Дело № 113 - Эмиль Габорио

– О чем же они говорили?

– Вот в том-то и дело! – жалостно отвечал Жозеф. – Канальи разговаривали по-английски, и я ровно ничего не понял. Кажется, они говорили о деньгах.

– А почему же ты узнал это?

– На Всемирной выставке, когда надо было уплачивать за купленные предметы, приходилось слово «деньги» говорить сразу на всех европейских языках… Ну-с, так вот, когда мои негодяи успокоились, они стали продолжать разговор уже по-французски. Но, увы! Они коснулись только самых незначительных вопросов, о каком-то костюмированном вечере, который будет завтра у какого-то банкира. Только, провожая мальца, мой хозяин сказал ему: «Так как эта сцена неизбежна, а она непременно сегодня произойдет, оставайся вечером у себя дома в Везине». Рауль отвечал: «Хорошо».

Стемнело. Кабачок стал наполняться посетителями. Взобравшись на табуретки, половые зажгли газовые рожки.

– Пора тебе уходить, – обратился Вердюре к Жозефу. – Хозяин может хватиться тебя, да к тому же и мне некогда: надо поговорить еще с другим. Итак, до завтра!

Этим другим был Кавальон. Он был взволнован и дрожал так, как никогда. Беспокойно оглядываясь по сторонам, он чувствовал себя жуликом, который попал в сети, расставленные тайной полицией. Он не подсел к столику Вердюре, а украдкой подал руку Просперу и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, рискнул передать что-то Вердюре.

– Только это она и нашла в шкафу, – сказал он.

Это был молитвенник в роскошном переплете. Вердюре стал его быстро перелистывать и скоро отыскал те страницы, из которых были вырезаны буквы, приклеенные ко вчерашнему письму, полученному Проспером.

– Вот материальное доказательство, – обратился Вердюре к Просперу. – Только оно одно и может вас спасти.

Увидав молитвенник, Проспер побледнел. Он узнал его. Эту книжку он сам подарил Мадлене в обмен на ее амулет. Этого мало: на первой странице ее было написано рукою Мадлены: «На память о 17 января 1866 г.».

– Эта книжка Мадлены! – воскликнул он. Вердюре не отвечал.

В это время в кабачок входил молодой человек, одетый так, как одеваются обыкновенно сидельцы в винных погребках, и Вердюре поднялся к нему навстречу. Едва только глаза его пробежали по той записке, которую вручил ему этот молодой человек, как в сильном возбуждении он тотчас же вернулся к своему столу.

– Они от нас не уйдут! – воскликнул он.

И, бросив на стол пятифранковую монету и не сказав ни слова на прощание Кавальону, он потащил за собою Проспера.

– Какая случайность! – сказал он ему, когда они бежали уже по тротуару. – Как бы нам их не упустить! На поезд уже опоздали!

– Но для чего это надо? – спросил его Проспер.

– Идите, идите, поговорим после, по дороге!

Добежав до площади Пале-Рояль, Вердюре выбрал из всех биржевых извозчиков того, у которого были самые лучшие лошади, и спросил его:

– Сколько ты возьмешь до Везине?

– Я не знаю туда дороги… – отвечал извозчик.

При слове «Везине» Проспер понял все.

– Я укажу тебе дорогу… – сказал он.

– В такую погоду да в этакое время… Что ж? Двадцать пять франков!

– А если хорошо поедешь?

– Сколько пожалуете, добрый господин… Что ж? Тридцать пять франков…

– Я дам тебе сто, если ты догонишь карету, которая поехала туда же за полчаса перед нами.

– Ах, чтоб ей пусто было! – воскликнул, просияв, извозчик. – Да влезайте же скорее! Пропала одна минута зря!

И, нахлестав своих лошадей, он пустил их во весь дух по улице Валуа.

Глава Х

Извозчик заработал свои сто франков. Лошади его еле держались на ногах, но зато Проспер и Вердюре увидали-таки перед собою слабый свет от фонарей такой же точно кареты, как и их, скакавшей во весь дух по направлению к Везине.

Не доезжая с полверсты до этого села, Вердюре остановил извозчика, вышел из кареты и протянул ему стофранковый билет.

– Вот тебе обещанное! – сказал он ему. – Отправляйся в первый попавшийся трактир, по правой руке, как войдешь в деревню. Если в час ночи мы не придем к тебе, то ты можешь возвращаться обратно.

Извозчик рассыпался в благодарностях, но ни Проспер, ни Вердюре его не слыхали. Они бросились бежать по дороге.

Погода стала еще хуже, чем была, когда они договаривались с извозчиком. Дождь лил ручьями, и сильный ветер неистово дул в ветвях деревьев, которые как-то похоронно гудели. Темнота была непроницаемая, и только вдалеке, на станции железной дороги, мерцали огни, которые чуть не гасли от порывов ветра.

Они бежали с пять минут, усталые, залепленные грязью, то и дело попадая в лужи. Наконец кассир остановился.

– Вот здесь… – сказал он. – Это дом Рауля.

У железной решетки дома-особняка стояла та самая карета, которую видели перед собою Вердюре и его спутник.

Сгорбившись на козлах и укутавшись от ветра и дождя в свой капюшон, извозчик дремал в ожидании тех, кого привез.

Вердюре подошел к карете и дернул его за капюшон.

– Послушай-ка! Любезный!

Спросонья извозчик потянул за вожжи и забормотал:

– Пожалуйте, сударь, пожалуйте!

Но, увидав при свете своих фонарей таких грязных людей, он испугался за свой кошелек и даже за свою жизнь и в страхе замахал своим бичом.

– Я занят… – заговорил он. – Я занят.

– Да я знаю это, болван! – крикнул на него Вердюре. – Я хочу предложить тебе сто су за то, чтобы ты сообщил мне, не даму ли ты сюда привез?

Казалось, что пять франков прельстят его, но он грубо отвечал:

– Идите своей дорогой, а не то закричу!

Вердюре живо отошел от него.

– Уйдемте, – сказал он на ухо Просперу. – Он и впрямь кликнет полицию, и тогда прощай наш план! Надо перелезть где-нибудь в другом месте, а не через решетку.

И они стали разыскивать, где бы им можно было перелезть поудобнее, но в темноте трудно было отыскать подходящее место, тем более что решетка сменилась стеной, которая была десять или двенадцать футов вышиной. К счастью, Вердюре был очень ловок. Он отошел от стены, разбежался, вспрыгнул, ухватился за край ее руками и, взобравшись, сел на нее верхом. Затем он помог взобраться и слезть с нее Просперу.

Очутившись в саду, Вердюре стал исследовать место.

Дом Лагора находился в саду и представлял собой узкое, несоразмерно высокое здание в два этажа, кроме подвального.

Было освещено только одно окошко во втором этаже.

– Вы двадцать раз бывали в этом доме, – обратился к Просперу Вердюре. – Не можете ли вы мне сказать, в какой это комнате горит огонь?

– Это спальня Рауля.

– Отлично. А что в подвальном этаже?

– Кухня, буфет, бильярдная и