Второй пол - Симона де Бовуар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Освобождение женщины станет реальностью лишь в том случае, если оно будет делом коллективным, и его необходимым условием является окончательное торжество ее экономической независимости. Однако всегда было и теперь существует немалое количество женщин, которые стремятся обрести спасение в одиночку. Они пытаются оправдать свое существование в имманентности, другими словами – осуществить трансценденцию в имманентности. Именно это предельное усилие – иногда смешное, но нередко возвышенное – женщины, стремящейся вырваться из своей тюрьмы, превратив ее в сияющую славу, а свое рабское положение – в высшую свободу, мы обнаруживаем у нарциссистки, влюбленной и богоискательницы.
Часть третья. Оправдания
Глава XI. Нарциссистка
Некоторые утверждают, что нарциссизм – основополагающая черта характера любой женщины[439]; однако, необоснованно расширяя это понятие, мы его разрушаем, как Ларошфуко разрушил понятие эгоизма. На самом деле нарциссизм – четко определенный процесс отчуждения: «я» полагается как абсолютная цель и субъект бежит в него от самого себя. Женщинам свойственны и многие другие типы поведения, как подлинные, так и неподлинные; некоторые из них мы уже рассматривали. Бесспорно, однако, что в силу обстоятельств женщина чаще, чем мужчина, сосредоточена на себе и обращает на себя свою любовь.
Всякая любовь требует наличия пары субъект – объект. Женщина может прийти к нарциссизму двумя путями, сходящимися в одной точке. В качестве субъекта она чувствует фрустрацию; в раннем детстве она была лишена того alter ego, каким для мальчика является половой член; позже ее агрессивная сексуальность не находила удовлетворения. Но что важнее всего, мужские виды деятельности для нее запретны. Она занята, но она ничего не делает; функции супруги, матери и хозяйки не приносят ей признания как индивидуальности. Истина мужчины – в домах, которые он строит, в лесах, которые выкорчевывает, в больных, которых лечит; женщина не может осуществить себя через проекты и цели и потому будет стремиться осознать себя в имманентности своей личности. Мария Башкирцева, подражая Сийесу, писала: «Кто я? Ничто. Чем бы я хотела стать? Всем». Именно потому, что женщины – ничто, многие из них, упорно ограничивая свои интересы собственным «я», гипертрофируют его до такой степени, что оно сливается со всем. «Я сама своя героиня…» – говорила та же Мария Башкирцева. Мужчина действует и тем самым неизбежно сравнивает себя. Женщина же, бездеятельная и отделенная, не может ни найти свое место, ни оценить себя; она наделяет себя самодостаточной значимостью, потому что ни один значимый объект ей не доступен.
Возможность направить свои желания на себя связана с тем, что она с детства воспринимала себя как объект. Воспитание поощряло ее к отчуждению себя в своем теле, во время пубертата тело открылось ей как пассивное и вызывающее желание; это вещь, которую она может взять в руки, которую волнует прикосновение атласа и бархата и на которую она может смотреть глазами любовника. Бывает, что, занимаясь онанизмом, женщина мысленно раздваивается на мужчину-субъект и женщину-объект. Так, Ирен, случай которой описан в «Психоанализе» Дальбьеза[440], говорила себе: «Я буду себя любить» – или с большей страстью: «Я возьму себя» – и, наконец, доходя до пароксизма: «Я оплодотворю себя». Когда Мария Башкирцева пишет: «Жаль все же, что никто не видит моих рук и туловища, всей этой свежести и молодости», она также выступает одновременно в роли субъекта и объекта.
На деле человек не может позитивно быть для себя другим, осмыслить себя в свете сознания как объект. О подобном раздвоении он только грезит. У девочки эта мечта материализуется в кукле; она узнает себя в ней более конкретно, чем в собственном теле, потому что они с куклой существуют по отдельности. Эта потребность быть вдвоем, чтобы вести нежный диалог с самой собой, описана, в частности, г-жой де Ноай в «Книге моей жизни»:
Я любила кукол, их безжизненность позволяла мне оживлять их событиями моей собственной жизни. Я никогда не соглашалась лечь в свою теплую постель, если они не были тоже в тепле и уюте… Я мечтала по-настоящему насладиться чистотой раздвоенного одиночества… Как страстно испытывала я в раннем детстве потребность оставаться самой собой, но в двух лицах… Ах, как мне хотелось в трагические моменты, когда вместо мечтательной кротости во мне закипали оскорбительные слезы, чтобы рядом со мной была другая, маленькая Анна, которая обнимала бы меня, утешала и понимала… Позднее я обнаружила ее в своем сердце и приложила все силы, чтобы не потерять ее. И она помогала мне, но не утешая, как я когда-то об этом мечтала, а придавая мне мужество.
Девочка-подросток перестает интересоваться куклами. Но в течение всей своей жизни женщина в своем стремлении уйти от себя и вернуться к себе находит мощную поддержку в магии зеркала. Ранк вскрыл связь между зеркалом и двойником в мифах и сновидениях. Отражение уподобляется своему «я» прежде всего женщинами. Мужская красота указывает на трансценденцию, а женская – на пассивность и имманентность: только вторая создана для того, чтобы привлекать взгляды, и потому может стать жертвой неподвижной западни зеркальной поверхности. Мужчина, который чувствует себя активным субъектом и стремится им быть, не узнает себя в застывшем отражении; оно не привлекает его именно потому, что он не воспринимает свое тело как объект желания; тогда как женщина, мысля себя как объект и превращая себя в объект, по-настоящему верит, что видит в зеркале себя: пассивное, предназначенное для других отражение – такая же вещь, как и она сама. И поскольку женщина с вожделением относится к собственной плоти, она своим восхищением и желанием оживляет неодушевленные достоинства, которые видит в зеркале. Вот что рассказывает г-жа де Ноай, знавшая в этом толк:
Я меньше гордилась своими духовными дарованиями, столь сильными, что они не вызывали у меня сомнения, чем своим отражением в зеркале, в которое я часто заглядывала… Лишь физическое удовольствие наполняет душу удовлетворением.
Слова «физическое удовольствие» неясны, неопределенны в этом контексте.
