Почувствуйте разницу - Михаил Мишин

Все она знает. И он все знает. Потому так и говорит. Потому что это уже разговор не просто так.

— А я пластинку новую купила, — говорит она. — Челентано. Хочешь поставлю?

— Поставь, — говорит Катышев. — Послушаем Чипполлино.

— Темный человек, — говорит она. — Челентано.

Она подходит к проигрывателю, включает, ставит пластинку.

Сумрачный сладкий голос вплывает в комнату, скользит вдоль стен, поднимается шатром к потолку, окружает, обволакивает, впрыскивает в сердце тревогу…

И Катышев на нее смотрит, а она сидит, рукой в такт покачивает, и сигарета покачивается, и дымок рвется на мелкие спиральки…

И Катышев встает, начинает ходить по комнате. Потом к окну подходит, стучит пальцами по стеклу в такт. А Чипполлино поет. Иголка поскрипывает. А она неподвижно сидит. И вот Катышев подходит к ней и руки на плечи кладет.

А она сидит неподвижно, только пепел с сигареты падает. А он отбирает у нее сигарету и гасит.

— Хулиганишь, — говорит она.

И на него снизу вверх смотрит.

И он к ней наклоняется, целует в губы. И еще. И еще…

Потом она отстраняется и на него долго смотрит. И Катышев спрашивает шепотом: "Что ты?" — и снова целует…

Потом она снова отстраняется и говорит: "Подожди" — и выходит из комнаты.

И Катышев один остается.

Музыка кончилась, иголка уже у самой этикетки шипит. Катышев подходит, снова пластинку пускает. Потом к зеркалу подходит. А в зеркале красный Катышев стоит, и волосы у него встрепаны, и Катышев смотрит на Катышева и подмигивает. И Катышеву, который с этой стороны смотрит, смешно делается, и оба Катышевых ухмыляются. "Кретин", — думает этот Катышев, и Катышевы расходятся по своим комнатам, садятся на диваны, и этот Катышев правой рукой волосы приглаживает. И тот Катышев приглаживает — только левой… И вот слышны ее шаги в коридоре.

И Катышев смотрит на дверь.

И дверь открывается.

И она входит.

И подходит к нему.

И становится совсем рядом.

И проводит рукой по его лицу.

И он притягивает ее к себе.

И касается ее губ губами.

Потом все исчезает.

Времени нет. Пространства нет.

…Сначала появляется пространство…

Оно возникает из тумана, и все оно — это ее лицо рядом и глаза закрытые. Потом они открываются, смотрят на Катышева, закрываются снова… И туман начинает редеть. Сначала медленно, потом быстрей и пространство расширяется, заполняется предметами…

Потом возникает время. Его показывают часы на руке Катышева, которая перебирает ее волосы. И Катышев смотрит и замечает время, вернее, не время, а который час. И помимо воли отмечает: "Нормально".

Потом они курят. Катышев смотрит на дым, мысль у него все яснее работает. Потом он слышит, как иголка шипит. И говорит Катышев: "Кончился Чипполлино". И голос хриплый у него.

А она молчит, не думает ни о чем. Только веки тяжелые. И не хочется, чтоб он уходил. Не хочется — и все. И она курит молча.

А Катышев уже докурил.

Потом она встает и что-то говорит Катышеву, и он ей отвечает. И она халатик набрасывает, выходит из комнаты.

Встает Катышев, в порядок себя приводит. Подходит к зеркалу снова. Смотрит на Катышева. Потом оба Катышевых причесываются. Что-то в их лицах изменилось, а что — не понять. И этот Катышев тому подмигивает. И тот этому. Потом опять Катышевы расходятся, закуривают.

Потом она в комнату входит, подсаживается к Катышеву, сигарету берет. А он ей спичку подносит.

— Хочешь кофе? — она его спрашивает.

— Не надо, — говорит Катышев. — Я его вчера столько выпил — видеть не могу.

Это он врет. Просто внутри уже метроном защелкал.

— А ты выпей, если хочешь, — говорит Катышев. — Давай!

— Ладно, — говорит она. — Потом.

И сидят они, курят. Пластинка крутится, Челентано поет. Приятная песенка такая.

Сидят, курят. А у Катышева внутри все, как у спринтера на старте. Только выстрел он сам должен сделать. "На старт, внимание…"

Но она сама говорит:

— Пойдешь?

— Надо, — говорит Катышев и усмехается мужественно-печально. Мол, ты же все знаешь. Мол, что тут говорить. Мол, и так тяжело.

— Надо, — повторяет она. — Надо, Федя.

И вот Катышев встает, и она тоже, и выходят они в коридор.

Катышев надевает плащ, берет портфель в руку.

— Сигареты забыл, — говорит она. И хочет вернуться.

— Не надо, — говорит Катышев. — У меня еще есть. И стоят они, друг на друга смотрят.

— Пошел, — говорит Катышев мужественно-печально.

— Пока, — говорит она.

Открывается дверь на лестницу, выходит Катышев, оборачивается, смотрит.

Так он на нее смотрел, будто что-то хотел сказать. Но ничего он сказать не хотел. Поиграл желваками, повернулся круто, рукой махнул и вниз пошел. "Артист!" про себя подумал.

Только когда два марша прошел лестничных — услыхал: дверь захлопнулась. Расслабился он тогда, свободнее зашагал. Во двор вышел, замедлил шаг — ее окно во двор выходило. Сейчас оно горело — свет зажгла. Посмотрел Катышев, в окне ее не увидел — и вышел через арку на улицу.

Вздохнул глубоко — и пошел, пошел, пошел…

И ощущал Катышев облегчение, чуть не радость. И еще злость, ярость какую-то. Он даже головой замотал на ходу. Быстро шел — почти бежал. У метро в телефонную будку заскочил, домой позвонил, что едет.

"Пошлее не бывает!" — подумал.

В метро вошел, спустился по эскалатору, сел в поезд, достал из портфеля "Юность", раскрыл. Сперва вчитаться не мог, потом вчитался. И отпускать стало внутри, успокаиваться. Вышел из метро — еще было там беспокойство, муть какая-то. И когда к дому шел было. И когда домой пришел, и весь вечер — все еще было. А потом спать лег, провалился…

А утром встал — и уже ничего не было. Ну, может, чуть-чуть.

Постскриптум

…Ну, давай, будь здоров… Ну так вот, я тебе серьезно говорю: я б вообще это все упразднил к чертовой матери, понимаешь… Я б официально двоеженство разрешил… Я тебе точно говорю — назрело… Нет, нет, не наливай мне больше… Ну, ладно, полрюмочки… А в целом я тебе откровенно скажу: скотина я, конечно, изрядная. То есть, что значит — скотина… Я же ничего ей не врал. Никаких там обещаний, никакого вранья. Все она знала про меня — и что жена, и что парень. Все это она знала. Это я молодец, я ее, понимаешь, информировал… Будь здоров… А ты вообще-то ее видел? Да видел, тогда, помнишь, в машине — это она и была. Ну да, вот эта пигалица… Я помню, сперва тоже так глазом скользнул — ну девочка как девочка, у меня таких девочек пол-отдела… Я даже и не помню уже, как это мы с ней первый раз разговорились. Вроде подвез я ее после работы, что ли, я в ту же сторону ехал, куда ей надо было. Дай, думаю, подвезу, ну, не первый класс девочка, ну, пусть будет, думаю… Ну куда ты льешь столько? Мне нельзя же… Да. "Не первый сорт". Скотина, конечно… Оказалось, я себе чудо в машину посадил. Она, как тебе объяснить… Ну мы же все сегодня уже из синтетики сделаны, уже настоящего мало, понимаешь, в нас, все какие-то заменители. А эта девочка — она из натурального… Ну, из кислорода там, из углерода — но в чистом виде, без примесей… И я рядом с ней — ты пойми, я же ее вон насколько старше! — я с ней вдруг задышал иначе, я свежим воздухом задышал… Сам пей, я пропущу… И думаю: боже мой! Вот же оно! Вот! С неба свалилось тебе!.. Да за что мне этот подарок?.. И она ко мне тоже… "Ничего от тебя не надо, ты есть и все". С одной стороны — как ребенок. А бывало, вдруг как скажет что-нибудь! Ну, думаю, птица, откуда в тебе этой мудрости?.. И главное — все естественно, понимаешь. Как кошка — никакой игры специальной, чтобы, скажем, удержать как-то. Наоборот! Давай, говорит, бросай меня. Семья — святое дело… Давай бросай… Вроде как насмешка, а это она серьезно, понимаешь. Да. А тут моя уже тоже… Ну ты же ее знаешь ну, баба, до мозга костей, несмотря на все свои дипломы… Ты еще сам-то не знаешь, чего там у тебя, а она уже чует… Ну и пошло. Мол, все бывает, все понимаю… Но подумай, мол, у нас ребенок, сколько лет живем… Решай, мол, сам, думай, мол… Давай за встречу! Все, мне больше ни-ни… В общем, что тебе сказать? Жил почти год, как Джеймс Бонд. Только без права на убийство. А то бы кого-то убил бы из нас троих. Да нет, не убил бы, кишка тонка… А уже при этом весь страхом пропитался и эту потерять боюсь, и рвать со своими страшно, вроде и верно, не мальчик уже, и как там дальше чего будет… Нам же гарантий охота, понимаешь. И главное, если б они меня как-нибудь провоцировали, я б решил чего-нибудь. Так ведь нет, этой помощи мне от них не было. Та ничего не требует, а эта себе ждет… Причем вот они с моей не то что разные они как все равно позитив с негативом: что тут белое там черное, и наоборот… И вдруг, буквально в один день, мне обе говорят: трус ты, мол, братец. Обе! Не сговариваясь! В один день, понимаешь… Ну, плесни-ка чуть-чуть… Ну, в общем, моя, наверное, умнее оказалась. "Все, — говорит. — Мне надоело. Давай уходи. Хватит". То есть провокации дождался. Ну и страх в эту сторону больше сделался… И от страха — решился. Ну когда это было? Две недели уже. Да. Встретил, как обычно… Ключи взял… Поехали. Она уже в машине все поняла. Я вижу, мне уже ничего говорить не надо, уже она все знает. А я уже себя убийцей ощущаю, и уже мне хочется все переиграть — и чтобы все наоборот, понимаешь?.. А она говорит: "Только ты не говори ничего. Все нормально. Дурачок. Давай шампанского выпьем где-нибудь". И веселая-веселая сделалась. Ну, потом прорвало, конечно, но так, на секунду. Выпили мы этого шампанского. Мне и в глотку-то оно не идет. "Все, — говорит. — Только не звони". Ну и все. Я первые дни с ума сходил. А потом… Да нет, и сейчас иногда так станет… Нет, все верно — на кой дьявол я ей такой? Я ей не соответствую. Но ты понимаешь, она же как кусок природы! Вот ты меня сколько знаешь — ты помнишь, чтоб я так вот сидел и кишки наизнанку выворачивал? Банальная история, конечно. Помнишь, фильм был "Осенний марафон"? Ну вот… Я думаю: ну а скажи она мне, к примеру, что ребенка ждет? Ну вот что бы я сделал? Думаешь, я знаю?.. Значит, не любил я ее, что ли?.. Значит, я вообще не умею, понимаешь. Я ж тебе говорю — все заменители какие-то: жалость, привычка, инерция, страх, главное. И вообще, парню моему уже девчонки по телефону звонят. А мы уже с тобой ребята подержанные, мы уже и должны мозгами жить, что ли?.. Ну вот я сделал все мозгами. И кому лучше от этого? Моей? Ну, может быть, хотя она мне этого никогда не простит внутри. Не покажет, а не простит… Парень вырастет. А она? Она выживет, конечно, она мне так и говорила: делай как хочешь, выживу! Хорошее слово… Ну а ты-то сам? У тебя вроде тоже одна жизнь!.. Вот я думаю — взять и позвонить! И что? Все снова?.. И потом — пошлет она меня… А может, и нет… А может, я позвоню, а она мне: я замужем. Ну и правильно… Я тебе говорю: неправильно все. Я бы ввел двоеженство. Ну почему двоих нельзя любить-то? Сделать все законно, де-юре. Ну, может, госпошлину брать за это. И чтоб аморалку не шили. Раз всех устраивает. Смеешься… А ничего смешного нет… Я ее во сне через день вижу, пигалицу эту чертову… Ну правильно, правильно, время лечит, и все такое. Ну и вылечит — и до конца что? Тишь болотная… В общем, я тебе так скажу: не дай тебе бог… А к двоеженству придут, я тебе точно говорю. Другого выхода нету… То есть я не вижу… Вот возьму — позвоню… Да ладно, шучу… Не позвоню, наверное… Давай допивай! Пойдем… Нет, я не буду больше… И так боюсь, гаишник остановит. У них там как раз возле нашего дома пост, ты же знаешь…