Просветленные не ходят на работу - Олег Гор

– Но почему вы можете знать обстоятельства прежних воплощений, а я нет? – раздраженно заявил я. – В едь вам это не мешает, не помешает и мне, а ведь так интересно!

Монах вздохнул:

– Почти все ученики проходят мимо этого, но в твоем случае, я подозреваю, мне так просто не отделаться…

Я встрепенулся:

– А много их у вас было?

Брат Пон очень редко и неохотно говорил о своем прошлом, а на вопросы, его касавшиеся, отказывался отвечать.

– Некоторое количество, – отозвался он, хотя я ждал обычного «это не важно». – Хочешь, чтобы я назвал тебе имя каждого, год рождения, и сообщил, где он сейчас находится?

– Ну, нет… – я помотал головой. – Лучше расскажите о моих прошлых жизнях.

– Давай поговорим об этом позже. После ужина, например.

Ободренный этим обещанием, я отправился устранять последствия того погрома, что учинили полицейские.

На ужин был тот же рис, что и всегда, но я жевал, не ощущая вкуса.

– Ты уверен, что хочешь познакомиться с теми обстоятельствами, через которые твой поток восприятия проходил ранее? – осведомился брат Пон, когда я вернулся от реки, отдраив до блеска миски и кастрюли.

– Конечно!

– Учти, это по-настоящему жестокая встряска, – он смотрел на меня оценивающе. – Самая большая трансформация сознания – момент смерти и нового рождения, а тебе придется вспомнить, как ты проходил через подобное тысячи раз.

– Я готов, – сказал я, хотя под ложечкой засосало.

– Тогда пойдем. Нам понадобится помощь братьев.

Я думал, что мы отправимся на «мою» полянку в джунглях, где находилась бхавачакра.

Но нет, монах повел меня в храм, туда, где ждали его молодые помощники.

За проведенное в Тхам Пу время я так и не понял, какого рода отношения связывают их с братом Поном – если они и были его учениками, то очень продвинутыми, поскольку никаких заданий вроде бы не выполняли, а помимо хозяйственных и обрядовых занимались таинственными, непостижимыми для меня делами.

– Сядь перед ликом Просветленного и успокой сознание, – велел монах.

Я попытался усмирить бешено колотившееся сердце, и мне даже это удалось. Тренировки последнего времени дали о себе знать, и вскоре я если и волновался, то совсем чуть-чуть.

Не так, как в свое время перед походом к зубному, когда просто с ума сходил от беспокойства.

– Очень хорошо, – сказал брат Пон и перешел на тайский.

Раздался мягкий звон – снаружи кто-то ударил в один из молитвенных колоколов. Брякнул второй, третий подал свой надтреснутый голос, и мне до ужаса захотелось открыть глаза, чтобы посмотреть, кто там бродит.

Десять минут назад все обитатели храма были тут, рядом со мной, и я не слышал, чтобы кто-то выходил!

Но колокола продолжали звучать, и я вспомнил тот день, когда пересчитывал их, собственную ярость, отчаяние по поводу того, что проклятущие цифры все время путаются…

Хотя это дело прошлое.

Я усилием воли вернул себя в настоящее и осознал, что мерзну, несмотря на душный вечер – тепло словно утекало из моего тела, пол храма казался ледяным, непонятно откуда тянуло сквозняком, от которого по коже бегали целые табуны мурашек.

Колокола звенели негромко, но настойчиво, и в такт им нечто начало вибрировать и внутри меня. Я почти ощутил струны, что сверху крепили к своду черепа, а снизу – к копчику. Они задрожали, щекоча внутренние органы, пуская по мышцам крохотные спазмы и рождая нечто вроде мелодии, грубой, но различимой.

Дребезжали кости, суставы отзывались хрустом и щелканьем.

– Открываем, – сказал брат Пон, и я вздрогнул, так неожиданно оказалось услышать человеческий голос после всех этих странных звуков. – Ты только не дергайся… оп-па…

Он аккуратно, но уверенно взял меня за затылок.

И тут же я понял, что стою посреди поля, заросшего кукурузой, в руках у меня мотыга, босые ноги прикрывает цветастая юбка, а на шее бренчат нити длинных бус из цветных камешков… я женщина?

Страх исчез, мне захотелось кричать от восторга, ведь все получилось!

Многоголосое бормотание назойливо полезло в уши, и я обнаружил себя в кругу бородатых мужчин в одеяниях вроде простыней, активно что-то обсуждавших и даже махавших руками.

Дверь помещения, где они… нет, мы находились, охраняли двое воинов в блестящих панцирях и с копьями.

Древний Рим? Античная Греция?

Густые джунгли, по сравнению с которыми лес вокруг Тхам Пу выглядит ухоженным парком, и я, голый, сижу на земле, увлеченно сплетаю что-то из тонких прутиков, а из-под ближайшей хижины ко мне ползет змея, серая, блестящая, такая красивая, ее хочется схватить…

Далекий женский крик вернул меня к реальности.

Я не выдержал, открыл глаза.

Брата Пона видно не было, он, похоже, стоял позади, а вот двое его подручных созерцали меня с обычным бесстрастием, как и стоящий на каменной глыбе Будда. Гирлянды на его шее поблескивали в сумраке, и ароматические палочки мерцали, точно крохотные алые глаза.

А затем словно громадная волна подхватила меня и унесла.

Я видел тысячи жизней одновременно, через меня текли потоки воспоминаний, принадлежавших разным личностям, я болел, получал увечья и раны, умирал и терял близких… Вихри боли мужчин и женщин, обитателей разных стран и эпох, обрушивались на меня, сменяясь дуновениями экстаза, короткими и слабыми, если сравнивать с ураганом страдания.

Я любил и ненавидел, предавал и сам был не раз предан…

В какой-то момент я утерял ощущение себя, забыл, кто я и что происходит, барахтался в струях разнородных событий, переживая десятки их одновременно. Ощущал вкус воды, крови, разных кушаний, боль, наслаждение, холод и жару, родовые схватки и судороги утопающего.

Толчок в затылок, и я обнаруживаю себя в полутемном зале, напротив меня двое мужчин в бурых одеяниях и грубо высеченное из камня изваяние, сладкий запах щекочет ноздри…

Прошлое? Настоящее?

Из-за моей спины появляется третий мужчина, лицо его кажется смутно знакомым. Он что-то настойчиво спрашивает, но я не понимаю, поскольку говорит он на незнакомом мне языке.

От ужаса я едва могу дышать.

Что происходит? Где я?

– Возвращайся, – произносит мужчина, и я понимаю его и даже вспоминаю имя: брат Пон.

– Да-да, – хриплю я, пытаясь избавиться от ярких образов, что извергаются из памяти настоящими гейзерами: кровавая битва, поле завалено трупами, и я жру еще теплую печень врага; бесконечная снежная равнина, и я бреду через нее на лыжах, понимая, что обречен, и слышу хруст наста под лапами догоняющих меня хищников.

Нет-нет, это не мое, это не я!

А кто я?

От страха я заскулил, обхватил голову руками, затем попытался вскочить, как можно быстрее удрать из этого ужасного места, но сильные руки надавили мне на плечи, удержали.

– Возвращайся, – прошептал брат Пон мне в ухо. – Вспомни себя.

Но я помнил слишком многих себя и не мог решить, какое из них настоящее и есть ли вообще настоящее.

Что-то лопнуло внутри черепа, и я погрузился во тьму.

Открыв глаза, я понял, что лежу на мягком, укрыт одеялом, а через щели в стене проникает дневной свет.

– Очнулся, – сказал брат Пон, сидевший у меня в ногах. – Имя свое помнишь?

Мне стало так страшно, что залязгали зубы.

Я напрягся, отгоняя воспоминания, которые не могли быть моими, и назвался.

– Уже хорошо, – заметил монах со смешливым огоньком в глазах. – Пин-код?

Я открыл рот, собираясь озвучить код от своей банковской карточки, но вовремя опомнился и посмотрел на него с упреком.

– Извини, не смог удержаться, – брат Пон со смешком развел руками. – Ну что? Заглянул в прошлые жизни?

Это он откровенно преуменьшил – не то что заглянул, нырнул с головой, прочувствовал их как свои собственные, и ноша эта оказалась слишком тяжелой для моего рассудка. В сознании остались лишь смутные обрывки, словно от яркого сна, но я был этому даже рад.

– Доволен? – продолжал допытываться монах.

– Я чуть с ума не сошел, – признался я.

– Вот то-то и оно. Я же говорил, что знание это излишнее и даже опасное. Эмоционального груза одной жизни порой достаточно, чтобы пригнуть нас к земле, а если их тысячи?

Я молчал, поскольку возразить было нечего.

– Пойдем, начнем приводить тебя в себя, – сказал брат Пон, поднимаясь. – Одеваться не нужно.

Откинув в сторону одеяло, я понял, что обнажен.

Выбравшись из лачуги, замер, пытаясь сообразить, как перенесся в это странное место из родного селения, где муж и дети, и не видение ли это, насланное злыми духами. Когда же опустил голову, увидел, что обладаю телесными признаками, свойственными лишь мужчинам.

Струя воды ударила мне в лицо, и наваждение сгинуло.

– Теперь некоторое время они будут тебя навещать, – брат Пон поставил опустевшее ведро и взялся за следующее. – Тени прошлого, вампиры памяти, жаждущие крови твоего существования… Но ты же сам этого хотел, так что не стоит жаловаться.