Украинский национализм. Факты и исследования - Джон Армстронг

Ввиду этих обстоятельств неудивительно, что германские противники националистического движения почувствовали: настало время разрушить его престиж атакой на главный орган. 12 декабря 1941 года силами СП было захвачено «Украинське слово» и арестовано все руководство газеты, включая Рогача, Чемеринского и Олийника[277]. Кандыба был арестован местной полицией в городском районе, контролируемом ОУН-М, что позволило ему бежать.[278]

Два дня спустя газета вновь вышла – под названием «Нове украинське слово», и редакционная политика газеты резко изменилась. Новым редактором стал Константин Штепа, исполнявший обязанности ректора Киевского университета. Украинец по происхождению, он служил офицером в царской армии и, хотя имел явные антисоветские убеждения, оставался неприкрытым русским патриотом, выступавшим за принятие русской культуры и языка по всей Украине и поддерживание административных связей с Москвой, поэтому являлся убежденным врагом украинского националистического движения[279]. В первом номере его газеты была опубликована статья, инспирированная немцами, но приемлемая для Штепы, в которой на националистов нападали за то, что «газету, которая должна была быть информационным изданием, они превратили в рупор своей группировки». Националисты, объяснялось в статье, отказались принять во внимание германские требования, заключавшиеся в том, чтобы газета служила всему обществу; Штепе надлежало «популяризировать» эти идеи, иллюстрацией чего и служила статья на второй полосе газеты с призывом: «работа вместо политики».[280]

При Штепе «Нове украинське слово» стала раболепствовать перед немцами. Отчасти это объяснялось крайней строгостью и бдительностью германской цензуры; редактор был обязан публиковать за собственной подписью статьи, составленные германскими пропагандистами, хотя документы показывают, что в частных беседах с германскими официальными лицами он подвергал нацистскую политику резкой и смелой критике.[281]

Националистические статьи, содержащие нападки на основы их движения, задевали за живое тем, что отвергали историческое равенство украинской культуры с русской. Штепа в этом отношении явно зашел дальше коммунистических газет, возвращаясь к традициям «Малороссии», столь ненавистным для украинских националистов[282]. Сколь бы искренними ни были его чувства русского националиста, для человека украинского происхождения, пишущего на украинском языке в украинской столице, осуждение украинского националистического движения могло расцениваться в националистических кругах не иначе как акт государственной измены.

Глубокой осенью, когда айнзатцгрупп громили группы ОУН-М, администрация рейхскомиссариата обосновалась на всей Правобережной Украине, в то время как территория к востоку от Днепра оставалась под управлением вермахта. Согласно планам, составленным в остминистериуме, рейхскомиссариат «Украина» должен был в конечном счете включить все территории Советской Украины в границах, установленных до 1941 года, кроме Трансистрии, Галиции и областей, перешедших к СССР от Румынии в 1940 году. Помимо того, предполагалось, что он расширит границы за счет территорий к югу от линии, примерно проходящей к югу от Курска к Волге и там включит в себя Автономную Советскую Социалистическую Республику немцев Поволжья[283]. На северо-западе рейхскомиссариат должен был охватить несколько южных районов из состава предвоенной Белорусской Советской Социалистической Республики, включая Брест, Пинск и большую часть железной дороги, соединяющей эти города с Гомелем.[284]

К концу августа процесс умиротворения западной части этой обширной области зашел так далеко, что на совещании между представителями Коха и Розенберга, с одной стороны, и армейскими чинами – с другой, уже планировалось передать ее под управление рейхскомиссариата[285], что и было постепенно выполнено в последующие три месяца.[286]

Учреждение рейхскомиссариата не поменяло общих основ временного управления, установленного вермахтом[287]. Однако оно внесло совсем новый дух. Под строгий контроль были поставлены многие аспекты украинской жизни, в которой вермахт оставлял относительную свободу действий местным жителям. Вся Правобережная Украина была разделена на пять Generalbezirk (генеральбецирк, укрупненная область. – Примеч. пер.) со штабами в Ровно, Житомире, Киеве, Николаеве и Днепропетровске[288]. Каждому генерал-комиссару подчинялось около двадцати гебитскомиссаров, и каждый из них имел под своим управлением крайсгебит (округ. – Примеч. пер), включавший в среднем четыре района. Украинская администрация работала, как правило, только на этом, самом нижнем, уровне[289]. В каждой деревне были старосты, имелись украинские главы районных администраций. Хотя иногда украинцы занимали и более высокие посты – консультантов или специалистов[290], не существовало никакой унифицированной структуры местных администраций, за исключением городов, независимо от величины, где глава администрации был из украинцев. В больших городах, которые не были включены в крайсгебиты, украинские «мэры», однако, находились в строгом подчинении немецким штадткомиссарам.

Столь же важным, как его административная структура, было личное отношение Коха к украинцам, которыми он должен был управлять. Для него они были просто неполноценной расой, колониальным народом, который нужно использовать в интересах Германии. «Они слишком неполноценны, чтобы их сравнивать с немцами»[291], «последний германский рабочий стоит в тысячу раз больше местного»[292] – это характерные высказывания, иллюстрирующие его отношение к украинцам. Поэтому бывший мелкий железнодорожный служащий чувствовал себя крайне оскорбленным, когда украинская интеллигенция пыталась организовывать национальную жизнь по собственному усмотрению. Весь тон его администрирования подразумевал, что украинцы были как бы недоразвитым народом, который не мог достичь уровня культуры достойного внимания; те же, кто пытается доказать обратное, просто полуобразованные эмигранты-смутьяны, к которым нужно относиться самым строгим образом, так, чтобы они не мешали осуществлять производственные обязанности простым, но полезным «крестьянам» (то есть всем несмутьянам) в интересах немцев.

Одним из первых проявлений решимости Коха сокрушить все центры автономной жизни было уничтожение националистических сил, остававшихся на легальном положении в Киеве. Западноукраинские группировки удалось подавить, но большая группа восточноукраинских сторонников организации Мельника открыто продолжала ограниченную деятельность. Ее руководитель Багазий был таким же националистом, как и арестованные западноукраинцы. Характерный для его самодовольной неосторожности случай имел место примерно в то время, когда Багазий стал мэром. Киев посетила группа иностранных журналистов, включая несколько немецких. В их присутствии он выразил верность ОУН, восхваляя Коновальца и Мельника как тоталитарных лидеров, сказав: «Взгляды всех украинцев обращены к Мельнику». Германский офицер, находившийся при этом, попросил журналистов не сообщать об этом высказывании, зная, что это вызовет резкое раздражение нацистских вожаков.[293]

Хотя Эрих Кох и его помощники были во многих отношениях поразительно неосведомлены об истинном характере украинской жизни в Киеве, после откровенности Багазия они с неизбежностью осознали, что тот работает скорее на украинские интересы, чем послушно выполняет немецкие приказы. Очевидно, что антинационалистические силы в редакции газеты «Нове украинське слово» сделали все возможное, чтобы вызвать недовольство немцев городской администрацией. Например, газета напечатала статью служащего муниципалитета с критикой эмигрантов, возвратившихся в Киев. Автор высказывал недовольство тем, что из сорока служащих его отдела тринадцать являются приезжими и платят им больше, чем местным, хотя первые вовсе не являются более квалифицированными работниками и их семьи меньше[294]. Учитывая враждебность Коха и его подручных к эмигрантам, такие высказывания, должно быть, вселили в них уверенность, что популярность немцев никак не пострадает, если они искоренят остатки внешнего влияния в киевской жизни.

Вряд ли это были истинные причины ареста Багазия, произведенного в начале февраля 1942 года (по-видимому, указанные в сноске 48. – Примеч. пер). Очевидно, германским должностным лицом, ответственным за падение Багазия, был генерал-комиссар Магуниа, один из ближайших помощников Коха среди должностных лиц рейхскомиссариата. Тот работал, конечно, в тесной координации с СП; обвинения против Багазия в полицейском сообщении крутятся исключительно вокруг его националистических действий[295]. Например, начальник отдела религиозных конфессий, как утверждается, угрожал русофилу епископу Киева Пантелеймону. Другое обвинение касалось «незаконного использования немецкой собственности», но особое значение имела, похоже, продажа им нефтепродуктов (вероятно, советского происхождения, конфискованных немцами) с целью помочь националистическому делу. Ему предъявили обвинение как лидеру подпольной ОУН-М, и было объявлено, с очевидной достоверностью, что множество организаций, контролируемых националистами, работали под его руководством. Видимо, самым тяжелым обвинением в глазах немецких чинов было, однако, то, что он пытался обеспечить контроль над украинской полицией. Как был выше указано, ОУН-М действительно контролировала основную часть украинской полиции в Киеве, но Багазий едва ли был лично ответственен за это. В целом мотивы снятия Багазия были такими же, какие преобладали всюду в рейхскомиссариате при разгоне националистических групп. Эта акция целиком укладывалась в политику Эриха Коха; он защищал ее от критики Розенберга и продемонстрировал собственную самонадеянность и тупость, добавив несколько несуразных обвинений к тем, что были выдвинуты в докладе СП.[296]