Усыпальница - Боб Хостетлер

После женитьбы в двадцать лет на Джой Стивенсон, сокурснице по Канзасскому университету, он несколько раз был в церкви. Но потом безразличие и даже неприязнь к христианской религии вернулись. Когда молодая жена заявила о своем желании утвердиться в вере в церкви студенческого городка Университета Чикаго, куда Рэнд перевелся на старших курсах, он честно предупредил ее, что не собирается ничего менять.

— Я устраиваю себя такой, какой я есть, — сказал он Джой.

«Рассказы об Иисусе и распятии — всего лишь рассказы, — говорил он себе. — Они не имеют никакого отношения ко мне и моей жизни».

Но сейчас в нескольких метрах от Рэнда была древняя усыпальница с именем Каиафы. Первосвященника, возглавившего суд над Иисусом. Неужели это тот самый Каиафа? Или в Иудее был еще один Иосиф бар Каиафа? А если кости в гробнице принадлежат человеку, отправившему на смерть Иисуса Христа?

— Пап, с тобой все в порядке?

Рэнд кивнул, задержав дыхание. Все еще сжимая в руке планшет, он подошел к Мири Шарон.

— Как у нас дела?

Она не сводила глаз с «Хеврат Кадиша» и дороги у них за спиной.

— С утра приехали еще трое. Думаю, они ждут, когда подъедут остальные.

— Если я найду кости, какой должна быть процедура передачи останков этим ребятам?

— Если?

— Именно так.

По ее лицу скользнула улыбка.

— В этом случае выбор у вас небольшой. Вы можете вынести кости на поверхность в том же ящике, где они были, и «Хеврат Кадиша» переложат их в специальный мешок и увезут отсюда. Вы также можете позвать несколько человек с собой в гробницу, и они сами заберут кости оттуда, где вы их нашли. Или просто пустите их в гробницу после того, как заберете оттуда все, кроме человеческих останков.

— Думаю, я предпочел бы отдать им кости прямо в оссуариях, — сказал Рэнд.

— Если вы найдете кости, — с нажимом на «если» сказала Мири.

— Точно, — согласился Рэнд. — Если найду хоть какие-то.

Они с Трейси вернулись в гробницу.

— Нам надо работать быстро, но аккуратно, — скомандовал Рэнд.

— Что мне делать?

— Продолжай фотографировать.

— А ты не хочешь рассказать, что значат эти надписи?

Рэнд не ожидал такого вопроса.

— Да, конечно.

Он стал осторожно складывать кости в оссуарий Мириам.

— Эти кости, возможно, принадлежат некоей Мириам, дочери Шимона, или Симона, как мы теперь произносим это имя.

— Вот как. И кто же она?

— Не знаю. — Рэнд покачал головой. — Судя по всему, кости полностью выросшие, эпифизы длинных костей срослись с диафизами,[25] — добавил он, показывая на бедренные кости. — Спаек нет, поэтому можно сделать вывод, что она умерла взрослой.

— Придется поверить тебе на слово, потому что я все равно ничего не поняла. Сколько ей было лет?

— Не знаю. Будем надеяться, что специалист по остеоархеологии сможет сделать более конкретные выводы по фотографиям.

— Значит, это все, что нам известно?

— Все, не считая того, что эта женщина, по-видимому, принадлежала к роду Каиафы.

— Каиафы?

Рэнд усмехнулся.

— Да. И в этом все дело. Хавнер считает, что на втором оссуарии написано: «Иосиф из рода Каиафы».

— Понятно. И кто это?

— Подожди, помоги-ка мне поставить эту крышку обратно, — вместо ответа сказал Рэнд, закончивший складывать кости в оссуарий.

— Так вот, это, возможно, тот самый человек, который был первосвященником в Иерусалиме в то самое время, когда распяли Иисуса Христа.

— Иисуса Христа?!

— Да. Ни больше ни меньше.

40

26 год от P. X.

Кесария Палестинская

Каиафа стоял перед римским префектом.

Вчера вечером он в сопровождении Малха достиг Кесарии, преодолев около восьмидесяти миль.[26] Путешествие было изнурительное, и, хотя они остановились в лучшем месте из всех, какие только можно было найти, у Иоханана Слепого, на берегу моря, Каиафа почти не отдохнул. Он предчувствовал, что после аудиенции у префекта перестанет быть Кохеном ха-Гадолем, первосвященником иудеев. Возможно, не пройдет и недели, как его план провалится. Погибнет Гамалиил… и многие другие.

Пилат восседал на беломраморном возвышении в зале для приемов. Это был павильон во дворе дворца, украшенный изысканными статуями и цветущими растениями. Снаружи задувал свежий морской бриз, спасая от жары префекта, представителя судебной, исполнительной и законодательной власти цезаря в Иудее, Самарии и Галилее.

Каиафа дал знак Малху, чтобы тот оставался на месте, и приблизился к префекту. На Пилате была белая туника патриция с вертикальными красными полосами, поверх нее — пурпурная накидка с золотой отделкой, символ власти римского префекта, на шее, на золотой цепочке, висел медальон с профилем Тиберия. Голову Пилата венчал золотой лавровый венок.

— Ваше высокопревосходительство, — склонил голову Каиафа.

— Приветствую тебя, благородный рабби, — ответил Пилат благосклонным кивком.

Каиафа собрался было поправить префекта — он не рабби, а первосвященник, но промолчал.

— От имени жителей Иерусалима и всего еврейского народа желаю вам всех благ и надеюсь всегда находить вас в добром здравии и благополучии.

Пилат провел языком между верхней губой и зубами и громко цыкнул, словно только что отошел от стола и кусочки пищи застряли у него между зубов.

— Премного благодарен.

— Меня привел к вам вопрос… деликатного свойства.

— Имеет ли отношение этот вопрос деликатного свойства к той толпе евреев, которая заполнила виа Марис?

— Да, ваше высокопревосходительство, — ответил Каиафа. — Самое непосредственное.

— Говори. — И Пилат сопроводил это слово повелительным жестом.

— Мой визит к вам — тайный, — доверительно сообщил Каиафа. — Я надеюсь сослужить хорошую службу вашему высокопревосходительству… и моему народу.

Вошел слуга, неся поднос с финиками и другими фруктами. Пилат взял золотисто-оранжевый абрикос и знаком велел слуге отойти подальше.

Каиафа снова заговорил — медленно, осторожно выбирая слова.

— Посольство Синедриона направляется сюда, чтобы вручить вам прошение об отзыве Августовой когорты из крепости Антония.

Пилат сел поудобнее и наклонился к Каиафе.

— По какой причине?