Леди Шир - Ива Михаэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебя мужчина искал, – громко и радостно сказал сторож так, чтоб и Эфраим его расслышал, – несколько раз приходил, интеллигентный, инженер, наверно.
Шир очнулась, как после забытья, по воздуху медленно кружился снег. Шир показалось, что она уже полжизни стоит так на лестнице за спиной у сторожа с ружьём. О ком говорил сторож, Шир не поняла и понимать не хотела. И чтобы там дальше не происходило в её жизни, Милош уже умер, и надо как-то дожить эту жизнь. Шир подумала, что теперь ей многое безразлично и даже то, что Эфраим назвал её «падшей женщиной».
– … Мужчины к ней ходят, – рычал Эфраим, – моему несчастному брату голову морочит. Но на кой чёрт ей старик, пацана соблазнить решила. Я сразу догадался, Марселя дурака захотела к рукам прибрать, а ему дурню и невдомёк, что наша Шир у себя инженера принимает.
Шир безучастно смотрела на Эфраима, как в театре смотрят на плохого актёра. Сторож выстрелил в воздух. Хлопнул сухой выстрел. Шир вздрогнула. Эфраим от неожиданности повалился на землю.
– Ага, работает, моя девочка! – радостно закричал сторож. – Мы с ней всю войну прошли.
Сторож поднёс ружьё к губам и поцеловал ствол. Похоже, он совсем забыл про Шир, глаза его горели из под наморщенных век, лицо напряглось, обострилось.
– Ползи отсюда, мразь, пристрелю ведь, точно тебе говорю.
Эфраим, не поднимаясь с земли, стал пятиться назад так, как будто его и впрямь подстрелили.
– Сучье племя, – ругался он, но уже значительно тише, – в тюрьму засажу, вы сожгли мою пекарню, завистники проклятые…
Эти двое нашли себе занятие: Эфраим, отталкиваясь пятками, старался отползти подальше от «сумасшедшего старика», а «сумасшедший старик» преследовал его, как затравленного зайца, держа на прицеле. Даже для неба нашлось дело: сыпать снегом. Только Шир бесполезно стояла на лестнице и с тоскливым безразличием наблюдала за сценой охотника и его жертвы. «И как могло это случиться? – думала Шир, она задавала себе вопросы, на которые вовсе не собиралась отвечать. – И что же я сделала не так, в какой момент ошиблась, почему моя жизнь покатилась к чёрту, и где теперь, интересно, мой дом, в этой стылой конуре или у добродетеля Лео?»
Шир вспомнила про ключ. «Будет смешно, если забыла его в ресторане», – подумала она и опустила руку в карман, ключ был в кармане. Шир поднялась по лестнице к своей двери и засунула ключ в замочную скважину. Замок уже наполовину проржавел, но таки открылся, хоть и с жутким скрежетом. Шир замкнула дверь изнутри и, не раздевшись и даже не сняв обуви, залезла под одеяло и укрылась с головой, ей не хотелось видеть то, что теперь окружало её. Ни повисшее на стуле монашеское платье, ни сундук с её вещами, ни портрет умершего Милоша на стене. Ей хотелось уснуть, чтобы прекратить думать, но сон не приходил, пришли они – воспоминания.
Было это лет пятнадцать-двадцать назад. Милош едва оправился от болезни, которая чуть не убила его, но долго оставаться в постели он не мог. Он заставил выбрить себе лицо, и во время этого занятия он то и дело вертелся и давал указания, за что был трижды порезан брадобреем. До дома оставалось несколько недель пути, но осенние дожди и неожиданный снег размыли дороги, и, наверно, придётся ждать первых заморозков в лагере под хутором. Молодые кони били землю копытами от голода. Но долго оставаться в лагере было нельзя: кони могли погибнуть, и тогда весь труд пропадёт даром. Казалось, что в лагере все чем-то заняты очень важным, только Шир не находила себе дела. Милош носился верхом на черной кобыле. Он был очень худым, измождённым болезнью, но глаза его горели стальным блеском. Он что-то постоянно кричал, жестикулировал руками. Шир наблюдала за ним и повторяла себе: «Теперь это мой муж». В лагере к Шир никто не подходил, кроме старшего брата Милоша и их старика отца. Они пытались с ней говорить, но Шир их почти не понимала. Все другие люди, Шир ещё не разобралась, кем они были, обходили её стороной, опуская голову. В лагере были только мужчины.
Весь день Шир просидела одна возле их шалаша, наблюдая за Милошем, но потом и он исчез на своей смоляной кобыле. После полудня пришёл старик, он принёс Шир свежего сыра с хутора, хлеба и овощной отвар, похожий на суп. Она ела сыр с хлебом, запивала отваром, а старик с благоговением смотрел на неё и бормотал себе под нос непонятные слова. К вечеру появился Милош и с ним какие-то люди. В лагере засуетились: заложили костры, сдвинули наскоро сбитые дощатые столы, стали готовиться к ужину. Шир сочла для себя необходимым помочь накрывать на стол. Милош уже сидел с гостями за пустым столом, они оживлённо говорили. Милош показывал альбом с записями и с зарисовками лошадей. Гости были такими же варварами, как и сам Милош, и, когда Шир подошла с подносом к столу, один из гостей что-то сказал ей и потянулся к ней двумя руками. Но не успела Шир понять, что происходит, как Милош вскочил, схватил гостя за грудки, стал трясти его, хлопать ладонями по щекам и что-то кричать. Лицо Милоша оскалилось и сделалось красным, подбежал брат Милоша, он разнял их. Ошалевший гость плюхнулся на своё место, как наполовину опорожнённый мешок, а Милош схватил Шир за локоть и отвёл в шалаш.
– Зачем подавать стала? – кричал Милош, стоя, согнувшись в шалаше и глядя на Шир сверху вниз. – Ты не прислужница, а хочешь со мной сидеть – лицо накрывай.
Шир осталась в шалаше одна, она сидела в оцепенении, пытаясь понять, что произошло. Милош впервые кричал на неё, Шир уже слышала, как он кричит на других, но надеялась, что эта участь обойдёт её стороной. В шалаш осторожно заглянул брат Милоша, он подал Шир сложенный отрез материи и показал руками, что этим она может накрыть лицо. Временами у Шир уже начинало получаться чувствовать себя частью происходящего, но иногда всё опять оборачивалось сумбурным сном, от которого ей никак не получается пробудиться.
В лагере всё ещё шумели, слышны были голоса, смех, стрельба холостыми (надеялась Шир) в воздух. Шир сидела в палатке в темноте, полностью накрытая покрывалом. Вошёл Милош:
– Ангел мой, ты ещё не уснула? – шёпотом спросил он.
– Ещё нет, – тихо ответила Шир.
– Устал я от них, будем уже спать.
Милош зажёг оплывшую свечу, что была прилеплена воском на поставленных один на другой сундуках.
– Зачем сидишь с покрывалом, не нужно этого? – сказал он и стащил с Шир густую вуаль, которая полностью закрывала её лицо. – Прости, пожалуйста, что кричал, просто разозлился, ненавижу таких, что на чужих жён смотрят. Тут в степи волчьи законы, мужчины долго без женщин, становятся дикие.
Милош присел возле Шир, положил ей голову на колени и обхватил её ноги.
– Не бойся меня, я не какой-то зверь.
– А я и не боюсь, – сказала Шир, она опять начинала чувствовать, что всё происходящее, происходит именно с ней, – просто я не поняла, что сказал тот человек.
– Не важно, не надо ему на мою жену смотреть, я не смотрю на других женщин, они могут быть замужними, это будет обижать их мужей.
Шир подумала, что Милош прав, прав, как никто другой, ведь это так просто и понятно: всего лишь не смотреть на чужих жён. Руки Шир неуверенным движением коснулись его светлых растрёпанных волос. «Какой же он хороший», – подумала Шир и прижала Милоша к себе крепче двумя руками, в ответ Милош крепче обнял её.
– Я продал некоторых молодых лошадей, – сказал Милош, – задорого. Мы задержались из-за меня, больного, теперь надо домой быстрее.
– Ты их продал тому, которого побил? – спросила Шир и усмехнулась.
Милош приподнял голову, так, чтоб видеть лицо Шир. Он смотрел ей в глаза, не моргая и с застывшей улыбкой на лице. «Не знаю, любит ли он меня, – подумала Шир, – понимает ли он вообще, что это такое любить, но чтобы там ни было, я ему очень нравлюсь».
– Нет, продал другому, тот был просто, – ответил Милош.
Появились первые признаки рассвета, у Шир так и не получилось уснуть. Под одеялом она сняла сапоги и столкнула их ногами на пол. К утру стало теплее, наверно, сторож затопил печи на втором этаже. Заскрипела лестница, кто-то поднимался по ней. «Эфраим», – подумала Шир, она решила не открывать ему, даже если тот будет ломиться силой. Раздался осторожный стук в дверь. Шир плотнее завернулась в одеяло, «Ненавижу», – подумала она. Стук не продолжался, тот, кто стучал, стал спускаться вниз по лестнице. «Оставьте меня в покое» – сказала Шир и заплакала, ей захотелось умереть. Это было самое ужасное утро, которое она могла вспомнить. Голова болела так сильно, что начинало тошнить. «Почему бы мне не умереть прямо сейчас, – думала Шир, – и если другой мир существует, то Милош ждёт меня там». Шир улыбнулась сквозь слёзы от такой глупой мысли, она не верила в жизнь после смерти, хотя и любила забавлять себя фантазиями о том, как встретится с Милошем там, на том свете, когда умрет.
Было уже совсем светло. Шир поднялась с кровати и стала ходить по комнате из стороны в сторону. Она поймала себя на мысли, что впервые ей совсем не хочется идти на работу, не хочется видеть ни Лео, ни Марселя, ни, тем более, Эфраима, который наверняка придёт извиниться. И Эфраим придёт, но не извиняться, а попросить рюмку водки. Ночью он так и не дошёл до своего дома, остался спать под забором монастыря, а утром пришел к Лео без шапки, взъерошенный.