Зимний пейзаж с покойником - Светлана Гончаренко

– Ужас, ужас, ужас! – вновь встрепенулась Галина Павловна. Самоваров с трудом удержал ее на диване.

Стас рассердился не на шутку.

– Все, этот эпизод моей жизни закончен, – объявил он. – Проявим гуманизм! Певца надо увести, отрезвить, насколько это возможно, и отправить домой. Нам тоже пора…

– Погодите, а это что? – вдруг перебил его Самоваров.

Он показывал на пол, на черепки свежеразбитой вазы. Среди вполне обыденных фарфоровых осколков, в жалкой лужице мутной воды, что оставалась в вазе после того, как Самоваров облил Галину Павловну, что-то поблескивало.

– Это какой-то ключ, – в один голос констатировали Алявдин и Стас.

Самоваров порылся в карманах халата.

– Стас, у меня с собой есть пакетики, – сказал он. – Я в таких мелкие детали держу, чтоб не терялись. Надо этот ключ осторожно взять пакетиком – вдруг сохранились отпечатки пальцев.

– Валяй, – согласился Стас, наблюдая, как Самоваров аккуратно берет ключ пакетиком. – Хотя там вода была… Гражданка Еськова, посмотрите! Узнаете вы этот предмет?

Находку поднесли Галине Павловне.

– Это от Сашиного ящика ключ, – сразу заявила Хозяйка Медной горы.

– Какого ящика? – не понял Стас.

– С пистолетами. Того, что в кабинете. Какая же сволочь сунула его в вазу?

– Надо думать, убийца, – сказал майор. – Эту штуковину на всякий случай я завезу в лабораторию, а завтра продолжим на свежую голову. Вот только дождусь нашего неуловимого Рюхина… Где его так долго носит?

Глава 9

Чай, кекс и колбаса

24 декабря. 00.55. Суржево. Дом Еськовых. Холл.

– Можно вас на минутку?

Девушка Алиса тронула майора за рукав. И откуда она только взялась? Та еще проныра! Ходит неслышно, смотрит заговорщически, глаза круглые. А выглядит она сейчас не ахти. Даже на этом юном и свежем создании сказалась бессонная ночь: Алиса стала немного походить на лягушку.

– У меня есть для вас важная информация, – сообщила Алиса шепотом. – Давайте отойдем куда-нибудь, чтоб никто не слышал.

Хотя поблизости не было ни души, они устроились на банкетке у вешалки. Перед ними тускло лоснился паркет, обширный, как хоккейное поле.

Вдруг майор резко обернулся: недалеко в потемках кто-то стоял.

– Это медведь, – пояснила Алиса. – Забыли? Чучело. Очень стильная вещь.

Как только загадка разъяснилась, невнятная тень в глазах Стаса приняла медвежьи очертания. Он даже зонтик разглядел. Вкусам владельцев подобных особняков он давно не удивлялся, только пожалел покойного медведя, чья бренная оболочка выглядела теперь так глупо.

Алиса между тем начала шепотом:

– Я все время думала о том, что говорила вам. Мне казалось, я забыла что-то важное, что какая-то деталь ускользнула. Ведь сейчас все имеет значение, правда? Вы так подробно нас расспрашивали… Я понимаю, вам надо точно знать, кто мог это сделать, а кто не мог. И от наших показаний зависит, кого будут подозревать в убийстве, а кого нет, правильно?

– Короче, что ты вспомнила? – перебил ее Стас.

Алиса выпрямилась и уверенно прошептала:

– Я твердо знаю, что у Саши Еськова есть алиби.

Стас удивился:

– Что еще за алиби? Только не тяни. Если б ты знала, как я устал сегодня от самодеятельных спектаклей! Говори коротко и по существу.

– Хорошо, – согласилась Алиса. – Это я сумею! Когда вечером я заглядывала в ту самую спальню, чтоб посмотреть дизайн, там никого не было. Пусто. И разумеется, нигде никакого трупа. Потом я была с Дэном в гардеробной, а Саша запускал петарды. Эти взрывы все в доме слышали, да и в окне были видны искры. Потом Саша поднялся к себе в комнату, хотя и после этого еще пару раз во дворе что-то бабахнуло. Вы не потеряли нить?

– Это ты не отвлекайся!

– Так вот, когда во дворе бабахнуло, мы с Дэном были в гардеробной, а Саша в своей комнате. Он все время сидел там и никуда оттуда не выходил. Вы понимаете?

– С чего ты это взяла? Сквозь стены видишь, что ли? – удивился майор.

– Да, сквозь стены! Не вижу, а слышу. Саша включил радио! Он всегда слушает шоу «Две половинки». И знаете, когда оно начинается? В половине одиннадцатого. И длится ровно час, потому что в нем много рекламы. Саша слушал это шоу и никуда не выходил.

Майор, начавший было дремать, вдруг заинтересовался:

– Шоу? А сам Еськов уверяет, что слушал музыку.

– Да, он и музыку слушал, и это шоу включил. Он слушал и то и другое.

– Тоже мне Юлий Цезарь!

– Вы зря смеетесь, – обиделась Алиса. – Вы не представляете, какой Саша классный. А еще он очень ранимый. Знаете, почему он это шоу слушает? Потому что там надо отвечать на всякие вопросы по мобильнику и копить очки, а в конце, к лету, победитель получит квартиру. Саше очень нужна квартира.

– Что, ему в этих хоромах места мало?

Алиса горестно покачала белокурой головой:

– Значит, вы все-таки не понимаете! Ему нужна собственная квартира, чтоб он был свободен. По-настоящему свободен! Свобода – это базисная ценность. Хоть это вы признаете? А свободу дает только собственность.

Эта странная девочка наверняка учится много лучше Саньки и Дэна Плаксина. Может быть, она даже экзамены сдает с минимумом шпаргалок? Но Стас ответил ей лишь усмешкой:

– Неужели твой Саша такой дурак, что собрался выиграть квартиру по радио?

– Это его мечта. Пусть он и не выиграет ничего – главное, у него уже есть тридцать четыре очка, и он это шоу никогда не пропускает. Сегодня он тоже его слушал, отвечал по телефону на вопросы и никуда не выходил. У него железное алиби!

– Алиби-то алиби, – устало потянулся Стас, – но этой ночью ему много больше привалило, чем радиоквартира от лохотронщиков.

– Что вы имеете в виду? Наследство?.. Да как вы можете! Сашу ни в коем случае нельзя подозревать. Это такой позитивный человек!.. Он добрый, он лучше всех, и я буду за него бороться. А мои показания обеспечат ему алиби. Разве нет? Теперь ничто нашему счастью помешать не сможет. Я всегда буду с ним, потому что люблю. Я его не оставлю, и не ждите!

Майор только пожал плечами. Он подумал: если бы был на его месте путаник Самоваров, то наверняка заинтересовался бы случившейся метаморфозой. Шутка ли, за одну ночь Николаева Алиса из ветреной девчонки, готовой со всяким уединиться в гардеробной, превратилась чуть ли не в декабристку. Правда, в декабристку для богатого наследника…

Майор Новиков привык ничему не удивляться. Рассуждать о базовых ценностях и большой любви он тоже не собирался. У него осталось дело поважнее: он еще не говорил ни разу с Любой Ажгирей.

Нашел он Любу в той самой столовой, где недавно веселилась беспечная компания. Теперь здесь было тихо и сумрачно. Елка виновато мерцала в углу своим мишурным нарядом, но гирлянды были погашены. Стол, видимо, убирали впопыхах – на скатерти остались крошки и какая-то забытая солонка.

Люба в столовой сидела одна. Аллу Федоровну Никитину и Лундышева уже отпустили домой, наказав не покидать город.

Устроилась Люба на диване. Она подобрала под себя ноги, а лодочки с длинными шпильками стояли рядышком на ковре, трогательно скосолапившись.

Люба вообще была очень трогательной. Она воплощала все то, что принято считать женственностью. Двигалась она с пугливой грацией, очень уместной при сегодняшних обстоятельствах; ее голос был тих, слаб, прерывист и почему-то напоминал о подтаявшем снеге и еще о чем-то весеннем, робком и непрочном. Черное ее платьице было очень коротким, но со своими длинными и красивыми ногами Люба управлялась на редкость умело – никаких вульгарных поз и вызывающей демонстрации. Вот почему оторвать глаза от этих ног было невозможно. Во всяком случае, майор Новиков, очень уставший сегодня, лишь после определенных волевых усилий смог перевести взгляд со скромно смеженных Любиных коленок на Любино лицо.

Издали Люба казалась очень эффектной. Разглядев ее поближе, майор решил, что дело в обычных женских штучках. Прежде всего в глаза бросается все яркое: малиновая помада, волосы как смоль (конечно, крашеные). Челка подстрижена удивительно ровно и скрывает брови. От этого взгляд карих глаз кажется беспомощным. Все прочее не стоит доброго слова.

– Я до сих пор не могу прийти в себя, – сообщила Люба ломким нежным голосом.

Когда явился майор, ноги ей пришлось спустить на пол.

– Это кажется невозможным! – лепетала она, нашаривая туфлю узкой стопой. – Как в это поверить?

– Постарайтесь вспомнить весь сегодняшний вечер. Особенно то, что было ближе к полуночи, – попросил майор. – Кто куда выходил, кто оставался в комнате? Сами вы покидали это помещение? Посещали, скажем, ту уборную, что наверху?

Голос майора и его вопросы звучали на редкость грубо и прозаично. Люба Ажгирей не сразу уловила, о чем речь. Было похоже, что сама она всегда жила в мире других понятий, более тонких и не определимых протокольными словечками. Она опустила ресницы и по-детски прижала к губам указательный палец.