Охотник вверх ногами - Кирилл Хенкин

Двусмысленное и потенциально опасное положение складывалось для советской разведки в главных объектах атомного шпионажа — в США и, отчасти, в Канаде.

Возьмем хотя бы группу связанных с Розенбергами советских агентов: Гольд, Бротман, Грингласс, Мошкович, Собелл (Соболевич). Имя руководителя другой шпионской группы: Яков Голос. Неужели потомки норманнов?

Нетерпимое положение. Во-первых, потому что, согласно новым установкам, евреям нельзя было доверять: все они по натуре своей предатели и агенты сионизма. Во-вторых, когда осуществится, наконец, в СССР окончательное решение еврейского вопроса, работающие в Америке на советскую разведку евреи могут разбежаться или снюхаться с контрразведкой.

С одной стороны, это хорошо — подтверждение идеологической установки и лишнее доказательство коварства иудейского племени. Но с другой стороны, это плохо: советский шпионаж разом лишится многих очень важных источников информации.

На самом деле подобные опасения были не вполне оправданны. Прошло много лет, прежде чем коммунисты и сочувствующие американские (и не только американские) евреи (и не только евреи) узнали, что творится в Советском Союзе. И прошло еще больше времени, прежде чем они поверили. А с выводами многие ждут до сих пор.

Для того, чтобы дрогнули коммунисты, нужно было не только узнать правду, нужно было еще, чтобы Москва устами Хрущева разрешила этой правде верить.

У американского писателя Говарда Фаста, коммуниста и еврея, о котором Вилли говорил мне, что «его литературная карьера нам „влетела в копеечку“, сердце дрогнуло тоже далеко не сразу.

Существует мнение, будто такие явления, как антисемитизм, не касаются учреждений, подобных разведке. Приводят пример немецкого абвера во время войны. Разумеется, среди немецких шпионов бывали евреи. Но, во-первых, их было все-таки мало, а во-вторых, не будем забывать, что на Советский Союз люди, особенно в те годы, и особенно в США, работали из идейных соображений, а не за деньги. На Германию ни один еврей, полагаю, из идейных соображений все-таки не работал.

Но, кроме неудачного национального состава, работавшая в те годы в США советская агентура могла вызвать у московского начальства сомнения и по другим, подчас рациональным причинам.

Подавляющее большинство этих агентов были членами или бывшими членами компартии. Очень многие бывшими участниками гражданской войны в Испании. Они знали друг друга и имели опасную, с точки зрения шпионажа, тенденцию сбиваться в кучу. Работникам советской резидентуры приходилось сопротивляться желанию этих энтузиастов работать по бригадному методу «партийных ячеек». Это значило, что все члены коммунистической ячейки на каком-нибудь промышленном предприятии или в секретной лаборатории становились как бы коллективным агентом, объединяли добываемые сведения с тем, чтобы вручать советскому резиденту совместно составленные доклады. У московских конспираторов волосы вставали дыбом.

Много таких примеров приведено в книге Далина «Советский шпионаж».

Участие в интернациональных бригадах большинства из этих американских коммунистов имело в свое время положительный эффект, позволив разом завербовать огромное количество агентов, но имело и отрицательный: большинство из них знало друг друга.

Когда я сам был в Испании, то, даже ни разу не встретив американскую бригаду Линкольна, все же знал, что там, вернее, при этой бригаде имеется некий Билл Лоуренс, работник «секретной службы», который отбирает подходящих людей для выполнения специальных заданий.

Все это делалось с чисто американской жизнерадостной бодростью и откровенностью. Не знал обо всех этих делах только глухой, слепой или равнодушный.

Почти то же можно сказать и о многих других советских агентах, работавших в предвоенные и военные годы в США. Некоторых из них я встречал либо в Америке, либо потом в Москве. Курнаков, Познер, Вильга, братья Пален не были американскими коммунистами, но об их шпионской деятельности также знали очень многие.

Перед войной я наблюдал в Париже схожее явление. То же неумение или нежелание скрыть свое сотрудничество с советской разведкой — по крайней мере, от близких друзей, то же сбивание в «клуб» целых групп агентов вокруг связанного с «патроном» — то есть, с сотрудником посольства — «старшего товарища», та же наивная игра в конспирацию.

Много было причин у московского начальства считать, что так продолжаться не может. Понимало начальство, полагаю, и то, что в США власти не будут без конца на все взирать пассивно. И стоит при таких условиях кому-нибудь провалиться (что и произошло), чтобы у проницательных контрразведчиков возникла мысль (она и возникла): если в одной группе подобрались люди примерно одной формации, с одним й тем же прошлым, то, внимательно просмотрев людей с аналогичной биографией, обнаружишь схожие результаты. Маккартизм был реакцией на затянувшуюся доверчивую беспечность. Реакция естественная, как естественной была и ее очень американская форма: смесь наивности, демагогии и политиканства.

Для КГБ это пробуждение подозрительности было явлением в известном смысле положительным. Фиксируя внимание противника на каком-то стандарте, всегда легче скрыть от него истинное положение. И если можно было быть спокойным, что в течение ближайших двадцати-тридцати лет шпионов будут прилежно искать среди коммунистов, евреев и бывших интербригадовцев, то это не так уж плохо. Надо только к этому приготовиться. А отказ от привычного контингента агентуры все равно уже назрел и диктовался новыми установками.

Ведь эта унаследованная в большой степени от довоенных времен агентура обладала еще одним крупным недостатком: эти работавшие на Советский Союз люди были в подавляющем своем большинстве бескорыстными идеалистами.

Не имея доступа к центральной картотеке КГБ, нельзя категорически утверждать, что именно бескорыстным, идейно преданным людям советский шпионаж обязан своими самыми большими успехами в прошлом, но вспомним: Фильби, Розенберги, «Красная Капелла». Какое обилие сведений, как мало денег, как много фанатизма и героизма!

Я вспоминаю людей, которых знал в молодости в Париже, а позже в Испании. Разумеется, некоторые из них были на жалованье у советской разведки: Эфрон и другие были, если хотите, платными агентами. Но они никогда не были наемниками, ибо работать против Советского Союза они не стали бы ни за какие деньги. Помню также, что в этой среде оценка человека всегда включала критерий его политической преданности и материального бескорыстия.

А в Москве я как-то сказал Льву Василевскому (Гребецкому, Тарасову), что Том Б., выкравший перед войной для советской разведки чертежи еще нового в те годы английского истребителя (он сделал это под влиянием старших партийных товарищей), — исключительно преданный парень.