Обороты - София Чар

Заинтригованно прищурившись, Лейви выразительно скрестила руки на груди, требуя продолжения, но Тард только многозначительно улыбнулся. Отвечать он явно не собирался, демонстративно откинувшись на спинку лавочки и взъерошив еще влажные светлые волосы. Но возмутиться на тему бессовестного интриганства Лейви не успела, ее внимание отвлекла хлопнувшая дверь и отзвук бессовестного девичьего смеха.

– Ошер? – удивленно воскликнула Лейви, на мгновение даже растерявшись.

Вылетевший из дома юноша был взъерошен, напряжен и вполне мог сравняться полыхающими щеками с отборным томатом. Друзей он заметил не сразу, а едва заметил, скривился, зачем-то оглянувшись назад, на закрытую дверь.

Со все растущим изумлением наблюдая за ним, Лейви на время забыла даже о полыхающем ухе. Обычно такой высокомерный и мрачный принц не был похож на себя, да и вообще ни на кого знакомого девушке.

– Тард, что за противник!? – отчаявшись разобраться, Лейви просто пнула носок сапога И’Ара.

Впрочем, того так просто было не пронять. Неспешно повернувшись в сторону Ошера, что все же отклеился от двери и медленно направился к ним, Тард тонко усмехнулся.

– Лейви, страшнее женщины противника быть не может, – деланно серьезно ответил он, откровенно дурачась.

Успевший достаточно приблизиться Ошер вдруг споткнулся на ровном месте, покраснев больше прежнего под совсем уж бессовестный смех Тарда.

– Дурак! – возмутилась Лейви, отвесив смеющемуся другу подзатыльник.

Понимая, что подробностей, от принца не дождаться, Лейви вздохнула и вынуждена была направиться к дому за чистой одеждой и бадьей воды.

Проводив ее взглядом, Тард только усмехнулся и покачал головой. Давно уже ему не приходилось так искренне смеяться. Хмыкнув, он все же взглянул на притихшего, но уже не слишком пунцового, Ошера. Всего мгновение поколебавшись имеет ли право на такую вольность, Тард махнул рукой. Принц сам дал ему право обращаться к нему, как к другу.

– Неужели крестьянка оказалась настолько языкастой, что смутила принца?

Скривившись в ответ, Ошер вздохнул и все же подошел к товарищу, присев на лаву рядом. Отвечать не хотелось, вспоминать тем более. Но Тард отставать не собирался, невольно приподняв бровь.

– Ты что вообще с женщинами дела на имел?

Ошер в ответ снова залился густым румянцем, стиснув зубы.

– А, так ты не по женщинам вообще… – подвел итог Тард, немного рассеянно взъерошив волосы.

– Сдурел?! – воскликнул принц, дернувшись от возмущения.

Пусть это и не порицалось в их мире, но Его Величество строго следил за тем, чтобы принц воспитывался в более традиционных для всех миров устоях. Все еще отчаянно смущаясь, Ошер опустил взгляд к носкам сапог.

– Не умею я с ними разговаривать. Как рот открываю, так такую ересь нести начинаю… – чуть помедлив, признался он.

На минуту во дворе повисла тишина, прерываемая только стрекотом птиц. Смерив принца взглядом, Тард вдруг усмехнулся, наверно впервые взглянув на него не как на сына Великого Аскара Терезаа. Пусть сын Владыки, но пока еще и на треть не владыка, котенок, что только глаза открывать начал. Бестолковый и беспомощный, гораздый шипеть на чужих, но не способный сделать ничего больше. Вздохнув, Тард вдруг резко хлопнул ладонями по ногам, спугнув стайку серых птичек, что нагло подобрались почти к их ногам.

– Тогда будем это исправлять!

На мгновение опешив, Ошер вскинул голову, изумленно взглянув на Тарда, но тот был серьезен. Конечно принцев с девушками себя вести он еще не учил, но помнил, как его так же наставлял брат. Если уж вверили ему этого котенка – его стоит не только охранять, но и воспитывать.

Сознание всегда погибает позже тела. После того, как из груди вырвется последний вздох, а сердце прекратит биться, оно еще цепляется за жизнь, не спеша отступать.

Сознание короля не желало гаснуть, полыхая отчаянным алым пламенем. За все годы своего существования Зажигающий еще никогда не видел такого яростного желания жить, не крохотной искры, что постепенно таяла от безысходности, а яркого огня, что не спешил затухать.

Нет, напротив, жажда жизни полыхала, вытесняя тьму смерти, заставляя отступать ее прочь. В этом яростном желании жить сплеталась сила воли, понятие долга и чей-то облик. Уловить его точно не удавалось даже божеству, но эта пляшущая фигура то и дело появлялась в сознании правителя.

– Смирись, Аскар, ты проиграл! – ждать больше Зажигающий не собирался.

Пока тело мертво и над миром нет защиты, есть опасность погубить все и кому в этом мире тогда понадобится божество?

Тьма загудела, разъяренными шершнями атакуя пламя, подавляя его, сминая с легкостью бумажки, сжимая до крошечной точки, ослепительно сияющей в смертельной мгле. И от этой крошечной точки, от жалкого светлячка, что еще смел жалить избавиться все не удавалось. Упрямая точка извивалась, жгла, ослепляла, пока божество не потеряло терпение. Часто вершители мира теряют терпение от упрямых мелочей и часто потеря терпение идет под руку с потерей мира.

Прихлопнуть, погасить упрямую искру! Из вездесущей тьмы к светлячку уверенно потянулась рука, чтобы смахнуть последнюю мошку, мешающую ему занять тело Владыки.

– Угасни с миром, Аскар, – не сдерживая злорадного смеха, воскликнул он, сжимая ладонь.

Ненависть, жажда мести, одержимость желанием уничтожить врага – это яд, уничтоживший не одно живое существо. И боги не исключение. Быть богом – не значит быть выше человека, быть богом – значит быть в стороне от человека, вне его эмоций, желаний, на стороне высшей, беспристрастной справедливости. Божество, что позволило себе сблизиться с человеком, подвергнуться тщеславию и жажде мести – повержено.

– Не спеши!

Светлячок, что вот-вот должен был погаснуть, вдруг вспыхнул. Сияние волной обрушилось на тьму, отгоняя ее, но Зажигающий отступить не смог. Руку, что готова была покончить с противником, схватили. Сияя все ярче, свет стремительно вытеснял мрак, болезненно жаля, но не отпуская божество, что скорчилось от боли.

– Ты должен был умереть, это невозможно! – яростно воскликнул Зажигающий, из последних сил призывая спасительную тьму, что оградила бы его от света, но… Руки его так и не выпустили.

Из света, из яростной, бушующей стихии на поверженное божество спокойно смотрели карие глаза женщины. Черноволосой вольницы в пестрых одеждах, что плясали с яростным пламенем.

– Ему есть ради чего жить, а тебе придется остаться здесь… – голос женщины был так же спокоен, как и взгляд.

И последним, что успел ощутить Зажигающий, прежде чем жгучие стены клетки сковали его,