Нет времени - Константин Крылов

Повторяем, грань здесь тонкая, к тому же сами контркультурщики её зачастую нарушают. Например, когда всемирно известный композитор-авангардист Карлхайнц Штокхаузен[99] назвал нью-йоркский теракт «величайшим произедением искусства» (читай — контркультурного), ему устроили такую обструкцию, что ему пришлось валяться в ногах у прессы и просить не губить старика, а потом ещё долго оправдываться, что он «не то имел в виду». Да и любители ваять Богородиц из навоза обычно ожидают судебные иски и прочие неприятности.[100] Тем не менее, они на это идут и как будто даже получают поддержку публики.[101]

Дело в том, что, согласно принятому сейчас мифу, контркультура, при всех её малоприятных чертах, выполняет одну важную художественную и даже общественную функцию. Она декларирует борьбу с пошлостью — правда, в подавляющем большинстве случаев сама впадая в ещё худшую пошлость. Но декларация остаётся на месте. «Да, мы не подарки, мы говорим и пишем гадкие и опасные вещи. Но это лучше, чем тотальная пошлость, которая иначе зальёт всё».

Но о чём спич? Что такое «пошлость» и имеет ли это слово вообще смысл «в наше непростое время»?

Определений пошлости было дано довольно много, но нам нужно настоящее, точное определение. Попробуем его выработать прямо здесь и сейчас. «Подумаешь, бином Ньютона».

Начнём с этимологии — это самое удобное. «Пошлое» в старом русском языке — это, в общем, прошлое: старое, привычное, натоптанное, как торная дорога. Современное значение слово приобретает тогда, когда «натоптанное» превращается в «затоптанное», то есть стесавшееся от долгого употребления, больше не действующее, не производящее прежнего эффекта, разладившееся, расстроившееся, но всё ещё пользуемое за неимением лучшего. Пошлость — это такая ржавая затупившаяся пила, которая уже не пилит, а только скрипит; но пошляк всё пытается ею пилить.

Обычный (и в этом смысле пошлый) пример пошлости — девица, одетая по вчерашней моде (а вчерашняя мода всегда кажется ужасной), но не понимающая этого и «кидающая гордые взгляды». То же самое — натруженная рифма или метафора, типа «глаза как звёзды» или «кровь — любовь». Или, скажем, расстроенный рояль, на котором пафосно исполняется «К Элизе». Вещь уже не работает, но кто-то упорно пытается ею воспользоваться, не обращая внимания на её негодность. Поэтому ближайший синоним слова «пошлый» — «затёртый».[102]

Однако дело этим не исчерпывается. Пошлостью называют не только «испортившееся от долгого употребления» — а и всё то, что производит впечатление истёртого и разладившегося (пусть даже оно было придумано вот только что). В частности, такое впечатление часто производят разные недоделки и недодумки. Сарай может покоситься и от времени и от того, что руки кривые делали. Комплимент может оказаться нестерпимо пошлым, хотя вроде бы и нов.[103]

Пошлым (особенно в искусстве) также кажется слишком простой, давно известный — и поэтому уже не работающий — способ получения какого-нибудь эффекта. Например, «умилительный розовый пупсик», сцена насилия над девицей или коврик с оленями.

Однако коврики с оленями делают вполне сознательно, и в немалых количествах. Из этого вывод: «пошлость» в указанном смысле может вполне себе продуцироваться — например, для социальных слоёв, на которые те или иные приёмы, уже отработанные, пока ещё действуют. Или для социальных слоёв, опустившихся (или сознательно опущенных) до такого состояния, что пошлость кажется для них откровением.

Это интересная проблема. Существует жёсткая связка пошлости и «низости» — в социальном смысле, «простонародности». Это отражается в слове-синониме «вульгарность». Слово калькирует латинское vulgaris, буквально — «относящийся к низшим социальным слоям».

Тут стоит кое-что напомнить о механизмах культурогенеза.

Начать с того, что всякие «культурные штуки» создаются, как правило, для социальных верхов, для «блаародных» — просто потому, что «культура» стоит дорого, и заказчики на неё — «верхи». Если быть совсем точным — даже не «верхи» как таковые (какой-нибудь Ришелье или там Билл Гейтс век бы в оперу не ходили, у них есть политика, биржа, хайтек, «настоящие дела»), а окружение этих верхов. У великих людей есть жёны, любовницы, родственники, ближайшие друзья, даже слуги «из ближнего круга». Всех этих людей надо чем-то занимать. При этом ни в коем случае не дурью: люди типа «ришелье» понимают, что быть окружённым людьми, читающими и слушающими дурь, просто опасно. Но и до настоящих дел допускать их тоже нельзя. А что остаётся? А остаётся культура, как развлечение для челяди богатеев. «Пущай в Оперу ходят», «для общего развития». Впрочем, и сам «ришелье» или «биллгейтс» тоже может «себе позволить» послушать и посмотреть нечто подобное, — зная, что «продукт качественный», «плохого не нальют».

Но это всё лирика. Важно то, что через какое-то время «культурные наработки» перестают работать, стираются, становятся «пошлыми». Куда они идут? В помойку? Ничуть: зачем же разбрасываться добром? Они распространяются вниз, в социальные низы.

Представим себе это наглядно. Слуге дарят ношеное (или вышедшее из моды) платье. Тот в него облачается и «фигуряет» в нём в ближайшем пабе. Там его завистливо оглядывают несколько местных франтов… Через какое-то время «фасончик распространяется», — разумеется, с искажениями. То же самое — относительно песенок и музычки, и прочих культурных артефактов. То есть: то, что приелось и вышло из моды «наверху» — ещё долго пережёвывает «социальный низ». Что воспринимается верхами как «пошлятина».

Далее вступают в силу коммерческие соображения. А именно — появляются удешевлённые варианты культуры «специально для масс», очень часто с «утрировочкой». Если у господ в моде были ткани с цветочками, то у народа на ситчике эти цветочки будут с кулак.

То есть появляется «пошлость нарочитая», она же «культура массовая».

Впрочем, тут есть одна тонкость, связанная с современной «массой». Современные «массы» далеко не тождественны традиционным «низам». Прежде всего потому, что современные «массы» — это искусственное образование, результат работы определённых социальных технологий. Если коротко, то «массы» — это «опущенные люди», чей уровень (в т. ч. культурный) специально занижен.[104] В развитых странах это делается мягкими средствами и в каком-то смысле для общего блага, — поскольку миллионы «развитых индивидов» гарантированно разносят на части любую социальную систему. В третьем мире «массы» — это продукт социальных технологий, применяемых к самим этим странам извне, с той целью, чтобы эти страны никогда не поднялись. Соответственно культпрограмма для масс состоит из концентрированной пошлости. Это пошлость не просто «утрированная», а гипертрофированная, помноженная на сто. Специально приготовленная по готовому рецепту затируха.[105]

Уфф, с пошлостью мы разобрались. Теперь о том, что пошлости противостоит.

Естественных противоположностей у «пошлого» имеется две: благородное (оно же классическое) и авангардное (оно же модное).

Начнём с первого. «Благородным» (или «классическим») назвают то, что долго используется, и, несмотря на это, не потеряло эффективности. «Сто лет работает — и как новенькое». Римские дороги, золотые украшения, картины Рафаэля, сыр бри, швейцарские часы и рецепт куриных крылышек в остром соусе — это всё примеры «благородной классики».[106]

«Авангардным» называется, напротив, то, что действует исключительно благодаря своей новизне, только пока оно «с пылу — с жару». «Как остынет — будет невкусно». К «авангарду» можно отнести туфли на платформе, порнографические романы конца XIX века, итальянский футуризм, и много ещё чего.

Разумеется, не стоит думать, что «модное» является совсем уж одноразовым. Его можно пользовать несколько раз, по принципу «хорошо забытого старого». При этом «старое», как правило, помогают забыть — благодаря вбрасыванию всё нового и нового. У белки в колесе так кружится голова, что она уже и не замечает, что бежит на месте. Поэтому всё новые и новые возвращения туфель на платформе неизбежны, как лунные затмения. Понятно и то, что человеку со сколько-нибудь долгой исторической памятью всё это кажется пошлым, но с исторической памятью сейчас организованно и успешно борются… С другой стороны, некоторые авангардные вещи, из особенно удачных, могут попасть сразу в «классику». Но в целом «авангард» — это именно что новизна, возведённая в принцип.

Теперь вопрос: где здесь место для контркультуры?