Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ваши истории дали мне понять, сколь беспорядочным было мое воспитание. Как ни странно, именно это мне помогло: никто мною не занимался и никто не боролся с присущим мне упрямством. Я никогда не отступал от собственного мнения и был рабом своих желаний.
Теперь вам легко представить, как я ответил на заботы моего так называемого отца после того, как он вернул меня к жизни, заставив якобы для моего же блага испытать муки, одну болезненнее другой. Словом, ему не удалось меня сломить. Когда он обращался со мною ласково, я огрызался. Когда наказывал меня, я молчал и уходил в себя, ибо уже слишком многое перенес.
Мограбин пытался заставить меня учиться, я отказывался наотрез.
«Зачем мне арифметика? — говорил я. — Я — царский сын, пусть другие считают за меня».
Он бил меня по щекам.
«Бей, бей еще. Давай, сделай со мной то же, что ты сделал с моей бабулей! Или ты забыл ее? Или не ты был ее паломником?»
Разумеется, он уже знал, как поступит со мною, потому что, не раздумывая, ответил:
«Ты прав. Ты стоишь не больше ее, и я обойдусь с тобой точно так же».
Тут он отвесил мне еще одну пощечину, от которой я лишился чувств. Воспользовавшись моей слабостью, злодей перетащил меня в свое страшное подземелье.
Так же, как вы, царевичи, я не могу сказать, сколько времени провел в черной яме. Но я точно знаю, что, перед тем как попасть в нее, я был безусым юнцом, а когда очнулся на этой софе, у меня была уже длинная борода. Значит, мое забытье было долгим.
Тем не менее оно никак не сказалось на моем рассудке. И, хотя память моя хранит картины детства, теперь я вижу их глазами зрелого мужчины.
Каждая подробность ваших историй давала мне повод для размышлений, и за последние два часа я повзрослел на шесть лет, на те самые шесть лет, что, наверное, провел здесь. Теперь мне очевидно, в чем ошиблись наши родители, и вслед за мной вы сможете оценить их поведение так же, как я оценю поступки моей Хамене.
Ее превратили в ивовую корзину, я лежал внутри, руки и ноги прабабки сделались прутьями, а четки — ручками. Эта картина позволила мне понять, что именно Хамене связала меня по рукам и ногам и при помощи своих четок отдала в руки Мограбина.
Бедная моя бабуля исполняла всё, что приказывал чародей, и повторяла все его слова. Казалось бы, что в этом плохого? Теперь-то я вижу, что нет ничего более опасного, чем совершать действия и произносить слова, не понимая, что делаешь и что говоришь.
Братья мои, нас породнила общая беда, и мы должны верить: после того, что Небо сделало для нашего спасения, оно вырвет нас из рук мучителя, и, даже если он сей же час явится сюда во всем своем могуществе, мы вшестером именем Мухаммада остановим его. Царевич Хабед-иль-Руман сказал, что послан нам на помощь попугаем ара, который сидит на цепи в здешнем вольере. Теперь пора поспешить к этому доброму советчику: он сможет просветить нас и, несомненно, присоединится к борьбе с нашим общим врагом.
ЧАРОДЕЙ,
или РАССКАЗ О МОГРАБИНЕ
Продолжение
Хабед-иль-Руман и другие царевичи немедля согласились с Шахид ад-Дином. Они прошли через комнаты Мограбина, проникли в вольер и окружили ара, который при их появлении радостно захлопал крыльями.
Юноши хотели освободить его от цепей.
— Нет, это невозможно, — сказала благородная птица, которую горе приучило к терпению, — не трогайте цепь. Главное, вытащите меня из этого ужасного места. Заберите меня вместе с жердочкой. Давайте расположимся в каком-нибудь удобном уголке, где я смогу, рассказав вам о моих несчастьях, объяснить, как воспользоваться отсутствием изверга и избавить нас всех от опасностей, что нам угрожают.
Шесть царевичей забрали ара и вернулись в залу с фонтаном. Там они уселись напротив птицы, и та приступила к рассказу о своих приключениях.
РАССКАЗ О ЛЮБВИ МОГРАБИНА И ДОЧЕРИ ЕГИПЕТСКОГО ЦАРЯ АУХЕТЫ-ИЛЬ-КАХАКИБ[96]
Начало
— Я — женщина, — начал ара, — и царская дочь. Мой отец властвовал в великом государстве Египетском. Он был мудрым и добрым правителем, но поклонялся богу Баалу{354} и разорил свою казну, когда в своем собственном дворце воздвиг этому божеству великолепный храм, которому не было равных на всей земле.
Огромную золотую статую этого так называемого бога покрывали бесценные каменья, а вместо глаз у нее сияли два карбункула в оправе из адамантов. И каждый день по алтарю Баала струилась кровь новых жертв.
У моего отца не было других детей, я была его единственной дочерью. Когда мне пошел десятый год, я потеряла сразу и мать, и любимую няню. Эта няня-старушка была из мусульман, она сберегла свою веру и тайком передала мне ее прекрасные основы.
Почувствовав, что конец ее близок, она сказала:
«Дитя мое дорогое, с сожалением оставляю тебя один на один с отвратительными ужасами язычества. Возьми мою книгу, спрячь ее и береги словно зеницу ока, и, когда вспомнишь обо мне, прочти какую-нибудь суру, но так, чтобы этого никто не видел».
Я приняла из ее рук Священный Коран и спрятала его в сундук, ключ от которого был только у меня. К несчастью, очень скоро я перестала обращаться за правдой к этой книге.
Мою няню заменила персидская рабыня, которую незадолго до того купил отец. Она обладала множеством достоинств, как природных, так и обретенных. Персиянка очень старалась и хлопотала, чтобы завоевать мою привязанность и выучить меня. К двенадцати годам я стала тем, что называют верхом совершенства, ибо знала и умела всё, что могут знать и уметь женщины.
Я была бы счастлива, если бы моя наставница остановилась на этом, но она познакомила меня с геомантией и постаралась пристрастить к этой опасной науке.
Мне снились дурные сны, я пожаловалась ей, и она предложила мне избавиться от них безо всяких снадобий.
«Ты
