Жнецом, наверно, ты людей как спички ломаешь. – С тобой я так не хочу, – он немного подумал и добавил: – Ну, если совсем выбора мне не дашь… Порой ведешь себя, как ребенок, а ведь ты уже взрослая девушка, Мариам, ты давно окончила школу. Могла бы уже своих детей иметь. – Если я глупая, так оставь, зачем тянешь за собой? – Я обещал о тебе позаботиться и слово сдержу. Он гладил меня по лицу и говорил спокойно, убежденный в правоте каждого слова. На мгновение мне захотелось прижаться к нему, чтобы согреться и перенять хотя бы часть его силы, но вовремя вспомнила дикую сцену в Хамсуше. Помедли Миша со словами из Дарама, жестокий Шадар заставил бы меня смотреть на его казнь. А потом снова пытался бы целовать… Как проклятье, как наваждение появился в моей судьбе. – Я погибну с тобой, как ты не понимаешь. Хочешь и мою жизнь принять на совесть, не тяжко будет? – Мы лишь гости на этом свете, Мариам, – вздохнул он. – И волос с человека не упадет без воли Всевышнего. Так о чем беспокоиться? Делай, что хочешь, только молиться не забывай. – Ты неправильно толкуешь Дарам, – возразила я. – Я считаю, некоторые страницы его так устарели, что готовы рассыпаться в прах, а потому каждый, кто способен мыслить готов их под себя переписать. Хабир, например, верит, что Аллаху угодна война, Муса Зиэтдин тоже так думал, пока не убили его жену и детей, потом он раскис, как овечий сыр на жаре, начал болтать о мире. – Тебе самому мир не нужен. Ты наживаешься на людских распрях, – упрекнула я. – Глупая девочка, разве не видишь? Мир лишь передышка между боями. Так было всегда. Я родился и вырос на войне, мне ли не знать. Так вышло, что больше ничего не умею. У меня перед глазами стоит палестинский поселок после налета израильских бомбардировщиков – реки крови текут по улочкам, стоны и нечеловеческий вой среди завалов. Забыть не смогу. – Айза сказала, ты не любишь русских, разве ты и с ними когда-нибудь воевал? Шадар задумался, а потом процедил сквозь зубы: – Русские в политике неповоротливы и нечисты на руку, меняют свои слова и пристрастия, как бабы тряпки на дешевом базаре. Сначала помогали Палестине бороться против израильской оккупации, потом поддержали Тель-Авив. Пытаются сохранить свои интересы и не слишком раздразнить западных стервятников, в итоге и там и здесь теряют очки. Русские солдаты умеют хорошо сражаться, но ими часто командуют жадные тупые бараны. Ты знаешь другую страну, где бы смиренным львам приказывали жирные кабаны? – Я знаю, что историю переписывают заново при смене власти. Я видела на складе старые учебники, там и про нас все иначе описано. Как узнать правду… Скажи, Шадар твое настоящее имя? Он переплел свои пальцы с моими, поцеловал мне руку, потом положил ее себе под небритую щеку. – Да. Не спрашивай больше ни о чем, доберемся до Махраба, помогу встретиться с Айзой. – Ах! Она уже там? Откуда ты знаешь? А можно еще спросить, не рассердишься? – Русского хотят показать Абдулю, дальше все зависит от его поведения и чистоты веры. – Шадар издевательски усмехнулся. – Ну, я угадал твой вопрос? Я молча попыталась освободить руку, но Шадар не отпускал, наша короткая борьба распалила его и скоро он навалился на меня, пытаясь раскрыть одежду. – Прошу тебя, не здесь на соломе… – умоляла я. – Ты сам говорил, я дорого стою, а сейчас мне стыдно, я хочу быть умытой и красивой для тебя. Он нехотя отпустил, и когда я поспешно отвернулась к стене, принялся гладить по голове, выбирая из косы отдельные пряди. – Твои волосы как осенняя река, можно в них утонуть. Это ты держишь меня, Мариам, ты меня поймала и не даешь уйти. Пробралась в мои мысли, похитила сердце. Легкая, словно ветер, гибкая, как лоза, сладко-медовая, за один поцелуй полжизни готов отдать. Наверно, то были певучие строки из какой-то старой любовной песни. Кончики его пальцев мягко касались моего затылка, и вся я от макушки до пяток замирала и таяла от его бархатистого голоса. «Мука моя – Шадар! Я лишь маленькая тростинка и лет мне не много и некому посоветовать-подсказать, а где уж набраться смелости и крепкой воли, неужели за одно доброе слово и глоток нежности отдам тебе душу и тело… Лишь бы душой уцелеть, тело уже не жалко».
Незадолго до рассвета хозяин разбудил нас и на своей арбе повез по пыльной дороге в холмах, а там передал вожжи мальчику и отправил домой, а сам повел нас дальше пешком. Мы сделали два коротких привала, к вечеру перешли границу и оказались на территории Махраба.
Глава 18. Чужой город
Когда подошли к блокпосту, Шадар велел мне прикрыть лицо и ни слова не произносить, что бы я не увидела.
– Женщины здесь тихи и незаметны как тени. Слушай только меня и все будет хорошо.
Город назывался Тугаб. Тесные улицы в центре окружены каменными двухэтажными домами с крохотными окошечками, на окраинах глинобитные хижины. Вдоль дороги валяется мусор, ветер гонит по пыльной дороге пакеты и бумагу, кругом шатаются буднично одетые мужчины с оружием.
На грязной машине с открытым верхом нас довезли до базарной площади, здесь в пестрой толпе я заметила черные покрывала женщин, укрытых с головы до ног. Какой контраст с милым Гуричаном! Если бы здесь Айза осмелилась прогуляться с открытым животом, тотчас растерзали бы возмущенные поборники закона.
Шадар спешил, а я украдкой посматривала на прилавки с овощами и фруктами, кругом были россыпи желтой хурмы и темного инжира, горки миндаля и грецкого ореха, треснувшие шары спелого граната. Очень хотелось есть и пить. Мешочек алычи, что дала хозяйка из приграничного поселения, давно опустел.
Наконец Шадар постучал в ворота одного из неприметных домиков в переулке. Ждать пришлось недолго, к нам спустился толстенький опрятный мужчина с благообразной бородкой. При виде Шадара рассыпался в любезностях, пригласил во двор. Испуганно посматривая накрашенными глазами, женщина унесла детей, играющих с котенком возле кадушки с высокой пальмой.
– Мы поживем у тебя пару недель, Вакид. Ты же не откажешь? – начал беседу Шадар.
Он успел умыться у фонтанчика и теперь вытирался полотенцем, которое принесла вторая женщина, судя по глазам – моложе и любопытнее той, что нас встретила во дворе. Глядя, как жадно Шадар пьет воду, я облизывала сухие губы и размышляла, можно мне хотя бы присесть в тени, не спросив разрешения.
Вакид теребил бородку, жаловался на беспорядки
