Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг. - Ковальская Елена

Если ты не против, я привезу детей после сороковин, то есть через 18 дней. Если позволишь, останусь на неделю или менее того — будет зависеть от обстоятельств.

Я ищу завещание Сергея и пока не нашла никаких бумаг. Это ужасно больно, но мне невыносима мысль, что кто-то другой будет касаться его драгоценных бумаг и вещей. Он так любил порядок, и ради него я сама разбираю бумаги. Я была в Ильинском, Усове; мы отслужили в церкви, все, казалось, уснуло в снегу. Потом в Нескучное[1964], а теперь, и здесь, и сегодня в генерал-губернаторском доме. Господь милостив ко мне, дает мне силы.

Я напишу Павлу несколько слов о том, что мы с тобой стали опекунами его детей, Алексей — моим, а Менгден — поверенным в денежных делах. Ни словом не упомяну о его жене, никаких подробностей, просто — вежливое письмо[1965].

Благослови тебя Бог, мой дорогой! Благослови и храни тебя Бог! Элла.

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1.Д. 1254. Л. 1–6 об. — на англ. яз.)

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — Николаю II

<6–7 марта>

Дорогой мой Ники,

Прости, что надоедаю со своими личными делами! На днях я уже писала тебе — может, Аликс ответила бы на мои вопросы карандашом? Ты, конечно же, не можешь. Помоги тебе Бог! Разве сравнить твои кресты с моими? Ведь все скорби, все тревоги целой страны тяготят твое бедное доброе сердце и думы. Да поможет и благословит тебя Бог, дорогой, и небесные молитвы моего милого покроют тебя. Какое утешение принесло нам всем вчера Святое Причастие!

Виктория написала мне все о Павле. Я чувствовала, что здесь кроется какое-то недоразумение.

Позволь мне высказать одну просьбу — она касается Истомина[1966]. Думаю, Менгден говорил о нем, когда упоминал о других сотрудниках Сергея. Добрая старая душа не желает ничего другого, как только остаться здесь, умереть здесь. Он может жить вполне обеспечено на пенсию, которую получает. Но нельзя ли его прикомандировать ко мне? Это почетное место, и только. Возможно, нам с тобой удастся поговорить об этом при встрече. Я упоминаю об этом только потому, чтобы он не получил никакого другого нового назначения.

Нежно целую тебя,

твоя любящая Элла.

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1254а. Л. 31–32 об. — на англ. яз.)

Воспоминания вел. кнж. Марии Павловны

Отец предпринимал попытки забрать нас к себе, но они не увенчались успехом: тетя удерживала нас при себе, исполненная сознания долга в память о своем муже.

Мы возобновили наши занятия, и вскоре на развалинах прошлой жизни сложился новый заведенный порядок. Тетя желала следовать традициям, установленным мужем. При всех обстоятельствах она взывала к его имени; ее усилия постоянно сводились к тому, чтобы регламентировать наше существование формулировкой: а как поступил бы он?

(Мария Романова. Воспоминания великой княжны.

Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918. М., 2006. С. 79.)

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — вел. кн. Павлу Александровичу

27 февраля. Москва

Дорогой Павел,

Я только что получила бумаги от Фредерикса с решением Императора — он назначил себя и меня опекунами твоих детей — конечно, ты об этом знаешь, и я всем сердцем желаю, чтобы ты меня благословил издали, пока сам не приедешь сюда. Ты знаешь, что для меня твои драгоценные маленькие сокровища — словно ангелы, которые со своими добрыми, горячими, нежными сердечками помогут мне жить дальше ради них — до сих пор единственным, для кого я жила и кому отдавала все свое сердце и душу, был Сергей. Зная теперь, что вы с Сергеем решили вместе все, что касается их, я очень прошу тебя как можно чаще писать мне свои мысли. Я знаю, что ты, как и Сергей, полагал единственно возможной основой веру, долг, патриотизм. Когда ты приедешь, мы поговорим об этом — так как, уверена, существуют всевозможные детали, о которых он тебе написал бы, в которых ты всегда был согласен с ним, и о которых мне следовало бы помнить.

Ники подарил мне этот дом, где тебя ждет твоя маленькая комната — мы поговорим о Сергее, поможем друг другу пережить это невыразимое горе. Я чувствую, что ты потерял в нем не только своего брата, но отца и друга — я не встречала любви более глубокой, чем ту, которую он испытывал к тебе и твоим детям — в этом была вся его жизнь, и я бы хотела, чтобы теперь ты чувствовал во мне сестру, которая от всей души и всего сердца будет помогать в этой жизни тебе и твоим детям. Сергей и я — мы соединены на небесах — я чувствую себя там с ним и черпаю покой в молитве. Но не тревожься о том, что я буду тяготить твоих детей своим несчастьем — я берегу его, как сокровище, в своем сердце и в своей душе — можешь быть уверен, что их молодые жизни не будут омрачены, так как в молодости нужно обладать запасом здоровья и жизнерадостности, чтобы иметь силы жить дальше.

Алекс<ей> и я назначены управлять делами Сергея — это попечение должно продлиться до окончательного регулирования вопросов наследования. Помнишь, я просила тебя в телеграмме открыть документ Сергея, поскольку я не смогла нигде найти его завещание? Менгден и Гадон, которые назначены моими помощниками, будут искать в Петербурге. Все в идеальном порядке, и я жду твоего совета — что делать с письмами — Сергей говорил с тобой о них, конечно. Я не помню, что говорилось в его письме, которое ты мне читал — в тот момент я была так подавлена, вероятно, ты говорил об этом с Ники в Царском.

Буду ждать твоего письма.

Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, лучше, и прибавилось сил. Да благословит тебя Господь, дорогой братик. Дети — со мной, целуют тебя и вместе молятся.

Твоя старая сестра

Элла.

Господь дает мне силы, но эта ужасная пустота…

(ГА РФ. Ф. 644. Оп. 1.Д.173. Л. 10–13 об. — на франц, яз.)

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — вел. кн. Павлу Александровичу

8/21 <марта>. Москва

Дорогой Павел,

Благодарю за письмо от 3/16 марта. Я помню наши разговоры здесь и очень хорошо понимаю твое чувство. Но тогда ты мне говорил, что ты воспринял свое возвращение сюда в мундире как знак сердечного расположения Ники, чтобы все вместе могли прийти, помолиться и поплакать у тела нашего дорогого Сергея.

Дорогой друг, мы потеряли в нем не только сердце, которое умело любить, как никто другой, но и опору, наставника — а сколько выстрадало его драгоценное сердце на этой земле! Милосердный Господь взял его, чтобы он молился за нас, чтобы он, наконец, обрел там своих дорогих умерших, которых он всегда оплакивал.

Я не понимаю, почему его жестокая смерть должна зачеркнуть прошлое — Ники по своей доброте понял, насколько было бы грустно, если бы ты не приезжал к нам время от времени — для твоих детей и для меня твой приезд — великое утешение. Сергей был для них вторым отцом, однако он никогда не претендовал на их привязанность к тебе — его брату и любимому чаду — ты знаешь и чувствуешь это, ведь он столько раз доказывал это! Прошу тебя — не торопи события — пусть маленькие сердечки, которые впервые пережили такое ужасное горе, обретут покой — кроме любви, им еще нужен покой. Приезжай — поговорим — поживем вчетвером, не касаясь остального, и оставь на время заботы о будущем — так будет лучше. Я забочусь об интересах твоих и детей, а не о себе. В этом возрасте в сердце кроется столько ранимых уголков, и ради Бога, не торопись — не пробуждай критику, потому что иногда ей подвергаются те, кто ее порождает. Уверяю тебя, что они спокойны, довольны своим пребыванием здесь и ждут тебя, их дорогого Папа — пусть все так и остается — поверь мне. При встрече я должна буду сказать тебе многое, о чем писать было бы слишком долго, и ты увидишь, что я права — это для твоего и их счастья.

В ответ на ту часть письма, которая касается твоих детей, высылаю тебе копии всех документов, которые я получила. В последнем письме я назвалась, возможно, ошибочно, их «опекуншей», но на самом деле все останется по-прежнему — Ники стал «опекуном» и поручил мне заботу о твоих детях. Я восприняла это как приказ заняться их воспитанием и всем, что касается детей. Все дела, касающиеся детей, должны быть известны ему, поэтому я посылаю это письмо с просьбой прочитать его и отправить тебе, если у него не будет возражений.