Чешежопица. Очерки тюремных нравов - Вячеслав Майер

«Охотятся» за маком в период его созревания, вооружившись бритвами и бинтами. Маковую головку надрезают параллельно земле и выступившее тут же молоко впитывают в бинты. Затем бинты сушат, берут машину (на языке наркоманов так величают шприц), кипятят воду, в которую стригут бинты. Остывшим раствором колются и впадают в балдеж.

Подавляющая часть наркоманов — полинаркоманы. Они и чифиристы, и пьяницы-алкаши, вводящие в организм не только маковые слезы, но и другие вытяжки черт знает из чего, даже из моркови. Многие из них нюхальщики ацетоносодержащих растворителей, наполнителей, лаков и красок — их прибор — целлофановый пакет, натянутый на голову, и открытый пузырь. Глубокий вдох и тут же выдох в «презерватив» (кликуха целлофанового пакета), через несколько минут — кайф, балдеж и дрейф. Дрейф редко бывает дома, тянет на воздух, на бесцельное шатание среди толпы на улицах. Непонятное это явление психики: ясно, что опасно, но тянет «на люди», в коллектив, толпу, массы. Большая часть там же в массах и прихватывается милицией.

В тюрьмах, зонах и притонах грезят наркоманы о миллионах, на которые купят килограммы героина и будут колоться всласть, не скрываясь. Самая отдаленная мечта — добыть миллиард (любой денежной единицы) и тогда они отберут десяток молодых, сбитых, здоровых тайцев, азербайджанцев, можно и узбеков, и китайцев и предложат им при полном обеспечении всем, всем, что пожелает душа и тело, сесть на героиновую иглу. Так десять лет, не меньше в полном удовольствии будут жить и не тужить мальчики под контролем наркоманов. Потом, потом этих мальчиков прикончат и особым способом из голенной жидкости выпарят вещество. Укол этого препарата (название его наркоманы не знают) даст самое-наисамое наслаждение, не сравнимое ни с чем. Так бредят наркоманы, так плывут и текут. Пока же приход — расход — уход, шалманы, притоны, тусовки, тюрьмы и зоны. После вмазанья пропадает аппетит, но затем впоследствии наступает невиданный жор. За обе щеки уплетают рыцари шприцев и затяжек. Обильная, без разбору пища, ее быстрое поглощение вызывают запоры. Разговоры о еде и пище как химизации организма любимая и нескончаемая тема наркоманов.

Наркоман — нагл, агрессивен, в раскуморе — кипяток. Все ему не так и не эдак. Тюремщики это знают и в камеру для усиления психологического процесса сажают наркоманов. Начинается ад — драки по пустякам, ночные вскакивания, долгие стучания и скрежет зубами во сне. В трезвости, наступающей обычно через месяц, бесконечные разговоры о травке и жратве. Бенедикт Спиноза не описал наркоманное рабство, самое, пожалуй, низкое — сплошь из оголенных страстей и физиологии. Такого он не знал.

Почва наркомании — армия, сеть ПТУ, психбольницы, партийная запрограммированность молодежных интересов. Наркомания подобна грибковой плесени — врезается и охватывает все новые и новые венцы, калеча и кроша весь дом. Китайцы издавна торговцев наркотиками убивают беспощадно и скармливают их свиньям вперемешку с другой дохлятиной.

Челябинская наркозона на станции Бокал помещена внутри зоны общего режима. Зона в зоне. Зэки зэкам перекидывают наркотики из перелета в перелет. Убить время — главное в жизни зэка и за любой наркотик он готов пойти на что угодно. Лагеря в Союзе для удобства управления располагают гирляндами. Это также выгодно поставщикам наркотиков. К примеру, на станции Лена в Усть-Куте торговец сорвет солидный куш — группа зэков, отбывших срок в зоне Якурима, приобретя травку, доставит ее в Подымахинскую наркозону. Другая, устроившись в Ленское пароходство, завозит на танкерах, баржах в якутские, магаданские, чукотские зоны. Осенью из таежных районов идут мотки бинтов, пропитанных маковым молоком. Мак начали сеять народы, находящиеся на грани исчезновения — кеты, эвены, негидальцы, ульчи. В далекой, таежной Сибири РОВД обзаводятся специалистами по борьбе с наркоманией.

«Я почти всегда в кайфе, а в промежутках — работа, поиски наркотика и „ломка“. Наркотик — это паук. У меня была галлюцинация: мне постоянно снился огромный тарантул, который разрывал темноту и вползал в меня. Я никогда не мог дождаться, пока он весь вползет, и открывал глаза. Я боюсь людей, боюсь их взглядов. Боюсь девушек, они какие-то неземные! У меня были знакомые девчонки, которые за укол готовы на все, но это скотины. А эти, нормальные… Интересно, о чем можно с такой поговорить? Я существо из другого мира, из мира привидений и грез, где все неестественно и ирреально. Каждый наркоман когда-то доходит до „золотого укола“, после которого — смерть. Вот это и есть жертва. Сам себя принес в жертву. Я тоже когда-нибудь дойду до „золотого“. Говорят, что это — наивысший кайф. Посмотрим». Так описал свою судьбу в «Комсомольской правде» от 20 марта 1990 года один из морфинистов-анашистов.

ВАРЕНАЯ БЕРЕСТА

Психология человека такова, что как только за ним захлопнется с замковым поворотом дверь КПЗ, так он начинает думать, как выбраться, как вырваться. Он тщательно, словно реликвию, осматривает обитую металлической теркой дверь, дергает решетки, заглядывает под разными ракурсами, выворачивая глаза, прижимая щеки к металлу. Он ищет выхода. Со временем это перейдет в навязчивую идею — уйти, уйти. Подходишь в зоне к знакомому и он, как-то безо всякого повода, говорит: «Нас отделяет от воли всего каких-то тридцать метров. Перемахнуть бы?» Разговоры на эту тему опасны, могут донести, что мечтаешь о побеге и тогда пойдут ШИЗО, всякие «обезжировки», переведут на тяжелый труд, чтобы меньше думал и изнурялся физически. Но искоренить желание думать не смогли даже советские инквизиторы.

В принципе все зэки — побегушники, но выделяют активных, пассионарных, им нашивают на грудь красные полоски-нашивки. Стоять побегушники обязаны в боковых рядах, так как их просчитывают отдельно, называя каждого по фамилии (честь какая!), не допускают работать в ночные смены и наряды. Многие от этого даже, по российской привычке все использовать для счастья, имеют выгоду. Возражает такой побегушник завхозу или отряднику: «Не имеешь права в наряд гнать, я побегушник, нам вашими инструкциями не положено».

Думают, думают зэки о побегах — они становятся манией, снятся по ночам. Уйти из зоны практически невозможно, так как любые зоны — жилые, рабочие, промзоны, выездные просматриваются и вверх и вниз. Этим занимаются оперработники МВД, этому обучают в многочисленных учебных заведениях. Так, к слову, все выходы — водопроводные, канализационные, кабельные, которые закладываются в земляных траншеях, при их соприкосновении с территорией вне зоны бетонируются станками на все пространство рыхлой, вскопанной, утрамбованной площади. В странах, где правят жестокие законы, особенно прочные тюрьмы и зоны. Говорят, нет побегов в системе зон Северной Кореи, не так уж часты они в стране Советов. Люди так скомканы советской властью, так отчуждены друг от друга Павликами Морозовыми, ВЧК-НКВД-МВД-КГБ-КПСС, что привыкли выдавать заранее.

В царской России бегали все и куда угодно. Как говорят, сухорукий Джугашвили умудрялся бегать из Сибири через всю Россию в Европу в объятия Ульянова-Ленина, с Чукотки убегали на Аляску, из Иркутска в Японию. Бегали, бегали добывая «свободу» для других (?!). Но, придя к власти, революционеры-ленинцы, сталинцы так продумали, так опутали все терновым венком проволоки, что страна, превратившись в спираль зон, сама стала всеобъемлющей зоной. Тем самым решили проблему ухода. И все же уходят, хотя большинство побегушников ловят. Но человек сложнее любой системы, им созданной. Слава Богу, что он — человек, а еще не Бог. Нет в отечестве ни одной тюрьмы, зоны, лагеря, откуда бы не бежали. Бегали из самых больших лагерей мира — Колымы и Караганды, из насквозь просматриваемой Воркуты — переходили границы, переплывали, переползали, перелетали. Один, сконструировав тайно планер… улетел из зоны Табулги, сотня ментов ловила его в Барабинской степи. Уходили, обезоруживая погоню, уничтожая десятки солдат и офицеров охраны, пролеживали, засыпанные углем, рудой, древесной щепой, в скрутках бревен и сетей, лежали и сидели в таком состоянии, что уму непостижимо.

Из верхней зоны Байкальска ушел зэк. По инструкции — так положено — лагерь закрыли, оцепили все, что можно. Домой, к шмарам и знакомым направили оперативников. Все станции и дороги взяли под наблюдение, лодки по всему южному побережью Байкала перевернули. Куда мог уйти? В саянские долины, к хребтам Хамар-Дабана бросили собак и направили вертолеты. Прочесали всю тайгу. А неделю спустя нашли рядом с зоной, в строящихся зэками домах. Обнаружили повторным обходом, взяла одна из собак. Под полом в туалетном помещении размером метр на метр в ледяном, холодном, мокром приямке лежал человек. До выхода из зоны ему оставалось несколько месяцев. Он болел тяжелой формой астмы и все же решил уйти. Вопреки обычаю оперативники не стали его бить, не дали собакам на растерзание. Даже их потрясло, в каких немыслимых условиях, в какой утробной скученности находился беглец.