Баба Яга: Начало бессмертия - Katali
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как она там? Нашла ли то, что искала?
Внезапное зло на себя захватило горячее сердце парня. Он вскочил на ноги, ударил кулаком по столу и принялся метаться по комнате, как раненый зверь.
— О дурень окаянный! Я не должен был соглашаться и оставлять её одну. Лучше бы я остался ждать под открытым небом, но рядом с ней, чем под крышей, но вдали.
Его душу терзал страх за благополучие Ядвиги.
— Я должен был настоять и быть всё это время рядом.
Только поздно уже сокрушаться, раз дело сделано. Теперь Николас мог только ждать и просить милости богов. Он протянул руки вверх и неторопливо стал взывать к богам Прави.
— Дажьбоже Трисветлый, во все дни видим безграничную любовь твою к нам, она в луче животворящем проявлена, а без него погибнем, как пыль. Ныне молю тебя, Боже, чтобы взял под сень покрова своего душу Ядвиги, дочери охотника Веслава. Благослови ее во всякой дороге, в чужой стороне, денно и нощно, в труде и на отдыхе! Отведи замыслы лихих людей и басуров темных, защити от болезней и напастей, чтобы в Свете твоём она пребывала, Бога слышала и по пути своему следовала. Пусть будет так! Слава Дажьбогу!
Это не принесло желаемого облегчения, но появилась слабая надежда, что боги будут покровительствовать Ядвиге.
Ник запустил руку в растрёпанные темно-русые волосы и на выдохе прошептал, словно опасался, что его услышат:
— Только дождись…молю…
Все два дня он провёл в беспокойстве, не покидая места, к которому даже успел привыкнуть, несмотря на скудность и неприглядность обстановки. И лишь на третий день под вечер парень спустился вниз, чтобы съесть похлёбки, если такая имеется, и перекинуться парой-тройкой слов с корчмарём.
Гостю почти сразу подали кружку меду, а после поставили миску с мутной овощной похлебкой. Николас с аппетитом принялся уплетать угощение, прислушиваясь к тому, что говорят другие посетители корчмы.
— Ну слава богам! — внезапный скрипучий голос лысоватого низенького мужичка привлек внимание юноши.
Николас поднял голову и встретился с улыбчивым корчмарём, облаченным в старую, пожелтевшую от времени сорочку, стянутую на груди тонким растрепанным шнурком и подпоясанную гашником. Серые портки казались поновее, но тоже, видно, служили хозяину немало. На вытянутом худосочном лице корчмаря красовались длинные чернявые усище, падая на стриженный подбородок.
— Ешь с аппетитом, значит живой, — добавил хозяин и подлил в опустевшую кружку юноши меду.
— Простите, пан, однако я не пойму, о чем вы толкуете.
— Не серчай, добрый молодец, но мы думали, не помер ли ты часом. Сидишь у себя и носа не показываешь. Ни питья не просишь, ни еды. Жинка моя думала, что ты нечисть какая-то окаянная. А я ей говорю, мол, дура ты старая, только соль попусту изводишь. Не из леса он — полно пороги пересыпать.
Теперь Николас понял, откуда на пороге его комнатушки образовалась щедрая полоса соли, которую он предусмотрительно перешагнул.
— Вы правы. Жинка Ваша попусту соль перевела. Я простой путник. Притомился с дороги, да и есть не хотел, а когда голодно стало, припасы свои кончал.
Николас пригубил сильно разбавленного меду, от которого не только голова не хмелела, а и жажда не утихала.
— Что привело тебя в наши края, путник? По каким делам? Если по торговым, то у нас пеньку много, а коли по рабочим, то и своего люда хватает — не найти тебе тут ничего.
— Да нет. Я из соседней деревни, что в двух днях ходу отсюда. Вскоре домой вертаться буду.
Хозяин корчмы задумчиво причмокнул, накручивая пышный ус на палец и изучая чужака с головы до пят.
— Домой — это хорошо. Только всё же, что тебя привело в наши края?
Николас помедлил и решил расспросить о женщине, у чьего дома оставил Ядвигу по её велению.
— Всех ли в деревне Вы знаете?
— А как же не знать? — весело хмыкнул корчмарь, пожимая угловатыми плечами. — Каждый как на ладони. Кто вечерами у меня засиживается, кто сосед мой, кто брат, кто сват. Все свои. Всех знаю!
— И даже женщину знаете, чья хата на опушке леса стоит?
Корчмарь призадумался, закатывая мутные глаза.
— Дай подумать… Ох, давно же это было… Но, кажется, и ее знавал когда-то.
— Почему же когда-то?
— Дак у нас не принято часто покойников вспоминать. Погибла несчастная лет 20 тому назад.
Кажется, юноша даже перестал дышать, ошеломленный услышанным.
— Как погибла? — едва слышно выдохнул он, покрываясь холодным потом.
— Известное дело как. 20 лет назад в её доме случился пожар. Пламя стремительно разрасталось, пожирая стены, окна, крышу. Деревенские ничего не смогли сделать. Всё дотла сгорело вместе с хозяйкой.
— Но как же так? — Николас мотал головой, не веря собственным ушам. — Я своими глазами видел хату. Не новая, но целая и ухоженная. Ровный частокол… Вокруг дома зеленел и разрастался сад.
— Ну не знаю, парень. Может, мы говорим о разных местах? Хотя не припомню других домов на опушке.
— Он стоит на опушке, на западе. Я оставил там девушку…
Хозяин удивился:
— Выходит, мы об одном месте говорим, но это уже и не дом вовсе, а самое настоящее пепелище. Не понимаю, как тебе могло другое привидеться и как ты мог оставить там девушку одну.
Хозяин припомнил слухи, которые давно ходили по деревне.
— Поговаривают, что в том месте бродит нечистая. Людей приманивает и в леса утягивает. Может, ты чего там и надышался. Вот и привиделся уцелевший дом. Может, и девушки с тобой никакой и вовсе не было.
Сердце Николаса сжалось в ужасе. Нет, он точно знал, что видел. Ядвига была с ним, и дом стоял на месте.
Недопив мед, парень бросился в сторону выхода, чем напугал корчмаря и его жену, только что вышедшую из кухни.
— Ой, батюшки! — завопила старушка, всплескивая руками. — Вышел, окаянный.
— Ой не к добру это, помни мои слова, жинка. Дело худо.
Николас бежал со всех ног, путаясь в высокой траве и цепляясь за раскидистые ветки. Сердце его бешено колотилось, а в голове пульсировала одна только мысль:
«Как же я мог не заметить?!»
Он быстро настиг нужное место и обомлел, в ужасе глядя перед собой. На месте хаты и цветущего сада
