Лавиния - Урсула Ле Гуин

– А они ничего и выглядят вполне симпатичными; гораздо лучше, чем, по-моему, могли бы выглядеть иноземные воины, – шепотом сказала Сильвия. – Например, вон тот парень в красной шапке – просто красавчик. – Я заставила ее умолкнуть, ткнув в бок локтем. Я боялась, что они могут нас услышать, хотя вообще-то ветер дул в нашу сторону.

Красная Шапка что-то сказал – насчет того, что их трапеза больше годится для кроликов, а не для мужчин, – и юный Асканий заметил:

– Ну и что, зато тебе не всякий раз удается за трапезой съесть и свой стол!

При этих словах Эней вздрогнул и так посмотрел на сына, словно был страшно поражен его словами. Потом он встал, выждал несколько мгновений, пока не стало совсем тихо, и торжественно возвестил:

– Это пророчество! Помните слова Гарпии? Она сказала, что конец нашим странствиям придет, когда голод заставит нас съесть и собственные столы!

Ропот ужаса и восторга пробежал по рядам этих измученных скитаниями людей, мужчин, юношей и немногочисленных женщин, что сидели на поросшем травой берегу Тибра. Они прямо-таки глаз не сводили с Энея.

– Эвриал, принеси мне миртовую ветвь, – сказал он, и Красная Шапка тут же сорвался с места и принес ему ветку. Эней согнул ее кольцом и этот венок надел себе на голову, потом воздел руки к небесам и обратился к богам: – О, возлюбленные и верные боги нашей родной Трои! Вот и она, наконец, обещанная вами земля! Мы дома, мы пришли домой! – И он со слезами на глазах оглядел своих спутников. Потом снова обратился к небесам: – Услышьте нас, духи здешних мест, а также духи тех мест и рек, которых мы пока не знаем! Услышьте нас, ты, ночь, и вы, восходящие звезды! И вы, отец мой в нижнем мире и мать моя в небесах, услышьте наши мольбы! – Затем он вновь повернулся к своим людям, перевел дыхание и крикнул громовым голосом: – Ахат! Скажи, чтоб принесли вина с корабля!

Тут Сильвия толкнула меня в бок, и я заметила, как семь или восемь человек, вооруженных луками и стрелами, рысцой пробежали через поляну слева от нас. Нам явно пора было убираться оттуда.

Мы ползком миновали открытую часть склона и нырнули под сень пробковых дубов, а затем, скрывшись в лесной чаще, сразу свернули направо и вскоре оказались по ту сторону холма на той же тропе, по которой и пришли сюда. Домой мы вернулись задолго до наступления вечера. Перед тем как свернуть к своей усадьбе, Сильвия повернулась и крепко меня обняла. Мы обе взмокли после продолжительного бега, так что на мгновение просто прилипли друг к другу. Это нас рассмешило, и Сильвия сказала:

– А хорошо, что мы туда сходили, правда?

Так мы расстались с нею в последний раз.

Едва войдя в регию, я сразу узнала, что мой отец категорически запретил кому бы то ни было приближаться к лагерю чужеземцев, пока он сам не разберется, кто они такие и зачем вошли на больших военных кораблях с вооруженными людьми на борту в самое сердце Лация. Я, конечно, никому ничего не сказала о нашей с Сильвией беспечной вылазке и, потихоньку проскользнув в дом, тщательно вымылась, надела чистую тунику и сразу же села прясть, словно никогда в жизни и носа за порог дома не высовывала.

Женщины в доме говорили еще о том, что завтра Латин собирается послать Дранка с вооруженным отрядом, чтобы тот попытался вступить с чужеземцами в переговоры. Но ранним утром, еще до того, как Дранк собрался в путь, в регию прибежали люди, кричавшие: «Они идут!» – и к воротам города подъехала небольшая группа всадников.

Кони их выглядели просто ужасно; впрочем, так, наверное, и должны выглядеть несчастные животные после столь долгих странствий по морю; однако на них были серебряные уздечки и красивая сбруя. Что же касается самих всадников, то они были великолепны в своих вышитых плащах, бронзовых доспехах и высоких шлемах, украшенных султанами из конского волоса или перьев. Я, правда, видела их лишь мельком, выглянув из дверей регии, когда они поднимались по улице, а потом всем женщинам велели укрыться в задней части дома. Но я успела заметить, что Энея среди переговорщиков нет.

Пока Дранк и другие отцовские помощники приглашали прибывших войти в дом и провожали их в зал приемов, я, пройдя через царские покои, проникла в зал через особую дверку, находившуюся за царским троном. Отец никогда раньше особо не просил меня присутствовать на подобных встречах, но мы с матерью, а иногда я и одна, довольно часто делали это, тем самым как бы проявляя особое расположение к гостям, а порой развлекая и занимая беседой их жен и дочерей, прибывших вместе с ними. В общем, если бы отец не пожелал меня там видеть, он бы тут же попросту отослал меня прочь.

Впрочем, вряд ли он сразу меня заметил. Когда я вошла, он уже беседовал с троянскими посланцами. Он приветствовал их с царственным достоинством и сразу же спросил, хотя и предельно вежливо, откуда они прибыли в Лаций и с какой целью: уж не заблудились ли они часом, не сбились ли с курса в открытом море?

Высокий худой троянец представился, назвавшись Илионеем [53], и весьма кратко, но изящно и с явным почтением к хозяину дома изложил причины своего прибытия в царство великого Латина. Он сказал, что они – уроженцы благородной Трои, выдержавшей десятилетнюю осаду греков, но павшей в результате предательства; что они бежали, спасаясь из горящего города, и, следуя велению судьбы, приплыли к италийскому берегу.

И пока посланец говорил, в ушах моих все время звучал голос моего поэта, легко перекрывавший голос троянца – так морская волна, взбегающая на берег, настигает и перекрывает предшествующую ей волну. И я поняла тогда, что и наш дворец, и все мы существуем лишь благодаря словам этого поэта, благодаря созданной им поэме, но мое понимание этого ничего не изменит. Посланец по-прежнему должен был говорить, царь – слушать, а царская дочь – следовать своей судьбе.

А Илионей между тем продолжал рассказывать: оракулы повелели им перенести троянских богов через моря на дальний италийский берег, дабы там они обрели новую родину и новый дом. Предводитель троянцев Эней, сын Анхиса, целых семь лет скитался с ними по разным странам и морям и, хотя многие цари и правители стран и городов просили их остаться, всегда говорил, что готов стать верным союзником одному лишь царю Латину, ибо именно он правит на той земле, куда направил троянцев оракул. И теперь в знак своего доброго отношения Эней от чистого сердца хотел бы преподнести в дар правителю Лация несколько вещей – увы, это довольно жалкие сокровища! – которые ранее принадлежали брату его отца и царю павшей Трои Приаму.

Один из троянских воинов вышел вперед и возложил к ногам Латина чудесную высокую чашу для либатия [54], сделанную, похоже, из чистого золота и украшенную резьбой и самоцветами, а также – серебряную трость или жезл, старинную золотую корону весьма тонкой работы и великолепный тканый плащ благородного темно-красного цвета, расшитый золотой нитью.

Отец мой некоторое время молча и как бы в глубокой задумчивости созерцал эти дары, не принимая и не отвергая их. А затем попросил посланника рассказать ему о Трое, о ссоре с греками и о семилетних странствиях троянцев по Внутреннему морю, и все это Илионей ему поведал. И тогда отец мой спросил, не останавливались ли они на острове Сицилия, и Илионей сказал, что не только останавливались, но и оставили там небольшую колонию троянцев. Потом отец пожелал узнать, не имели ли они встреч с кем-либо из греческого поселения, расположенного к югу от Лаврента, и Илионей сказал, что нет, поскольку Диомед [55] и сам участвовал в осаде Трои и вряд ли хорошо относится к троянцам. Все его ответы были на редкость прямыми и учтивыми.

Отец мой снова долго молчал, потупившись, и лишь движения век выдавали напряженную работу его мысли.

Наконец он снова посмотрел на троянца Илионея и сказал ему:

– По твоим словам, оракул велел вам плыть к берегам нашей страны. Я же вот что скажу вам: прибытие ваше и нам было предсказано оракулом. И по-моему, друзья мои, нам следует поступить так, как того хочет судьба. Если ваш предводитель Эней ищет со мной союза, если он хочет поселиться здесь, на нашей земле, я попрошу его прийти в мой город и протянуть мне руку дружбы точно так, как предложил он мне эти благородные дары. И я приму его руку, как принимаю и его дары, в знак дружбы и мира между нами. А также передайте ему: моей единственной дочери оракулом предсказано было выйти замуж за чужеземца, который якобы должен вскоре прибыть к нам. Мне думается, что ваш предводитель Эней и есть тот самый чужеземец. И если разум мой мне не изменяет, этот брак и для меня станет желанным. Так что передайте Энею: я жду его в гости. – Отец встал и только тут, по-моему, заметил меня, но никакого удивления не выказал, лишь посмотрел на меня спокойно и ласково и слегка улыбнулся, и взгляд его был исполнен абсолютной уверенности.