Лекарство от одиночества (СИ) - Юлия Резник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом, выспавшись, и по сто двадцать пятому разу перечитывая зависшее в отправленных письмо, я приду к выводу, что писала его в каком-то аффекте. Будучи в ладу с головой, я бы вряд ли позволила себе быть настолько беспощадно правдивой с посторонним, абсолютно чужим мне человеком. А может, дело было в том, что кроме него мне не с кем было поговорить. Не суть… Главное, что я написала, вывалив на бедного мужика все, вообще все, что внутри кипело. Даже то, что к Мишке имело весьма посредственное отношение. Всю свою любовь, все свое отчаяние, боль и страх… Ничего не пытаясь скрыть, я писала о том, как боюсь, что появление этого человека разрушит сразу несколько жизней, и умоляла его этого не делать. Не появляться. Потому что мы очень счастливы. Потому что у его сына (господи боже мой… его!) уже есть отец. Любящий отец, лучше которого этот другой не будет. А еще я просила не убивать. Меня… Может быть, излишне пафосно, но как тогда чувствовала. Зря? Ой, не знаю. Мой оппонент молчит. Может, не дождался от меня письма и лег спать. Или взял время, чтобы подумать. В любом случае паниковать слишком рано. Еще и восьми нет.
— Эля, ты тут? Привет. Как дела? Семеновна представила тебя?
Вскакиваю на ноги перед новым начальством. Вытягиваюсь по струнке. Бутенко выглядит так, как будто бухал всю ночь. И перегарище-е-е.
— Да. Я вот пока разбираюсь с приказами, — бормочу и, не сумев сохранить покерфейс, морщусь.
— Хорошо. Че, так воняет? — Бутенко ведет носом, как будто это реально — учуять собственный перегар.
— Как сказать.
— Это я с Валовым накушался.
— С Юрой? Он у тебя?! То есть у вас… — не осознавая того, что делаю, хватаю Борисыча за руку, а опомнившись, резко убираю. — Извините.
— Попросился пожить. — Бутенко ловит мой взгляд. — У меня же квартира теперь свободна.
— Ясно.
— Эль…
— Не надо, Георгий Борисович.
— Не я б ему ключи дал, так кто-то другой, чего меня крайним делать?
— И то так. Ну, я, наверное, буду работать. Спасибо, что согласился на мой перевод, — сглатываю. — Без работы сейчас остаться — самое поганое дело.
— Послушай, Эль. Я его защищать не буду. Он дурак. И сам это понимает.
— Понимал бы — так не чудил… — машу рукой. — Ладно, лучше давай не будем. Я что-то, знаешь, ни хрена не вывожу. Не могу-у-у, — последнее слово больше походит на жалкий всхлип. А я ведь жалости не хочу. Жалость — последнее дело. Бутенко же смотрит так, что мне, ей богу, спрятаться хочется. Ну, и чего он не видел?
— Эль, может, тебе домой?
— Чтобы там вздернуться? — смеюсь, захлебываясь невыплаканным. — Ну уж нет, Георгий Борисович. Лучше загрузи меня по полной работой. Чтобы головы не поднять. Чтобы сил думать не оставалось.
— Он тебя любит. Очень. Просто тяжело это мужику, когда вот так…
— Думаешь, я не знаю?!
В сестринскую влетает стайка медсестер. С интересом на нас косятся. Бутенко здоровается с ними кивком, а мне указывает на дверь.
— Ладно. Я вообще чего пришел. Твой целевой согласовали. Собирай документы и на неделе дуй в приемную.
— Серьезно? Вот так влегкую?
— А что сложного, когда люди нужны?
Будь ситуация чуть другой, я бы прыгала до потолка от радости. А так лишь растерянно киваю, а потом и вовсе сникаю. Ведь права моя мама, если Валов меня бросит, учебу я не потяну. Растерянно тру виски.
— Спасибо, только… Я должна, наверное, предупредить… В случае развода… — Господи, что мне стоит просто сказать это слово вслух! — Я не смогу учиться.
— Почему? — сощуривается Георгий.
— Потому что мне надо будет обеспечивать себя и сына. Извини, похоже, я вообще зря это все затеяла.
— Ты уже поставила на вас с Юрой крест? — удивляется Георгий.
— Нет! Нет, конечно…
— Вот и не суетись. Занимайся документами.
— Но если…
— Если это произойдет, мы что-нибудь придумаем. Останешься в отделении на полставки. Или пойдешь ко мне помощницей по научной части. Я много где публикуюсь, работой загружу с головой. Понятно?
Киваю болванчиком. Если честно, в последнее время в моей жизни все настолько хреново складывается, что я уже вообще не жду ничего хорошего. И поддержка Бутенко, понимаете, она ни хрена не держит, наоборот…
— Да. С-спасибо. Я побегу.
Хоть бы не заплакать! Хоть бы не заплакать! Вот это будет цирк. Пришла, значит, первый день, и давай мочить концерты. Не без усилия улыбнувшись проходящему мимо анестезиологу, залетаю в туалет. Открываю кран. Плещу в лицо холодной водой. Очень хорошо, что я не крашусь на работу. Очень… Сморгнув бисер с ресниц, наблюдаю за тем, как неторопливо проступает отражение моего лица в зеркале. Удивительно, но после слов Бутенко примерно так же из пугающей неизвестности в моей голове стали проступать контуры возможного будущего. В котором не было Юры, да, в котором не было счастья. Но была хоть какая-то уверенность, что я не пропаду. Что мне не дадут пропасть… Когда захочется.
Вдох-выдох. Юра-Юра… Надеюсь, это стоит того. Надеюсь, тебе правда лучше, Юра. Вот так, вдали от нас. Иначе то, через что я прохожу, совершенно бессмысленно. Интересно, а если я сейчас все брошу и скажу, мол, твоя взяла, погнали на ЭКО снова. Он вернется тут же? Или еще подумает? С губ слетает горький смешок. Боже, до чего мы докатились!
Прерывая мою истерику, кто-то дергает дверную ручку. Вытираю руки салфетками. Выхожу.
— Эль, давай в восьмую, надо откапать девушку.
— Сейчас? Анна Ивановна говорила, с девяти до…
— Это VIP-клиент.
Киваю. Ну, VIP, так VIP. Вообще в онкологии, конечно, это деление кажется неуместным. Опухоли ведь все равно, кого жрать, по большому счету. А протоколы лечения для всех одинаковые, насколько мне известно.
Танечка тычет мне под нос раскрытую карту. Углубляюсь в лист назначения. Схемы все же у каждого пациента индивидуальные. Важно ничего не напутать.
— А вот и мы, Вера Ивановна. Сейчас все сделаем в лучшем виде.
Я отрываю взгляд от карты и лишь каким-то чудом, не иначе, умудряюсь «удержать» лицо, чтобы Вера не поняла, в какой ужас меня приводит то, что я вижу.
— Привет.
ГЛАВА 14
Под контролем Танечки подключаю Веру к системе. Руки делают свою работу, губы ободряюще улыбаются, а внутри такой раздрай, что
