Здравствуй, 1984-й - Дмитрий Валерьевич Иванов

одиннадцати ещё полно времени, и я занимаюсь хозяйством. Покормил свиней, потом поросят, кормили мы их от души, то есть вволю, и приходилось постоянно чистить кормушки. Поросята, сволочи такие, старую еду жрать не будут, если есть новая. Управился минут за тридцать, дело привычно, часто помогаю бабке. Зачем она их растит? Да на продажу, мяса нам хватает, в отличие от других граждан страны. Бабка вернулась вовремя, и я успел в гости. Надел, конечно, свой модный спортивный костюм. Поднимаюсь на второй этаж панельной пятиэтажки и стучусь в оббитую дерматином дверь, звонок почему-то не работает. Открывает дверь рослая хорошистка из нашего класса — Наташка Пилипенко. Она тоже из Веркиной команды и выполняет все её мелкие и не очень поручения.

— А, Штыба, это ты, — вяло говорит она. — Только тебя вспоминали, ну заходи.

У Верки отличная по советским меркам трешка, батя у неё из милиции, но сейчас он с ними не живёт, заканчивает какую-то академию в Москве. Если её не закончить, то потолок звания будет полковник и, то — на дембель. Мама Веры тоже не простая домохозяйка, а начальник базы снабжения, а это, я вам скажу, связи как у генерала. Ещё ездят по стране «толкачи», которые заняты поиском нужного дефицита, и Веркина мама для них очень полезный человек. В доме от этого налаживания связей полно дефицита. Зайдя в зал увидел, что народу уже прилично, а на столе стояла огромная чашка с клубникой, уже опустошённая наполовину.

— Толя, привет! Угощайся! Из Грузии подарок вчера приехал, — предлагает радушная хозяйка.

Беру несколько ягод и закидываю в рот. Настоящий клубничный вкус, ещё не пластмассовая как в будущем. С трудом нахожу место на диване, так как в комнате уже с десяток человек народу, и половину я вижу редко, так как они старшеклассники. Веруня — девочка популярная. Здороваюсь за руку со всеми парнями, а не с тем, кого знаю, так у нас принято в деревне. Я пришёл немного раньше, но уже собралось достаточное количество для игры, но хозяйка ждёт кого-то и даёт команду на начало жеребьёвки только после прихода Горина. А вот это интересно, с Горином и его женой я общался после школы часто, и его жена точно не Верка. Ошибки молодости — язвит подсознание. Кстати меня огорчило, что нет Фарановой. Она как бы не красивей Архаровой, тощая пока, но это наживное. Что это — ревность? Может быть.

Набралось почти два десятка человек и мафиози мы выбрали пятерых. Игра началась бодро, а затем пошла всякая шняга, один из старшаков, вроде как Генка Иванов, стал нарушать правила. То глаза откроет, когда никто не должен подсматривать, то взял и вообще указал на всех трех оставшихся мафиози! Народ проверил быстренько одного указанного и когда выяснилось, что Генка правду говорит игра перестала быть интересной. Ему сделали пару раз замечания, но он не реагировал, а возмущеной Архаровой вообще сказал, что игра детская, и зря он пришёл.

— Шел бы к взрослым, — тихо сказал застенчивый семиклашка, приглашённый из-за того, что его семья и Архаровы дружили — отцы вместе служили.

— Ты чего, меня учить решил? — и Генка поставил щелбан, да звонкий, пареньку.

Кое-кто засмеялся, а Верка надулась. Горин сидел с каменным лицом и не реагировал и за неё решил вступиться я.

— Генок, больно же, а если мы с тобой посоревнуемся, кто больнее ставит?

— Штыба, ты чего в себя поверил? Давай ставить по одному щелбану, — и Иванов осмотрел свой немаленьких размеров кулачище.

Легко, почти прыжком, встаю и подхожу к вальяжно сидевшему в кресле здоровяку. Ставлю ему щелбан — он конечно слабее чем тот, что получил семиклашка, до сих пор потирающий лоб. Но мой план другой.

— Теперь я, — радостно ухмыляется Генка, но я его прерываю.

— Да я сдаюсь — ты выиграл.

Генка сначала было ухмыльнулся, а потом до него дошёл весь прикол ситуации. Он получил по лбу, а я нет, а то, что он выиграл? Что ему с этого? Под смех, местами переходящий в ржание, глаза Иванова наливаются злостью, и он говорит с угрозой:

— П…ц тебе, Штыба! — и бьёт меня в живот.

Ну как бьёт, пытается. Я готов к любому его удару, кроме как ногой, между нами маленький столик, и он пнуть меня не сможет. Легко уворачиваюсь от не самого быстрого удара, поворачивая корпус левым плечом назад. Не так-то просто сидя ударить резко, а ждать, когда Генка поднимется и выйдет из-за стола, а потом намылит мне шею, я не стал.

Резко бью в кадык правой рукой, костяшками согнутых пальцев и заставляю задыхаться соперника. Бью дозированно, чтобы гортань не сломать и этого хватает. Генке катастрофически не хватает воздуха, а я беру его за русый чуб и поднимаю голову вверх. Сам пытаюсь смотреть на него батиным тяжёлым взглядом. Я, когда осознал, что рожи у нас с батей похожи, стал тренировать это полубезумный взгляд отца, и по Генке, видно, что я не без талантов.

— Кому ты угрожаешь? Позвали в гости, так ты не хами, доступно поясняю? — низким голосом спрашиваю у него.

— Ты, я…горло, — шипит поверженный соперник.

— Толя, оставь его, ему хватит, — вмешивается Вера. — Иди, Гена, домой, пока тебя окончательно не прибили.

Генка не стал поднимать волну, а может сам понял, что перегнул палку и свалил по-тихому.

— Ну ты даёшь, Штыба, — восхищённо сказала Дианка, я аж сама испугалась, когда ты на него смотрел.

Загомонили и другие, в основном одобрительно, но я заметил и один недовольный взгляд, тоже от десятиклассника, моего тезки Толика Слонова, скорее всего недовольного расправой с товарищем. Снова жеребьёвка, азартная игра, беседы ни о чем, и тут Слонов говорит мне.

— Толян, а ты не думал идти по комсомольской части? Мог бы сделать карьеру и лет через десять уже вступить в партию.

— На кой мне это? — удивляюсь я, внутренне усмехаюсь над словами карьера, партия, через десять лет.

Знал бы он, что будет через десять лет и кто на каком поприще сделает карьеру. Вариантов много, но комсомол и партия среди них отсутствуют.

— Видно недалекого человека, — торжествующе говорит Толик. — Я вот уже получил приглашение в наш местный райком, сначала инструктором, а там, глядишь, и в зональную школу поступлю.

— А что это? — заинтересовалась флюгер Верка, знающая какой стороной бутерброд падает на землю. — Чему там учат, и в армию ты не идёшь что ли?

— Армия, к огорчению, не для меня, у меня белый билет, — с деланым сожалением говорит Толик, довольный