Княжья воля (СИ) - "Константин"

Я поначалу на Рогволдова сынулю хотел окрыситься, за то, что ослушался приказа и явился туда, куда не велено, но теперь даже рад его появлению. Вдвоем как-то спокойнее.

— Беритесь за дело, ребята! — кричит своим Филин, вероятно полагая инцидент исчерпанным.

— В вашем Новгороде все такие непонятливые? Я же тебе говорю — разрушен волок, ждать надо.

— Только что туда насад ушел, — возражает Филин, смело тыча пальцем в глубину просеки. — За помощью никто не бежит, значит, в порядке все там. Отойдите, не то раздавим!

Все, кроме Филина разошлись по местам у бортов насада, ухватились продолжать работу. Вижу, со стороны кормы, уверенной походкой приближается персонаж почти с такой же гривой как у Филина, только волос потемнее.

— Почему встали? Время идет! — справедливо интересуется вновь прибывший. В следующую секунду, заметив нас с Ольдаром, радостно восклицает: — Эй, Стяр! Где бы встретиться!

Присматриваюсь получше. Так и есть, круглый земной шарик снова преподнес сюрприз, на сей раз приятный.

— Здоров будь, дядька Валкун! — кричу нарочно весело. — Как там твой шустрый племянник поживает? Не с тобой он?

— Нет, на сей раз отец его не взял, на хозяйстве оставил, — на слове "отец" дядька Садка мотнул подбородком в сторону насупившегося Филина. Затем Валкун подошел к владельцу модных штанов ближе и пояснил, что я есть тот самый полоцкий гридень, что помог купеческому сыну не потерять всю выручку с осенней торговли, а может и отчего похуже уберег. — Вы чего не поделили-то?

— Вот оно как, — цедит через губу новгородский толстосум. — Садок мне про тебя рассказывал. Доброе ты дело сделал, спору нет, но ведь и отплатился он сполна, разве не так?

Торгаш он и на Марсе торгаш, все через бабки меряет, бескорыстные порывы ему не знакомы. Ну сейчас я тебя умою, костогрызина, не на того напал.

— Ты вырастил и воспитал достойного сына, Филин, и смело можешь им гордиться. Я помогал ему не за плату, а от чистого сердца, думаю, и Садок щедро благодарил от всей души. Но если те пять золотых сильно вдарили по твоему достатку, могу прямо сейчас их тебе вернуть, для меня это сущие пустяки, я не нищий сирота.

Грубый блеф на грани, но ожидаемого результата я добиваюсь: новгородский купец желчно поджимает губы — не нравится на людях выглядеть неблагодарным скупердяем. Валкун укоризненно косится на родственника, некоторые из команды насада открыто покачивают головами.

Свой ответ уязвленный до самой печени Филин вынашивал не долго, зато разродился таким царским подарком я и мечтать не смел.

— Ничего возвращать не надо, мне ты не должен, а вот за мной, пожалуй, должок. За сына, за свою непопорченную славу. Проси коня, шубу кунью, паволок заморских, чего хочется, того и проси, не пожалею.

Ольдар озадаченно хмыкнул, а я чуть в небо не взмыл от радости. Вот что значит задеть купеческую гордость!

— Не нужен мне конь, Филин. И шуба без надобности. Если изволишь постоять со своими насадами на месте недолго, обождать пока не махну — будем в полном расчете. Рассказать всего не могу, знай одно: кровь мы не льем, поверь, делаем все по Правде. Ну что скажешь, идет?

На сем ударили мы с купцом по рукам, и, минут, примерно, через двадцать пять я сидел в лодке, набитой мешками, тюками и свертками. Простоватые и без грима лица моих подельников под слоем сальной сажи сделались совсем ржачными. Сосредоточенно ворочали веслами, весело поблескивая белками как выигравшие матч баскетболисты команды НБА.

Операция прошла более чем успешно. С нашей стороны все живы-здоровы, никто даже не ранен, ибо от неожиданности и последовавшего за ней испуга, тянувшие насад люди не смогли шевельнуть и лапой. Напинали, повязали, кляпами рты заткнули, в лес уволокли. Опустошенный от груза насад стащили с волока, опрокинули на левый борт. Праст с Ясенем в качестве заслуженного трофея сняли с него рогатую оленью голову и унесли в лодку. Вот таким образом свершилось правосудие, киевский купец-хазарин отмщен, воры наказаны, мы сделались чуточку богаче. Филин пообещал оставить человечка, чтобы завтра поутру развязал одного из любителей присваивать чужой товар, дальше сами пусть управляются.

Наш улов превзошёл все ожидания. Помимо тринадцати мешков с солью, в наших лодках лежали свертки шелковой ткани разных цветов, тонкой, заморской выделки кожа в рулонах, еще какая-то ерунда типа изящных железных пряжек и заколок. Все эту ботву придется отдать Рогволду. Окромя соли, на нее и имел свои виды.

Надо бы напомнить парням перед сном смыть черноту, а то в наступающих сумерках я уже с трудом их узнаю.

Извилистая Усвячь не позволила гнать всю ночь, слишком велик риск забуриться в какой-нибудь приток или налететь на мелководье на камень. Встали на отдых. Зато весь следующий день и всю ночь перли по течению широкой Двины со скоростью катера, останавливались лишь перекусить да испражниться. К вечеру следующего дня были в Полоцке. От натужной весельной работы гудели спина и руки, словно штангу весь день тягал. Я попросил высадить меня перед причалами, чтобы напрямки отправиться в корчму.

Солнышко приготовилось нырнуть до утра в извечную свою черную дыру, ласточки на бешеной скорости гоняли мошкару, слабый ветерок лениво полоскал изумрудную траву. Знакомыми улочками ноги сами вынесли меня к торгу. Пара сотен шагов и я упираюсь в накрепко закрытую дверь корчмы.

Глава одиннадцатая

Главный вход корчмы заперт изнутри, есть там такой тяжелый окованный засов через две скобы — тараном не высадить. Чуя неладное, я бегом устремляюсь к задней двери, где натыкаюсь на висячий пружинный замок, естественно, завернутый на все обороты ключа. Ерундовая игрушка, такой сбить или открыть любой гнутой спицей вопрос двух минут. Дикань заказывал ковалю замок, скорее, для самоуспокоения, но я ни разу не видел, чтобы он наглухо запирал заведение, там всегда кто-то находился даже ночью.

Странно это все, в натуре, странно…

Обхожу корчму кругом, ничего подозрительного не наблюдаю, по крайней мере снаружи. Внутрь без санкции владельца заведения мне никак не попасть, я же не домушник, в самом деле. Еще раз задумчиво дергаю прохладный замок, соображая как поступить. Работу мозга прерывают глухие удары со стороны главного входа. Пожрать кому-то, видать, приспичило.

— Чего долбитесь? — наезжаю на двух хмырей с тощими котомками за плечами. — Зенки разуйте, закрыт кабак, отдыхай, братва.

— Откроют когда?

— Завтра приходите, — говорю и добавляю себе под нос: — Завтра нас как раз не будет…

Недовольно ворча, голодная парочка покидает подворье корчмы. Я тянусь вслед за ними и, несмотря на позднее время, направляюсь к жилищу корчмаря. Нужно же выяснить причину загадочного выходного, заболел или еще чего, да и мне непонятно как быть, где ночевать, приходить завтра в корчму трудиться или дорогу забыть.

Настырно колочу в тяжелую дверь пока не различаю слухом слабое звяканье по ту сторону и хриплый, настороженный голос:

— Кто?

— Я это — Стяр, отворяй калитку, Дикань.

Лицо корчмаря походит на тухлую помидорину — мятое и почерневшее, правая рука безвольно свисает до колен из-за общей согбенности тулова. Вместо глаз — слезящиеся щели, полулысая голова заходится в треморе. Держась левой рукой за ребра, каждое движение ресторатор сопровождает плохо сдерживаемым стоном. Позади корчмаря, разгоняя темноту светильником, стоит бледная как смерть Роса.

— Под танк попал? — интересуюсь, используя выражение Захарыча, означающее плачевный итог боя с более сильным соперником. Ерничать не хотелось, от неожиданного и жалкого зрелища брякнулось первое, что в голову залезло.

Дикань с кряхтением посторонился, пропуская меня в дом. Ногу, гляжу, тоже подволакивает — колено не гнется. Далеко я не прохожу, останавливаюсь через несколько шагов, уж больно охота поскорее узнать отчего хозяин так хреново выглядит. Дикань прекращает по-стариковски шаркать, отбирает у Росы жировой светильник, держит плошку на уровне груди.