами, а рот слюной.

— Если ты блевать надумала, то не сюда, — Димыч истолковал мои движения по-своему. — Через борт перегнись, что ли. Не хватало еще место происшествия загадить.

Я отвернулась от него и вытерла слезы.

Димыч тем временем оглядывался по сторонам и, увидев, наконец, показавшегося из двери матроса, свистнул, привлекая внимание.

— Эй, пацан! Давай сюда!

Сам он двинулся навстречу и перехватил парнишку на полпути, не подпустив к мертвой Карине.

— Дежурный офицер сейчас кто? — спросил Димыч, демонстрируя «корочки» изумленному матросу. — Давай его сюда. Скажи, срочно.

— Сейчас у третьего штурмана вахта. И старпом еще в рубке. Кого звать-то? — поинтересовался парнишка, пытаясь заглянуть Димычу через плечо.

— Обоих зови. Так даже лучше. Да, зайди еще в двести седьмую каюту. Там мужик на кровати валяется. Вадим Сергеевич зовут. Скажи, что Захаров просит срочно прийти. Чемодан пусть возьмет, — крикнул он уже вслед убегающему матросу.

Двое других, опрометчиво вышедших из тех же центральных дверей на палубу, были тоже приспособлены Димычем к делу. Им он велел встать по обоим бортам теплохода и никого не пускать к месту происшествия.

Сам Димыч перевернул Карину на спину и, присев на корточки, обшарил карманы.

— Опаньки! — радостно воскликнул он, вытаскивая из бокового кармана джинсов свернутую в несколько раз бумажку. — Что это у нас такое? Надо же, не соврала, оказывается, ваша Лиза — была записка. Вот она, в целости и сохранности.

Я заглянула ему через плечо — действительно, записка существовала на самом деле. Клочок обычной «офисной» бумаги с напечатанными на принтере словами. Теми самыми, про полночь и обязательное условие прийти одной.

— А почему записку не уничтожили? — спросила я. — Ведь это же улика.

— Да какая это улика? — пожал плечами Димыч. — Даже не от руки написано, по почерку не опознаешь. Так, лишнее доказательство, что ее выманили из каюты ночью. Кстати, а где принтер есть на теплоходе?

Я не ожидала такого вопроса, и задумалась ненадолго.

— На ресепшн компьютер есть, — вспомнила я наконец. — И принтер тоже, кажется. Еще в офисе точно есть — нам меню на нем распечатывают каждый день. Может, и еще где стоит, у начальства.

— А к тому компьютеру, что на ресепшн стоит, кто доступ имеет?

— Да в принципе, все имеют. Он там и стоит для общего пользования.

В эту минуту вернулся запыхавшийся матрос вместе со старпомом и третьим штурманом.

Матроса Димыч отправил за бумагой и ручкой, а офицерам коротко рассказал о случившемся и показал лежащее на палубе тело Карины, предупредив, чтобы ничего не трогали.

Они и не собирались ничего трогать. Смотрели на труп, не отрываясь, и как будто не верили, что все происходит на самом деле.

Я отвернулась и стала смотреть на тучи. Небо было темным, а тучи еще темнее. И луна яркая-яркая, когда ее видно. А когда за тучу зайдет, так совсем тошно становится. И все время ощущаешь, что за спиной у тебя на железной крашеной палубе лежит мертвая девчонка. Которая еще вчера тебе на жизнь жаловалась, а ты выслушать не хотела. Отмахивалась и уверяла, что ничего особенного не произошло. А она говорила, что все очень плохо, и лучше бы ей на теплоход не устраиваться. Выходит, Карина права была. Во всем права. Даже в том, что лучше было ей папу послушаться и отдыхать поехать к теплому морю. Тогда бы жива осталась.

«Мне кажется, что я на войну уезжаю, и меня там обязательно убьют…»

— Не уходи никуда, — сказал Димыч, поднимая голову от исписанного листка. — Я тебя понятой запишу.

Вадим пришел очень быстро, как будто бегом бежал. Охнув, присел на корточки и начал деловито осматривать труп.

— Задушена, — коротко сообщил он Димычу. — Шнуром или тонкой веревкой.