Рассказы и сказки - Святослав Сахарнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дельфины носились, как торпеды. Белый мяч с плеском скакал по коротким волнам. Бросок — и он опять в корзине.
Видно, мой аппарат был плохо привинчен к футляру. Когда я наклонился вперёд и начал прицеливаться, я почувствовал, что футляр пуст.
Я не видел, долетел мой аппарат до воды или нет. Я видел только, как подо мной метнулось чёрно-жёлтое тело и замерло. Бурля хвостом, у стенки бассейна стоял, наполовину высунувшись из воды, дельфин-афалина. В пасти он держал мой аппарат. Ему было трудно стоять, и он всё время косил в мою сторону блестящим добрым глазом.
Я протянул руку и взял аппарат. В публике захлопали. Должно быть, меня приняли тоже за подставное лицо. За клоуна.
Но я не ушёл.
Я вернулся на место и сидел до конца этого удивительного представления.
Город осьминогов
Одному кинооператору нужно было снять под водой фильм. Фильм об осьминогах.
Он приехал в приморский город, и там местные рыбаки послали его на пляж, который начинался сразу же за последними домами.
«Где песок, там много света, — подумал оператор. — Неужели там будут жить эти сумеречные животные? И потом, во всех книгах пишется, что осьминоги любят скалы и прячутся днём в расселинах. Странно, очень странно…»
Но всё же он взял подводную кинокамеру и отправился за город. Пришёл на пляж, надел свой акваланг, взял камеру и полез в воду.
Плывёт. Внизу песок. Светлый, почти белый.
«Где же осьминоги?»
Осьминогов не было. Вместо них по песку бродили маленькие рачки-отшельники. Каждый нёс на себе домик-раковину. Когда на рачка падала тень от плывущего человека, он останавливался, поджимал лапки и валился вместе с раковиной набок.
Попались и две пятнистые камбалы. Одна метнулась в сторону, ударилась о песок и стала ждать, пока песок, оседая, засыплет её.
Вторая решила закопаться сама, легла на дно и, мелко-мелко перебирая плавниками, забросала себя.
Больше никакой живности тут не было. Крупные размытые пятна — тени облаков — бродили по дну. Виднелись полузасыпанные песком камни. Они лежали один в стороне от другого, и возле каждого почему-то валялись обломки раковин.
Около одного камня оператор на всякий случай нырнул. Камень как камень. На макушке пучок водорослей. Около камня — раковины.
Отбросил оператор одну раковину в сторону и поплыл дальше.
Так он искал целый час, но не смог увидеть ни одного осьминога.
«А говорили — их тут полно!» Оператор вздохнул, забросил за спину кинокамеру и повернул назад к берегу.
Плывёт. Под ним медленно движется дно. Вот и тот самый камень с пучком водорослей. Вот и раковина… Э-э, а кто это подтащил её назад к камню?
«Тут дело нечисто!»
Решил так оператор и нырнул ещё раз. Лёг на дно, приблизил маску к самому камню, заглянул под него. А камень-то приподнят! Под ним — щель. В щели — два глаза. Смотрят на человека, не мигают.
Сунул человек руку под камень, а в щели что-то мягкое, скользкое, живое. Отдёрнул. Тогда из-под камня щупальце высунулось, обхватило горсть раковин и подвинуло их ближе к щели. Закрыло вход!
Тут человек и понял, что под камнем — осьминожий дом, а раковины остатки осьминожьих обедов и ужинов.
Перебрался оператор ко второму камню. И под ним — осьминог. К третьему — и там. Выгнал он одного, включил кинокамеру и поплыл следом за животным.
Удирает осьминог. Раздувает и сокращает тело, размахивает из стороны в сторону плетью-щупальцами. Человек — следом. Плывёт, камеру около глаз держит. Света над песчаным дном много, так и лучится песок, так и играет свет на голубоватом зыбком животном.
Хорошие получаются кадры!
Верно говорили — полно здесь осьминогов. Целый город.
Подбитая чайка
Мы с приятелем шли по берегу моря. Вдруг видим: впереди на гальке сидит крупная серая птица. Она сидела, тесно прижимаясь к камням и втянув голову в плечи, как человек, которому холодно. Увидя нас, птица привстала.
— Глянь-ка, подранок! — сказал мой приятель. — Давай поймаем?
Птица — это была чайка-моевка — сделала несколько неуклюжих прыжков и с размаху тяжело плюхнулась в воду. Я заметил, что, когда она прыгала, крыло её волочилось отдельно, сзади, как будто привязанное на верёвочке.
Чайка поплыла от берега. Она плыла, а серый лоскут крыла тянулся позади неё.
— Здорово ей саданули! — сказал приятель. — А ведь охота здесь запрещена!
Я промолчал. Чайка выплыла на солнечную дорожку и закачалась на ней изогнутой чёрной лодочкой.
Мы ушли. Мы вернулись в избушку к рыбакам-ненцам, у которых остановились на день-два.
— Чайка? С перебитым крылом? — переспросил меня Гриша Ардеев, один из рыбаков. — С весны ходит. Приезжий один ранил. Как человек или песец идут — она в воду. Косатка плывёт — она на берег. Лето выживет.
— А зимой?
Гриша не ответил.
На другой день мы отправились ловить чайку. Мы решили забрать её с собой в Ленинград. Я пошёл по берегу, а приятель, взяв у рыбаков лодку-карбас, поплыл следом.
Чайка была на месте. Только на этот раз она не сидела в камнях, а бродила у воды и выклёвывала из прелых водорослей рачков. Заметив меня, она сошла в воду, и, когда послышался скрип уключин, попробовала нырнуть. Сухое крыло, как поплавок, удержало её. Тогда птица повернула и снова очутилась на берегу.
Скользя по круглым, обкатанным водою камням я поспешил к ней. Чайка завертела головой и тяжело побежала к подножию обрыва, который поднимался над галечным пляжем.
Крутая стена сырой глины шла вверх ровно, без уступов, и только кое-где из неё торчали кривые корни мёртвых деревьев.
Чайка стала карабкаться вверх. Я полез следом. Лез, лез. Как вдруг сырая глина подалась, оставляя за собой две блестящие канавки, я съехал вниз.
О берег стукнул носом карбас. Я повернулся к приятелю.
— Знаешь что? — сказал я ему. — Оставим её здесь. Как её везти, как кормить? Рыбы не напасёшься.
— Давай хотя бы поймаем её и отрежем сухое крыло. Всё ей легче будет.
— Давай.
Чайка сидела высоко под сухим чёрным корневищем и смотрела на нас красным раненым глазом.
Мы полезли вдвоём.
Я уже протянул руку, чтобы взять её, как вдруг чайка с криком вывалилась из укрытия и, ударяя живым крылом по глине, покатилась вниз.
Она дождалась, когда мы слезем, и снова вскарабкалась на обрыв. Ей было очень трудно: испачканное глиной крыло отяжелело, но птица упорно волочила его.
— Полезем ещё? — спросил я.
— Не поймать её нам! — сказал приятель.