Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Уильям Форд Гибсон

Дискету я кинул в твою сумочку. Когда я наконец лег, ты, проснувшись, перекатилась поближе ко мне. В твоем дыхании – электрическая ночь Новой Азии, будущее, которое поднимается в тебе ярким приливом, смывая все, кроме наступившего мгновения. В этом заключалась тайна твоего колдовства – в том, что ты жила вне истории, вся в настоящем.

И знала, как увести меня туда.

Тогда ты взяла меня с собой в настоящее в последний раз.

Бреясь, я слышал, как ты высыпаешь в мою сумку косметику. Я теперь голландка, сказала ты, хочу соответствовать.

Доктора Хироси Йомиури хватились в Вене, в тихом переулке неподалеку от Зингерштрассе, в двух кварталах от любимого отеля его жены. Ясным октябрьским утром, на глазах десятка квалифицированных свидетелей, доктор Йомиури исчез.

Он ступил в Зазеркалье. Где-то за сценой – смазанная игра викторианского часового механизма.

В женевской гостинице я ответил на звонок валлийца. Дело сделано. Хироси провалился в кроличью нору и направляется в Марракеш.

Наливая себе виски, я думал о твоих ногах.

Через день мы с Фоксом встретились в Нарите, в суси-баре аэровокзала «Джапан эрлайнс». Он только что сошел с самолета «Эйр Марокко», измотанный и торжествующий. Естественно, ни о чем, кроме Хироси, он говорить не мог.

Понравилось, сказал он, имея в виду лабораторию. Любит, сказал он, имея в виду тебя.

Я улыбнулся. Ты ведь обещала через месяц встретиться со мной в Синдзюку.

Твой дешевый пистолетик в отеле «Новая роза». Хром уже пошел трещинами. Механизм топорный, грубая китайская штамповка в дешевом металле, с расплывчатыми иероглифами вдоль ствола. На обеих сторонах рукояти свернулся красный пластмассовый дракон. Скорее детская игрушка, чем оружие.

Фокс ел суси на аэровокзале «Джей-Эй-Эль», пребывая в эйфории от того, как ловко мы провернули операцию. У него болело плечо, но он сказал: плевать. Теперь есть деньги на лучших докторов. На все, что угодно.

Почему-то для меня деньги «Хосаки» не имели особого значения. Нет, я не сомневался в нашем новом богатстве, но после той последней ночи с тобой оно казалось само собой разумеющимся, как будто пришло к нам вместе с новым порядком вещей, как признак того, кем и чем мы стали.

Бедняга Фокс. Со своими синими оксфордскими рубашками, накрахмаленными до небывалого хруста, с парижскими костюмами из самой насыщенно-темной ткани. Он сидел в «Джей-Эй-Эль», макая суси в прямоугольный лоточек с зеленым хреном, и дни его уже были сочтены.

Стемнело. Ряды гробов «Новой розы» освещены прожекторами с верхушек стальных раскрашенных мачт. Ничто здесь, похоже, не используется по своему прямому назначению. Все – бывшее в употреблении, все – отжившее свой век, даже гробы. Сорок лет назад эти капсулы стояли, наверное, в Токио или Йокогаме, современное удобство для путешествующих бизнесменов. Быть может, в таком спал твой отец. Когда-то и стальные леса были новыми, и возвышались они, наверное, вокруг остова какой-нибудь зеркальной башни на Гиндзе, а на них суетились бригады строителей.

Вечерний бриз принес гомон из салона игры в патинко и запах тушеных овощей с лотков через дорогу.

Я намазываю креветочную пасту на оранжевые рисовые крекеры. Слышен гул самолетов.

В последние несколько дней в Токио мы с Фоксом занимали смежные номера на тридцать третьем этаже отеля «Хайятт». Никаких контактов с «Хосакой». Нам заплатили – и тут же стерли все данные о сделке из официальной памяти корпорации.

Но Фокс не унимался. Хироси был его детищем, его любимым проектом. У моего компаньона появился собственнический, почти отеческий интерес к Хироси. Рубеж был для Фокса всем. Так что он потребовал, чтобы я не терял связи с португальцем из Марракеша, который согласился по дружбе присмотреть за лабораторией Хироси.

Он звонил нам с автостоянок в Джемаха-эль-Фна, в трубке фоном звучали завывания разносчиков и волынки Атласа. В Марракеше идет какая-то тайная игра, сказал он в первом же разговоре. Фокс кивнул: «Хосака».

Десяток звонков, и я заметил перемену в поведении Фокса – какое-то напряжение, рассеянность. Часто я заставал его у окна. Он глядел с тридцать третьего этажа вниз, на Императорские сады, погруженный в мысли, которыми не желал делиться.

Потребуй с него более подробное описание, сказал он через неделю. Ему показалось, что человек, которого наш связник видел выходящим из лаборатории Хироси, похож на Мённера, ведущего генного инженера «Хосаки».

Это он, сказал Фокс после следующего звонка. Еще звонок, и ему показалось, что он опознал Шедана, руководителя группы, занимающейся белками. Ни того ни другого уже более двух лет не видели за пределами научного городка корпорации.

К тому времени стало очевидно, что в Медину потихоньку стягивают ведущих ученых «Хосаки», в аэропорт Марракеша слетались, тихонько шурша крыльями из углеродистого волокна, черные служебные «лир-джеты». Фокс качал головой. Уж он-то был профессионалом, и во внезапном скоплении всех лучших умов корпорации в Медине ему виделся крупный просчет дзайбацу.

Господи, говорил он, наливая себе «Блэк лейбл», сейчас они свезли туда весь свой отдел биологии. Всего одна бомба. Он покачал головой. Одна граната в нужном месте в нужное время.

Я напомнил ему о технике насыщения агентурой, к которой, судя по всему, прибегла служба безопасности «Хосаки». У «Хосаки» есть свои люди в самой верхушке дивана, и массированное проникновение ее агентов в Марракеш возможно только с согласия и при содействии марокканского правительства.

Брось, сказал я, дело прошлое. Все кончено. Ты продал им Хироси, теперь забудь об этом.

Я знаю, что происходит, ответил он. Знаю. Я уже такое видел.

Он сказал, что в работе всякой лаборатории есть неуправляемый фактор неожиданности. Рубеж Рубежа, так он это называл. Иногда, когда один исследователь осуществляет прорыв, другим бывает трудно, почти невозможно повторить его результаты. Это более чем вероятно в случае Хироси, чьи идеи противоречат основным концепциям в области генной инженерии. И тогда вундеркинда перебрасывают из его родной лаборатории в корпоративную – покажи, мол, на что ты способен. Несколько на первый взгляд бессмысленных настроек: повернул один рычажок, другой – и процесс идет. Бред какой-то, говорил Фокс, никто не знает почему, но ведь работает. И он усмехнулся.

Но они крупно рискуют, продолжал он. Эти ублюдки сказали нам, что изолируют Хироси, будут держать его подальше от русла основных исследований. Дерьмо. Готов поспорить на свою задницу, в научных кругах «Хосаки» идет борьба за власть. Какая-то шишка в надежде на прорыв проталкивает своих людей, притирает их о Хироси. Когда Хироси выбьет стул из-под генной инженерии, ребятишки из Медины будут уже готовы.

Он допил свой виски и