Тени зимы - Джиллиан Брэдшоу

Посол Максена сидел слева от Артура (ну, не справа же его сажать! Он и так выглядел довольно смущенным), а Мордред устроился рядом с ним. Уже ко второму блюду посол потребовал вина. Пир назначили официальный, так что в Зале женщин не было. Я вошла и наполнила кубки всех, сидящих за высоким столом, а потом села рядом с Артуром, справа от него. Флягу с болиголовом я спрятала за широким, вышитым золотом поясом. Никто бы его не заметил, но я сама чувствовала на боку словно большой кусок льда. Холод от него постепенно пробирал меня. И сильно болела голова.

— Вы побледнели, миледи, — проговорил Бедивер, отодвигая для меня кресло.

— Голова, — пожаловалась я. — Того и гляди, отвалится.

— Что с тобой? — спросил Артур, прерывая разговор с послом. Вид у того был задиристый и смущенный одновременно.

Я перестала тереть виски, улыбнулась и подняла кубок.

— Ты действительно побледнела, — тихо сказал Артур. — Сердце мое, по-моему, в последнее время ты просто вымоталась. Иди-ка ты спать. Я за тебя извинюсь.

— Ничего, — отмахнулась я. — Бокал вина, и все пройдет. Чем оскорбительнее ведет себя Максен, посылая к нам это чудо, тем любезнее должны быть мы.

Некоторое время он пристально смотрел на меня, затем нашел под столом мою руку, сжал ее и снова повернулся к разговору с послом. Я успокоила глазами Бедивера, и он тоже включился в обсуждение общих проблем.

Слухи перевозбудили Братство, и многие из мужчин много пили, в то время как некоторые оставались трезвыми и угрюмыми. Мордред пил мало. Когда я подошла наполнять его кубок в третий раз, то заметила, что и ко второму он едва прикоснулся. Он улыбнулся мне странной горькой улыбкой, в глазах его плескалась сплошная чернота. Это меня напугало. Я отошла, но его глаза еще долго следили за мной. Похоже, он знал, что у меня на уме.

«Но это же невозможно!», — меня охватила паника. Он не мог знать. Все дело в моем безудержном воображении. Нет. Он знал. Мне казалось, еще миг и я закричу. Скорее бы ночь прошла. Немыслимо было сидеть в ожидании, когда подвернется удобный момент, чтобы… убить человека. И этот человек сидит рядом со мной за столом! Фляга с болиголовом стала еще холоднее, все больнее впиваясь под ребра. Мордред изредка поглядывал на меня, и на лице его мелькала страшная понимающая улыбка. Нет, сегодня у меня ничего не получится. При этой мысли я испытала такую волну облегчения, что не смогла сдержать вздох, больше походивший на стон. Я тут же рассердилась на себя. Да не может он ни о чем догадываться! Это все мое воображение. Оттого и факела горят ярче, и вино в моем кубке оказалось крепче, чем я думала. Стены Зала начали медленно кружиться у меня перед глазами. Я задыхалась. Попытка взять себя в руки вроде бы удалась, но глаза Мордреда неотступно следили за мной. Мне захотелось выскочить из Зала.

Наконец с едой покончили. Теперь пение. Наш главный бард, Талиесин, сначала спел о какой-то древней битве времен завоеваний императора Константина, и Зал замолчал. Люди прихлебывали мед и слушали. Закончив рассказ о том, как Константина провозгласили императором в Риме, Талиесин попросил вина. Посол тут же потребовал еще меда. Я приказала принести еще один бочонок, а пока наливала кувшин, Талиесин опять запел, на этот раз о саксонских войнах, оплакивая Оуэйна ап Уриена, сына союзного короля. Эту песню сочинил сам Талиесин, и Зал словно обезлюдел, так внимательно слушали сложную, тревожную мелодию, скорбь которой лишь усиливали слова. Факелы пригасли, как я и ожидала. Мордред пил сдержанно, но я решила, что время пришло.

Я начала с дальнего конца стола и разливала мед, пока в кувшине не осталась на одну чашку. Затем, отвернувшись от факелов, полезла за пояс.

«В лучах зари копий твердь», — пел Талиесин.

Фляжка, казавшаяся такой холодной, на самом деле оказалась теплой. Вытащив пробку, я быстро вылила болиголов в кувшин и убрала флягу. Вокруг меня плескалась музыка. Я с трудом двинулась вперед, подошла к Медро и обнаружила, что его кубок пуст.

Талиесин пел:

Пал от Оуэна Фламдвин,

Как во сне обрел он смерть.

Ллоэгра рать уложил —

В их глазах огню гореть.

С поля мало кто бежит, —

Бахвалятся одолеть —

На расправу Оуэн крут…

Оуэн ап Ириен...

[Перевод взят из статьи Н. Л. Сухачева, А. И. Фалилеева «Два стихотворения из "Книги Талиесина"». Прим. Переводчика.]

Я наполнила кубок Медро, вылив из кувшина все до последней капли; словно во сне, вернулась к слугам и долила в кувшин меда. Оделила другую часть стола, но когда снова села, обнаружила, что дрожу так, что боюсь поднять свою чашу. Бедивер спорил с Гавейном о философии, Артур обсуждал с послом политические проблемы, и никто ничего не заметил. Оставалось ждать. Мне казалось, что в любой момент я заплачу, и отчаянно хотелось, чтобы все закончилось, чтобы уже было утро, и чтобы пришли сказать, что Мордред…

— Милорд, — Медро стоял с отравленным кубком в руке и как-то страшно улыбался Артуру.

Артур отвлекся от посла и кивнул Талиесину. Музыка смолкла, а без нее в Зале вдруг стало очень тихо. Я слышала, как гудит огонь в очаге, как потрескивают факела и стучит кровь у меня в ушах. Пришлось уцепиться за край стола, иначе я бы свалилась. Медро выглядел очень изящно; блики скользили по его светлым волосам и бороде, тени залегли в складках плаща с пурпурной кромкой. Бронзовый кубок, богато украшенный серебром, горел у него в руке, как солнце в полдень.

— Милорд, — повторил он все тем же легким тоном. Чистый голос легко пронизывал тишину Зала.

— Лорд Мордред, — Артур кивнул. Отвечал он тем же легким тоном, только голос его звучал глубже и грубее, чем раньше. — Вы что-то хотите сказать?

— Я бы многое сказал, если бы мне позволили. — Медро все еще улыбался. — Но сейчас ограничусь тостом за ваше здоровье, долгую жизнь и долгое правление. Правда, я не стал бы поднимать этот кубок по такому случаю.