Убей меня нежно - Никки Френч

— Понятно, — сказала я, глядя на кровать. Меня чуть не вырвало.

— Я не меняла белье с тех пор, как он ушел. Я еще чувствую его запах.

— Послушайте... — Я говорила с трудом, потому что ощущала себя так, словно попала в жуткий сон и не могу оттуда выбраться. — Вы сообщили, что срочно хотите что-то мне рассказать.

— Ты украла его у меня, — продолжала она, словно я ничего не сказала. — Он был мой, а ты пришла и уперла его у меня из-под носа.

— Нет, — возразила я. — Нет. Он выбрал меня. Мы выбрали друг друга. Простите меня, Лили. Я не знала о вашем существовании, но как бы там ни было...

— Ты просто сломала мне жизнь, даже не подозревая обо мне. — Она осмотрела свою разгромленную квартиру. — Тебе было на меня наплевать. — Ее голос сел. — И что теперь? — спросила она с вялым ужасом в голосе. — Что мне теперь делать?

— Послушайте, я думаю, мне просто следует уйти, — сказала я. — Это не поможет никому из нас.

— Смотри, — сказала она и сняла с себя майку. Она стояла белая и стройная. У нее были маленькие груди с крупными коричневыми сосками. Я не могла отвести от нее глаз. Потом она повернулась. Синевато-багровые рубцы опоясывали ее спину. — Это он сделал, — торжествующе заявила Лили. — Что теперь скажешь?

— Мне пора идти, — повторила я, пригвожденная к месту.

— Чтобы показать, как он меня любит. Он оставил на мне эту отметину. А тебе он такое делал? Нет? Но он сделал это мне потому, что я принадлежу ему! Он просто не может выбросить меня на помойку.

Я шагнула к двери.

— Это не все, — сказала она.

— Мы завтра поженимся. — Я открыла дверь.

— Это еще не все, что он...

Мне в голову пришла мысль.

— Вы знаете, где он живет?

Она выглядела озадаченной.

— В каком смысле?

— До свидания.

Я захлопнула дверь у нее перед носом и выбежала на улицу. Даже выхлопные газы после квартиры Лили, казалось, пахли чистотой.

Мы вместе приняли ванну и тщательно вымыли друг друга. Я мылила шампунем ему волосы, он — мне. На поверхности плавала теплая пена, воздух был насыщен паром и ароматами. Я осторожно побрила ему лицо. Он расчесал мне волосы, придерживая их одной рукой, чтобы мне не было больно, когда попадались спутанные места.

Мы насухо вытерли друг друга. Зеркало запотело, но он сказал мне, что сегодня утром нет нужды смотреться в зеркало, достаточно его глаз. Он не позволил мне накраситься. Я надела платье на голое тело и влезла в туфли. Он натянул на себя джинсы и черную футболку с длинными рукавами.

— Готова? — спросил он.

— Готова, — ответила я.

— Теперь ты моя жена.

— Да.

— Все хорошо? Не дергайся.

— Да.

— А так?

— Нет... да. Да.

— Ты меня любишь?

— Да.

— Навсегда?

— Навсегда.

— Скажи, если захочешь, чтобы я остановился.

— Да. Ты меня любишь?

— Да. Навсегда.

— Боже, Адам. Я умру ради тебя.

Глава 16

— Сколько еще идти? — Я старалась, чтобы голос звучал ровно, но он вырвался задушенным всхлипом, а от сделанного мной усилия заболела грудь.

— Всего-то около восьми миль, — сказал Адам, поворачиваясь ко мне. — Если сможешь идти чуть быстрее, то мы должны добраться туда до того, как начнет смеркаться. — Он невозмутимо взглянул на меня, потом развязал рюкзак, в котором нес свои и мои вещи, вынул термос. — Выпей чашку чаю с шоколадом, — сказал он.

— Спасибо. Немного медового месяца, дорогой. А мне-то хотелось четырехспальной кровати и шампанского. — Я взяла затянутой в перчатку рукой пластиковую чашку. — Мы уже прошли большую часть кручи?

— Милая, это прогулка. Подниматься будем там.

Я дернула шеей, чтобы посмотреть, куда он показывает. Ветер полоснул меня по лицу, обжег щеку.

— Нет, — сказала я. — Может, ты и будешь. А я нет.

— Ты устала?

— Устала? О нет, совсем нет, меня закалили мои походы до станции метро. У меня мозоли от новых ботинок. Икры огнем горят. В боку колет, как будто туда воткнули нож. У меня нос отваливается от холода. Пальцы онемели. И еще я боюсь этой чертовой высоты. Я остаюсь здесь. — Я села в мелкий снег и засунула себе в рот два холодных, твердых квадратика шоколада.

— Здесь? — Адам оглядел местность: вересковая пустошь, обрамленная зубчатыми горами. И летом здесь явно нечасто ходили пешком... и уж, конечно, никто сюда не придет в эту субботу в конце февраля, когда обледенелая трава торчала смерзшимися пучками, несколько голых деревьев склонялось на ветру, а наше дыхание клубочками пара поднималось в серое небо.

— Ну ладно. Я не останусь здесь. Просто расшумелась.

Он присел рядом со мной и расхохотался. Думаю, тогда я впервые услышала, как он смеется по-настоящему.

— Я женился на слабачке, — сообщил он, словно это была самая смешная вещь на свете. — Всю жизнь лазаю по горам, а женился на женщине, которая не способна подняться на пологий холм, чтобы не заныть!

— Да, а я вышла замуж за человека, который тащит меня в пустыню, а потом смеется, когда я оказываюсь в трудном положении и чувствую себя растерянной, — рассердилась я.

Адам встал и поднял меня на ноги. Он поправил мне перчатки, чтобы между ними и рукавами куртки не было зазора, вынул из рюкзака шарф и обмотал мою шею. Он покрепче завязал мне шнурки, чтобы ботинки не болтались на ноге.

— А теперь, — сказал он, — попытайся войти в ритм. Не торопись. Ты раньше торопилась. Найди свой шаг и иди. Пусть дыхание будет ровным. Не смотри вперед по ходу, просто переставляй ноги одну за другой, пока это не покажется похожим на медитацию. Готова?

— Да, капитан.

Мы друг за другом шли по тропе, которая становилась все круче, пока мы практически не стали карабкаться по ней вверх. Адам, казалось, идет налегке, хотя он обогнал меня всего на несколько секунд. Я не пыталась догнать его, но старалась точно следовать его наставлению. Левая, правая; левая, правая. Из носа потекли сопли, глаза слезились. Ноги болели и, казалось, налились свинцом. Я заставляла себя считать в уме. Я пыталась петь про себя старую песенку о химических элементах, с которой выступала на вечере в колледже. «Вот сурьма, мышьяк, алюминий, селен...» — что там дальше? Хотя на пение все равно не хватало дыхания. Время от времени я спотыкалась о мелкие камни или о корни ежевики. Я так и не ощутила медитации, но я шла, вскоре колики в боку превратились в легкую боль, руки согрелись, а воздух стал казаться свежим, а не жгучим.

На вершине одного из холмов Адам заставил меня остановиться и оглядеться.

— Такое впечатление, что мы одни на всей земле, — сказала я.

— Вот в чем смысл.

Смеркалось, когда мы прямо под собой увидели небольшую хижину.

— Чья она? — спросила я, когда мы спускались к ней. Из полумрака возникали очертания огромных камней и чахлых деревьев.

— Это хижина альпинистов и путешественников. Она принадлежит клубу альпинистов Британии. Его члены могут здесь останавливаться. У меня с собой ключ. — Он похлопал по боковому карману куртки.

Внутри было очень холодно, никаких признаков комфорта. Адам зажег большую керосиновую лампу, свешивавшуюся с одной из балок, и я увидела по периметру комнаты узкие деревянные полки, которые должны были служить кроватями, пустой очаг, небольшую емкость с водой и единственным краником.

— Вот это?

— Угу.

— Где же туалет?

— Там. — Он показал за дверь, где виднелось покрытое снегом пространство.

— Ах. — Я села на жесткую кровать. — Как уютно.

— Подожди минутку.

В углу стояли несколько больших ящиков с дровами и сучьями. Он пододвинул один из них к очагу и начал откалывать щепки от небольших поленьев, строя из них шалашик над несколькими смятыми кусками газеты. Затем разместил поверх сучья покрупнее, чиркнул спичкой и поджег бумагу. Огонь немедленно принялся лизать дрова. Сначала пламя было ярким, но не давало тепла, однако вскоре оно стало достаточно жарким, чтобы заставить меня подумать о том, чтобы снять куртку и перчатки. Хижина была небольшой по размерам и с хорошей герметизацией: через полчаса или около того она прогрелась.

Адам отстегнул от нижней части рюкзака маленькую газовую плитку, развернул ее, зажег. Он наполнил водой из емкости помятый медный чайник и поставил на огонь. Он также вытряхнул из рюкзака два спальных мешка, расстегнул их так, что они превратились в два пуховых одеяла, и расстелил перед очагом.

— Садись, — пригласил он. Я сняла куртку и присоединилась к нему у огня. Со дна рюкзака он достал бутылку виски, затем длинную палку салями и один из тех хитрых перочинных ножей, которые могут служить отвертками, открывалками для бутылок и компасами. Я смотрела, как он нарезает салями большими кусками и укладывает на промасленную бумагу. Он свинтил с бутылки пробку и протянул ее мне.

— Класс, — сказала я.

Я отпила виски и взяла пару кусков салями. Было примерно семь часов вечера, стояла мертвая тишина. Никогда в жизни я не знала тишины, подобной этой, такой глубокой и абсолютной. За незанавешенным окном разливалась чернильная темнота, если не считать булавочных головок подмигивающих звезд. Мне захотелось пописать. Я встала и прошла к двери. Когда я открыла ее, морозный ветер буквально ударил меня, словно взрывная волна. Я закрыла дверь за собой и пошла в ночь. Меня заставило поежиться ощущение того, что мы совершенно одни — и что теперь мы всегда будем одни. Я услышала, как Адам вышел из хижины и закрыл дверь. Почувствовала его руки, обнявшие меня сзади и прижавшие к большому теплому телу.