Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пошли дальше. Милюков принимает и разгон полиции, и выборность муниципалитетов, и Учредительное собрание. Спотыкаются об армию. «Наиболее ожесточенные споры между представителями Временного правительства и Совета вспыхнули по вопросу о правах солдат, в результате чего в первоначальный проект Совета по этому вопросу были внесены существенные изменения, — вспомнит Керенский. — Каждый параграф вызывал глубокие расхождения, хотя ни в одном не было упоминания о войне»[2221]. Шульгин произносит речь о крайней опасности социалистической программы для обороноспособности страны. Милюков его поддерживает.
«Милюков доказывал, что выборное офицерство невозможно, что его нет нигде в мире и что армия развалится, — пишет Шульгин. — Те трое говорили, наоборот, что только та армия хороша, в которой офицеры пользуются доверием солдат». Чхеидзе шептал Шульгину: «И вообще все пропало… Чтобы спасти… чтобы спасти — надо чудо… Может быть, выборное офицерство будет чудо… Может, не будет… Надо пробовать»[2222]. Выборность офицеров правительству удалось отклонить.
Когда текст был согласован, Милюков повернулся к советским представителям: «Это ваши требования, обращенные к нам. Но мы имеем к вам свои требования». Суть эти требований состояла в том, «чтобы и делегаты Совета… осудили уже обнаружившееся тогда враждебное отношение солдат к офицерству и все виды саботажа революции, вроде незаконных обысков в частных квартирах, грабежа имущества и т. д., и чтобы это осуждение было изложено в декларации Совета вместе с обещанием поддержки правительству в восстановлении порядка и в проведении начал нового строя. Оба заявления — правительства и Совета — должны были быть напечатаны рядом, второе после первого, чтобы тем рельефнее подчеркнуть их взаимную связь»[2223]. Советские деятели согласились.
Шульгин в присущей ему манере иронизировал, что «их светлости Нахамкес и Гиммер милостиво изволили соизволить на написание воззвания, «чтобы не убивали офицеров»… Пошли писать… «Заседание» как бы возобновилось. Чхеидзе и Керенский в разных углах комнаты лежали на креслах. Милюков с теми тремя — у столика… Остальные более или менее — в беспорядке. Началось чтение этого документа… Он был длинный. Девять десятых его было посвящено тому, какие мерзавцы офицеры, какие они крепостники, реакционеры, приспешники старого режима, гасители свободы, прислужники реакции и помещиков. Однако в трех последних строках было сказано, что все-таки их убивать не следует… Милюков вцепился в них мертвой хваткой. Очевидно, он надеялся на свое, всем известное, упрямство, перед которым ни один кадет еще не устоял. Он взял бумажку в руки и стал пространно говорить о каждой фразе, почему она немыслима. Те так же пространно отвечали, почему они не могут ее изменить… Этот их турнир был символичен: кадет, уламывающий социалистов. Так ведь было несколько месяцев, пока мы, лежавшие, не взялись за ум, т. е. за винтовку»[2224].
А тогда упрямство Милюкова все же одержало верх. Был согласован текст декларации, в которой, в частности, говорилось: «Упадок дисциплины и анархия губят революцию и народную свободу. Не устранена еще опасность военного движения против революции. Чтобы предупредить ее, весьма важно обеспечить дружную согласованную работу солдат с офицерами… Солдаты будут помнить…что нельзя за дурное поведение отдельных офицеров клеймить всю офицерскую корпорацию»[2225].
Последним обсуждался вопрос о составе Временного правительства. Представители Совета доложили постановление своего Исполкома, дававшего фактический карт-бланш в этом вопросе цензовым элементам. «Нам сообщили намеченный личный состав, — не упоминая, между прочим, о Керенском, — припоминал Суханов. — Мы помянули не добром Гучкова, поставив на вид, что он может послужить источником осложнений. В ответ нам сообщили, что он, при своих организаторских талантах и обширнейших связях в армии, совершенно незаменим в настоящих условиях. Ну что ж, пусть приложит свои таланты и использует свои связи, — мы завяжем свои… Удивлялись насчет Терещенки. Откуда и почему взялся этот господин и какими судьбами попадает он в министры революции? Ответ был довольно сбивчив и туманен: недоумевали, видимо, не одни мы. Но мы не настаивали на членораздельном ответе»[2226]. Больше вопросов к правительству не было.
Итак, к раннему утру 2 марта были согласованы состав Временного правительства, принципы его деятельности и совместная декларация о преодолении анархии. Но страна еще более суток будет в полном неведении об этих решениях. Почему? Печатать эти документы хотели сразу, но не нашли бодрствующих печатников.
А около пяти утра в Таврическом дворце появился Гучков, всю ночь объезжавший войска и готовивший оборону столицы от ожидавшейся карательной акции генерала Иванова. Он был в ужасе от состояния гарнизона и страшно возмущен тем, что Совет запретил распространение его прокламации, призывавшей к укреплению обороноспособности для победы над врагом. Кроме того, Гучкова потрясло убийство его давнего единомышленника и соратника по организации заговора князя Вяземского, которого пуля настигла прямо в автомобиле Гучкова во время ночного путешествия по городу. «Для меня было неожиданностью, что явился при создании новой комбинации еще третий фактор — Исполнительный комитет р. и с. депутатов»[2227], — поведает Гучков, в чьи планы антицарского заговора не входило создание Совета, а тем более его влияние на что-то.
Ознакомившись с 8 пунктами и декларацией, Гучков устроил скандал. «Он был потрясен фактическим соотношением наших сил и тем будущим положением правительства, которое ему вырисовывалось в перспективе, — демонстрировал свою осведомленность Суханов. — Случай с его прокламацией глубоко потряс его, он был для него и неожиданным, и непереносимым. И он отказался участвовать в правительстве, которое лишено права высказываться по кардинальному вопросу своей будущей политики и не может выпустить простой прокламации… Выступление Гучкова произвело пертурбацию, и, возможно, что оно действительно подорвало тот контакт, который, казалось, уже обеспечивал образование правительства на требуемых нами основах»[2228]. Эту информацию подтверждал и Милюков, который уверял, что приехавший утром Гучков категорически высказался против пунктов соглашения с думцами, касавшихся политических прав военнослужащих, и отстаивал свое право как военного министра призывать к продолжению боевых действий. «Возражения по поводу уже состоявшегося соглашения побудили оставить весь вопрос открытым»[2229]. Так что в результате демарша Гучкова договоренности с Советом повисали в воздухе, что заставило позднее возобновить переговоры между двумя крыльями Таврического дворца.
Тем утром Гучков успел не только торпедировать (хоть и ненадолго) 8 пунктов, но и выступить с серьезной инициативой, озвученной уже своим — без ушедших представителей Совета. Шульгин в мемуарах вложил в его уста решительные
